Джедаев? Вполне может быть. Мужчина решил придерживаться своей старой тактики и позволить эльфам самим придумать подходящее название.
Кстати говоря…
Как гласит одна старинная поговорка: не может быть света без того, чтобы не было тьмы… Пока эльфы на окраинах Нарука приходили в себя, Александр перевёл свой взгляд на восток, в густой и мрачный лес.
Совсем недавно по этим землям прошлось войска Тарана. Повсюду были разбросаны трупы.
Некоторые из них принадлежали стражам великого города. Другие — варварам. Сперва их можно было различить по одеяниям — стражи были закованы в бронзу, — но вскоре даже это стало невозможно, ибо бронзовые доспехи срывали с мертвых тел, собирали в мешки и уносили в чащу. Кто этим занимался?
Те самые варвары.
Нирон был прав. Таран истребил несколько племён, нанёс народу болезненную рану, но не убил его, не уничтожил. Он срубил древесный ствол, но не выдрал его корни. Может быть, он сотворил нечто страшное. Он попытался погасить костёр, забросав его ветками. Пламя действительно притихло, но только на время. Скоро оно разгорится пуще прежнего.
Таран посеял семена гнева…
Как говорится: что посеешь, то и пожнёшь.
Света не может быть без тьмы, повторил Александр, как не может быть Бога без того, чтобы не было Дьявола… Мужчина щёлкнул пальцами и превратился в огромного чёрного волка.
…Ночь ещё только начиналась.
Глава 38
Свет и Тьма 2
Всё это время, с момента сотворения эльфов и до нынешнего момента, Александр играл роль своеобразного Бога-покровителя одной конкретной цивилизации. В этом плане он напоминал еврейское божество, у которого есть один избранный и любимый народ и все прочие гои.
Данный подход был обусловлен заданиям серебристой пластины. Она требовала, чтобы мужчина развивал эльфийское общество. Проще всего этого было добиться с унитарным государством.
Но вот пришло время всё перевернуть, возвратится к истоку; последние несколько недель Александр был божеством, — теперь он будет демиургом. Хватит играть в цивилизацию — время творить историю.
Как показывает практика, — ну или по крайне мере сам Александр думал, что оно как-то так работает, — величайшие цивилизации и культуры рождаются в борьбе, в противостоянии одних наций другим. Не просто так Европа в своё время стала центром мироздания, в то время как единый — почти — Китай чах в своих нерушимых границах.
А ведь китайцем были известны многие чудесные изобретения — порох, книгопечатание, артиллерия — но все они не получили должного развития. Почему? Потому что не было нужды. Не была духа соперничества. Зачем стремиться в небо, когда ты уже — пуп земли?
Гюго сравнивал Китай с банкой с заспиртованным в ней зародышем. Сравнение настолько же суровое, насколько точное.
Александр не желал видеть стагнации. Нужна была борьба! И ради неё он был готов бросить спичку в тихий винный омут, тем паче, что даже нынешнее задание, пусть косвенно, но подстёгивало такой подход.
Существо второго ранга можно было вывести искусственно — а можно было позволить ему появиться самостоятельно. Величайшие герои рождаются в беспокойные времена. Вспомнит ли история хоть одного генерала мирного времени? Абсурд!
Если бы не война, Наполеон бы кончил корсиканским рыбаком.
Чтобы было какое-никакие соперничество, Александр собирался уравнять шансы.
Мужчина превратился в большого чёрного волка и, приподнял свои ушки, прислушался и направился в тёмную чащу. В лесу было тихо. Не было даже ветра. Тёмные заросли казались неподвижны и непроницаемы.
Честно говоря, Александр немного побаивался ночного леса… Может сделать перерыв? Попить водички, перенести всё дело на завтра… Нет, нельзя, это должно было произойти именно сегодня, именно в эту ночь…
Продолжая скрежетать клыками и шарахаясь от каждого шороха, Александр выбрался на небольшую поляну на вершине холма. Как только он на неё забрался, в нос ему ударил едкий запах гнилой мертвечины. Вокруг, в темноте, проглядывались хижины. По всей видимости, раньше здесь обитало некое племя, от которого теперь остались только трупы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На земле в лунном свете белели мертвецы. Некоторые из них были в бронзовой броне, другие — в набедренных повязках. Последних было намного больше. Среди них встречались женщины и дети.
Мёртвых обглодали дикие звери. Остатки мяса на них давно сгнили. Даже самый голодный зверь побрезгает питаться этой падалью. И тем не менее, чуткий волчий слух Александра уловил какое-то чавканье.
Осторожно ступая своими мягкими лапками, мужчина подобрался к хижине, расположенной на краю деревеньки. Там, на большом бревне, которое служило скамейкой, сидела чёрная обезьянка и жевала эльфийскую ногу…
Но вот облака разошлись, с небес засияла луна, и в её свете открылось, что это была вовсе не обезьяна, но маленький, худощавый, — руки как спички — ребёнок. Длинные и грязные чёрные волосы закрывали его лицо.
Ребёнок жадно вгрызался в гнилую ногу, как вдруг осёкся и вскинул голову. Его пробрала дрожь. Перед ним стоял большой чёрный волк. Одна его голова была больше всего тела ребёнка. Глаза у волка были чёрные, как бездны.
Медленно и тихо, он стал приближаться к ребёнку. Когда между ними оставалось три метра, последний схватил что-то с земли и выставил перед собой. Это был наконечник бронзового копья. Волк остановился и вдруг… Заговорил:
— Убери своё оружие, дитё… Разве ты не знаешь, кто я?
Ребёнок вздрогнул и растерянно открыл рот.
— Я покровитель твоего народа, я твоё божество… Твой хозяин и владыка.
Ребёнок завис. Затем, медленно, он опустил бронзовый шип…
— Хорошо… Ты послушен… Но это не искупляет твою дерзость, — говорил волк.
— Весь ваш народ — моя дичь, и после смерти каждый из вас попадает в мой желудок. Вы — моя плоть и кровь, вы — моя пища. Но ты… Как смеешь ты питаться мертвечиной? Как смеешь ты пожирать гниль, дитё? Рано или поздно и ты окажешься в моём желудке, — кто позволил тебе нести в него эту мерзость?
— М-мне… — попытался проговорить ребёнок писклявым голосом.
— Тебе нечего есть, ты мал. Твоё племя истребили… Но вокруг тебя лес, лес, полный дичи. Почему ты не поймаешь лисицу, не убьёшь оленя? Ты слаб и мал, но есть твари намного меньше и слабее тебя…
Ребёнок прикусил свои сухую губу.
— Ты боишься, и твой страх делает тебя убожеством. Но ты в этом не виноват. Виноваты те, кто отнял у тебя родное племя. Убог тот хищник, у которого нет стаи… Пусть… Раз так, я приму тебя в свою… — вдруг волк зарычал и резко открыл свою зубастую пасть. Ребёнок задрожал и едва не бросился бежать, но удержал себя. Огромные белые клыки вонзились в лапу самого волка, из неё побежала кровь… Зверь поднял кровоточащую конечность и произнёс:
— Испей мою кровь, дитё. Я принимаю тебя в свою стаю. Ты обретёшь великую силу, и в обмен… Ты обещаешь вдоволь насытить меня свежей плотью.
Казалось, ребёнок хотел что-то сказать; он сдержал себя и неловко, на четвереньках, подобрался к волку. Приподняв голову, дитё прильнуло своими сухими губам к мохнатой лапе и стало пить. Вскоре всё тело ребёнка стало содрогаться как листочек на ветру.
Оно трепетало от наслаждения.
Бурлящая кровь разливалась на его губы.
Вдоволь напившись, ребёнок, пошатываясь, как пьяный, отпрянул от волка. Его рот при этом всё ещё был приоткрыт, и в нём, в лунном свете блестели замазанные кровью зубы. Вдруг порыв ветра отбросил чёрные волосы, которые закрывали лицо ребёнка. Сиянию луны открылись нежный носик и большие тёмные глазки.
Оказывается, это была девочка примерно шести лет отроду.
— А теперь спи, дитё, спи… — проговорил волк, опуская лапу на землю.
— Завтра ты проснёшься с великой силой… — проговорил он глубоким голосом, повернулся и стал медленно растворяться в чаще.
Девочка хотела проследовать за ним, но попытавшись сделать первый шаг свалилась на землю. Её глаза сами собой закрылись.
