Раздаются вялые аплодисменты, которые становятся громче, когда Анджело прочищает горло. Он забирает птицу у жены и ставит ее на стол. Пенни рядом со мной вздрагивает.
Я кладу руку ей на бедро.
— Не волнуйся, Куинни, мы купим бургеры по дороге домой.
Она одаривает меня своей фирменной ухмылкой.
— В этом нет необходимости.
Прежде чем я успеваю спросить, почему, Рори ставит перед ней жаркое с орехами.
— Держи, Пенни, — поет она, прежде чем неторопливо уйти.
Пенни подмигивает мне.
— Я сказала ей, что я вегетарианка.
Территория за домом покрыта инеем. В темноте я не могу понять, настоящий он или куплен в Party City16.
Анджело передает мне сигару и откидывает голову на кирпичную кладку. Лампа накаливания над его головой придает его отчаянию красный оттенок.
— WebMD17 говорит, что у меня есть около трех часов до начала пищевого отравления, — он смотрит на часы и проводит пальцами по волосам. — У меня ещё есть время.
Мой смех вырывается облачком конденсата.
— Ты съел половину гребаной индейки.
Он бросает на меня косой взгляд.
— Она сидела прямо рядом со мной. Это у тебя все отлично, я видел, как ты выскреб все мясо в сумочку Пенни.
— Ага, и испортил ей её. Видимо, подойдет только Birkin18 в качестве замены.
Мой брат хмурится.
— Я не знаю, что это.
— Ну, тебе лучше надеяться, что твоя жена тоже не знает.
Легкая тишина окутывает нас, фон смеха и рождественской классики вибрирует у нас за спиной.
— Что случилось с Лео и Виви? — спрашиваю я, возвращая ему сигару. — Я удивлен, что они появились. Знаешь, учитывая, что ты прострелил их отцу голову и все такое.
Он ухмыляется при этом воспоминании, затем вытирает его тыльной стороной ладони.
— Думаю, они ненавидели Большого Ала больше, чем мы. И Данте тоже.
— Ты позволишь им переехать?
Он пожимает плечами.
— Они — семья. Я допрошу их завтра, но они кажутся вполне искренними.
— Держу пари, Данте даже елку не поставил, чертов Скрудж.
Мы оба смеемся.
— Лео сказал, что особняк в Бухте был похож на Северную Корею, но постепенно он превратился в город-призрак, — Анджело поворачивается ко мне, выражение лица становится серьезным. — Данте — последний оставшийся в живых человек.
Я перевариваю эту информацию, затягиваясь табаком. Жжение в горле так же приятно, как и новости.
— Да?
— Габ будет доволен. Он уже лез на гребаную стену.
Я держу рот на замке, мои мысли блуждают по его садистской пещере. Думаю, с Габом все было просто прекрасно.
Ветер свистит в моих ушах. Позади нас Тейси называет кого-то мудаком — скорее всего, Бенни — и громкий смех проникает сквозь кирпичную кладку, согревая мою гребаную грудь.
Я бы узнал этот смех где угодно. Затем я прячу сигару в своей горько-сладкой улыбке. Это опустошающее чувство — любить звук чего-то и знать, что однажды никогда больше этого не услышу.
Я бросаю взгляд на веселое выражение лица моего брата и киваю на сигару.
— Просто с водкой вкус не тот. Правильно говорят, что у русских нет вкуса.
Он игнорирует меня, берет сигару из моей руки и делает два шага в желтое сияние, льющееся из окна гостиной. Он делает затяжку, наблюдая за происходящим за ним.
— Вы подходите друг другу.
— Что?
Он бросает на меня бесстрастный взгляд, который предполагает, что я, черт возьми, знаю что. Неохотно ноги несут меня к нему, и мы стоим плечом к плечу, глядя в окно.
Бенни держит собаку Рори, как Рафики держит Симбу в «Короле Льве», а Тейси прыгает, чтобы спасти ее.
Я хмурюсь.
— Что это у Тейси на руке? Я думал, у нее нет татуировок.
Анджело смеется.
— Это член.
Я поворачиваюсь к нему.
— Что?
— Огромный член с венами и прочим. Твоя девушка нарисовала. К счастью для Тейси, она временная, вроде как. Потому выглядит это чертовски ужасно.
Твоя девушка. Слова слетают с губ моего брата, как растопленное масло. Это звучит так естественно, но в то же время так чуждо. Ни одна девушка никогда не была моей дольше, чем на ночь.
Наконец, я позволяю своему взгляду скользнуть к ней, и, как обычно, рука сжимает мое сердце. Она сидит у камина с Нико, увлеченная игрой в карты. У нее такое суровое выражение лица, какое бывает, когда мы играем в Mario Kart, и она на грани поражения. На ней единственной надет уродливый рождественский свитер, который нам вручили, когда мы переступали порог. Он почти такой же большой, как она сама, и такой же броский.
Я качаю головой, меня переполняет меланхоличный юмор. Прошлой ночью на носу яхты я выложил все в холодном пространстве между нами. Сам не знаю почему. Часть меня хотела, чтобы она облегчила мне задачу, сбежав, другая часть хотела, чтобы она все исправила.
Она не сделала ни того, ни другого, и поэтому мы все еще здесь, балансируя на канате между пламенем.
Я почти жалею, что потребовал, чтобы она пришла сегодня, потому что каждый момент с ней был идеальным. После ужина мы перешли в гостиную, чтобы поиграть. Мы объединились в команды, и, черт возьми, я никогда не думал, что мне понравится играть с ней так же сильно, как против нее. Может быть, потому, что мы всех переиграли. После двух раундов шарад и целой партии игры на угадывание слов по изображениям, все остальные были слегка недовольны нашим триумфом и решили, что им надоело играть.
Если бы только ее удача компенсировала мое невезение и вне игр тоже.
Задняя дверь с грохотом распахивается, заставляя мои мышцы напрячься. И я, и Анджело тянемся к пистолетам, но наши пальцы соскальзывают с рукояток, когда мы видим, что в дверном проеме стоит только Кас.
— Похоже, произошло рождественское чудо, — сухо говорит он. — Угадайте, какой придурок только что объявился?
Я смотрю на Тора Висконти сквозь пелену сигарного дыма.
Он смотрит в ответ.
— Можно ли получить пищевое отравление от картофельного пюре? — непонимающе спрашиваю я Анджело. — Потому что у меня, должно быть, гребаные галлюцинации.
Тор рассматривает водку в моей руке. В его взгляде сквозит замешательство.
— Возможно, это из-за жидкости для снятия лака, которую ты пьешь. А что случилось с твоими костяшками? Ты упал или что-то в этом роде?
— Раф...
Игнорируя предупреждение Анджело, я одной рукой ставлю стакан на стол, а другой замахиваюсь, чтобы ударить его в челюсть. Его голова откидывается назад, когда с его губ срывается негромкое «уф». Он потирает щеку и смотрит на меня, в его глазах пляшет смесь юмора и восхищения.
— Раф теперь наносит удары? Черт, может, это у меня галлюцинации?
Позади него Бенни одобрительно поднимает мне большой палец.
— Полагаю, лучше Раф, чем Габ, — Тор бросает взгляд на дверь сигарной комнаты, как будто мой брат может ворваться в любую минуту. — Ты собираешься потом натравить его на меня?
— Скажи им то, что ты только что сказал мне, — спокойно говорит Кас, а затем опускается в кресло и упирается предплечьями в колени.
Тор не торопится. Он откидывается в кресле, достает из хьюмидора19 сигару и подносит ее к тусклому свету. Одобрительно кивнув, он убирает ее в верхний карман и устремляет на меня скучающий взгляд.
— Я был в отпуске.
Рядом со мной вена на виске Анджело пульсирует так громко, что я почти слышу ее. Он прочищает горло.
— Ты что? — тихо спрашивает он. Спокойно, как перед бурей.
— Но я не хотел пропускать Рождество. Эй, смотрите… я привез подарки, — он достает из-под кресла сумку и ставит ее на стол. Достает три фигурки болванчиков в цветочных рубашках, с гирляндами на шеях. — Это Раф, Анджело и Нико, — он щелкает по моей, так что она начинает раскачиваться из стороны в сторону, а затем одаривает меня кривой ухмылкой. — Они танцуют, видите? Не волнуйтесь, у меня есть для каждого из вас.
