– Кто предложил принять такой указ? Оказывается, что это государственная тайна. Никто не желает признать себя творцом этого дитяти. Хотя несчастный сиротка появился на свет, похоже, весьма настырным и под вполне надежной охраной.
– А кто же защищает закон? Один из таких защитников – Министерство внутренних дел, стоящее на страже законов нашей страны. Что же говорит Министерство внутренних дел? Оно говорит, что наше государство нужно охранять от нашего же народа. Получается, что первейшая обязанность государства – защищать не свой народ, а самое себя. А как может государство защитить самое себя? Очевидно, запрещая кому бы то ни было даже предлагать изменить сложившееся положение вещей.
Во время его речи в толпе то тут, то там возникал гул голосов, изредка прерываемый шумом аплодисментов, а затем откуда-то раздался возглас: «Свободу Грузии!» Подходили новые люди, толпа все ширилась, пока не заполнила почти всю площадь.
Чантурия стоял на ступеньках лестницы ближе к углу здания, откуда мог видеть огромную толпу, которая сжималась все теснее. Когда он только пришел, то подумал, что вся площадь уже забита народом, но вот Георгий начал говорить, а люди все прибывали и прибывали, стараясь протиснуться в первые ряды. Он заметил также, как позади толпы встали милиционеры, часть их смешалась с народом. У некоторых милиционеров были портативные рации, они о чем-то изредка переговаривались, но ничего не предпринимали.
Позади, на краю площади, на расстоянии от толпы виднелась кучка людей в гражданской одежде. Они здоровались друг с другом, перекидывались словами, но, казалось, живого интереса к происходящему не проявляли. Чантурия присматривался к ним более пристально, нежели к милиции: он понял, что это офицеры госбезопасности. Ясно было, что они не грузины, а русские – большинство грузин выгнали из КГБ, когда вскоре после смерти Сталина пал Берия, шеф КГБ и грузин по национальности. После этого лишь немногих грузин принимали на службу в органы госбезопасности – Чантурия сам был одним из таких. До него наконец-то дошло, на что намекал Белкин, когда они говорили о его предстоящем отпуске, который он собирался провести в Тбилиси: «Будьте осторожны». В Грузии происходили серьезные события, такие, что даже офицеры КГБ остерегались говорить о них, предпочитая держать язык за зубами.
При возгласе «Свободу Грузии!» офицеров госбезопасности как ветром сдуло с площади.
Слова «Свободу Грузии!» превратились в тысячеголосый повторяющийся клич, затихший, когда Георгий опять стал говорить.
– Да, свободу Грузии! – сказал он, повторив призыв. – Но не только это. Те невидимки, которые считают, что государство нужно оберегать от народа, – пусть они выйдут и покажут свои лица. Посмотрим тогда, кто же они такие. Поговорим с ними, послушаем доводы. И мы, друзья мои, тоже четко выразим свои мысли и чаяния. Да, свободу Грузии! Но свободу не только Грузии. Свободу народу! Настало время, когда все мы должны поднять свой голос за свободу, или же нам никогда ее не добиться. Сейчас мы стоим на том месте, где некогда стоял монумент Иосифу Сталину. Сталин был грузином, как вы и я. И именно поэтому я говорю вам, что наш призыв не должен быть обращен просто к русским – чтобы они убирались домой. Мы хотим свободы от российской империи – но не только этого. Мы жаждем свободы. Российская империя сама по себе – монумент Сталину, монумент, сделанный не из камня, а из сохраняющегося и поныне людского страха. Но, как и тот каменный монумент, который еще недавно стоял на этой площади, так и монумент страху будет снесен, если мы найдем в себе достаточно мужества, чтобы потребовать уничтожить его. У нас только один источник страха – и это не Сталин в его могиле, а Сталин внутри каждого из нас. Мы слишком долго боялись требовать соблюдения неотъемлемых прав каждого грузина, каждого советского гражданина, каждого человека. Теперь мы громко требуем этого.
Откуда-то из толпы вновь раздался клич на грузинском языке и прокатился по площади, с каждым повторным разом накатываясь волной все громче.
Он звучал как эхо слов Георгия. «Грузия… свободна!» – пронесся клич. «Грузия… свободна! Грузия… свободна! – прокатилось эхо. И Чантурия ощутил, как его собственное сердце забилось в унисон с ритмом: Грузия. Свободна. Грузия. Свободна.
Почти рядом с Георгием, на верхней ступеньке лестницы, появился офицер в армейской форме. Цвет его петлиц и просветов на погонах обозначал, что он служит в войсках Министерства внутренних дел, во внутренней армии Советского Союза. Он поднес ко рту мощный мегафон, нацеленный на толпу как некое диковинное оружие. «Тихо!» – крикнул он, и его голос, усиленный мегафоном, столкнулся с многоголосым гулом толпы. Он привык командовать, а толпа не привыкла – потому замолкла.
– Я подполковник Бакланов, – произнес офицер по-русски. Его голос, искаженный металлом и электроникой, рокотом прокатился по площади.
– Мою дивизию внутренних войск направили сюда выполнить свой долг перед народом, – при этих словах в толпе вновь возник приглушенный шум. – Выполнить свой долг перед народом и подавить контрреволюционную угрозу Советской власти.
Шум стал принимать четкий ритм, перерастая в клич.
– … угрозу Советской власти в Грузинской Социалистической Республике.
Наконец клич на грузинском языке докатился до подполковника и, как волна, с шумом рассыпавшаяся на скалах, заглушил его голос. Клич перекатывался, звучал то тише, то громче, и призывы подполковника на русском языке стали совсем не слышны. Клич звучал: «Русские… вон! Русские… вон! Русские… вон!»
Подполковник опустил мегафон. Он внимательно вглядывался в толпу, как бы пытаясь разглядеть и запомнить лица, хотя их были тысячи и тысячи. Потом клич постепенно стих, и в толпе запели песню. Чантурия ощутил, как на его затылке зашевелились волосы. Песня была церковным гимном на грузинском языке. Он славословил грузинскую свободу.
Подполковник попятился от лестницы и растворился между колоннами.
В тот вечер на проспекте Руставели до самой поздней ночи не затихали песни. Впоследствии у Чантурия при воспоминании о том вечере и песнях всегда подкатывал комок к горлу, а на глазах выступали слезы. Это звучал голос народа – глас, которого не слышали свыше шестидесяти лет.
Он стал подпевать, хотя никогда прежде не слышал гимна и не знал слов.
Так он стоял и пел, когда его нашла Ламара. Она взяла его под руку – запросто, будто знала всю жизнь.
– Микадзе просто великолепен! – прошептала она и тоже запела.
Они переходили от одной группы людей к другой, и везде Ламара находила знакомых. Открыли бутылки вина. Раздались приветствия и витиеватые кавказские тосты. Песни и смех неслись с разных сторон все громче и громче.
«С рассветом приходит и счастье и жизнь, Какое блаженство быть вечно молодым». Серго Чантурия и Ламара Качарава стояли, прижавшись друг к другу, в тени колонн на ступеньках лестницы Дома правительства, их не было видно в свете тусклых фонарей, горевших на площади. Они негромко переговаривались, вполуха слушая друг друга и прислушиваясь к песням и крикам, несущимся из толпы, все еще заполнявшей площадь в этот темный полуночный час. Им хотелось, чтобы ночь тянулась бесконечно.
Вдруг позади толпы началось какое-то смятение. Со ступенек лестницы они не сразу разглядели, что происходит. Потом от толпы, стоящей на площади, стали отделяться кучки людей, побежавших кто куда. Чантурия увидел темную массу, надвигающуюся на скопление народа. Сперва он не разобрал, что это было. Серго не двигался, пока толпа не стала сжиматься еще плотнее. Его прижали к колонне, и здесь он стоял, не в силах пошевелиться, а темная масса надвигалась все ближе, пока не стало ясно, что это такое.
Оказалось, что это шеренги солдат.
Они шли вперед, как тысячи оживших советских военных монументов, солдаты Родины, наступающие на море врагов. Но то море, сквозь которое они пробивались, было морем их сограждан. Лица солдат ничего не выражали, глаза прикрывали защитные очки от слезоточивого газа. Каждый в левой руке нес овальный щит черного цвета размером в половину человеческого роста, а в правой – остро заточенную саперную лопатку. Солдаты в передних рядах без всякой пощады размахивали лопатками, фаланга прокладывала путь сквозь толпу, оставляя за собой кровавый след.
Повсюду раздавались вопли, крики возмущения и боли, а потом откуда-то появилось и поплыло через всю площадь непонятное белое облако. Дымок достиг Чантурия, и он сразу же распознал его запах.
– Газы! – крикнул Серго. – Уходите! Уходите!
Кто-то повторил его слова. Он попытался продраться по ступенькам вниз, к солдатам, преодолевая напор людских тел, стремящихся в противоположном направлении. Этот поток оторвал от него Ламару. Он пробился к верхним ступенькам, где было не так тесно, но там газовое облако настигло его. Почувствовав острый приступ рвоты, Серго обмяк у стены здания, и его начало выворачивать наизнанку.
