Соня засмеялась.
– Валентин Эмильевич, – сказала секретарша, – я ведь его видела, этот обмылок. Только никак не могу вспомнить где. Это было после какого-то праздника, и я была не совсем трезвой. Обмылок помню четко, а где видела его – нет. Но я обязательно вспомню.
– А я и не говорил, что его не существует, – сказал профессор. – Я только утверждал, что у меня его нет.
– Так у кого же он?
Повисла длинная пауза. Директор молчал.
– Ладно, – вдруг сказала престарелая вахтерша, – раз мой отец молчит, тогда я скажу. Обмылок у Гришина. Но он никому его не отдаст. Ни за что! Потому что обмылок дает ему власть над всеми нами и большие деньги. Вы не представляете, как я хочу снова стать молодой и красивой! Когда я согласилась на эксперимент, то думала, что иметь впереди вечность – это очень здорово. Оказалось, что это не так. Кровавый обмылок вернул бы нас в нормальное состояние. Отец почти мгновенно умер бы от старости, а я опять бы стала молодой. Но для этого нужен кровавый обмылок, который Гришин нам ни за что не отдаст.
Слова Маргариты Утюговой произвели в приемной эффект разорвавшейся бомбы. Все стояли, открыв рты, и слушали Риту в немом изумлении. И только на нервном лице Марины Яковлевны появилось выражение крайнего скептицизма.
– А что же он сам живет с ногами-лыжами? – спросила она, указав на нижние конечности мужчины. – Если у него есть обмылок, то и с телом должно быть все в порядке.
Алексей улыбнулся, а потом наклонился и снял один ботинок. Все ахнули. Недоверие на лицах людей сменилось пониманием. Нога Гришина была совершенно нормальной. Большой была только его обувь.
Овчинников сделал еще серию уколов и потрогал лоб девушки.
– Температура снижается, – сказал он. – Как ты себя чувствуешь, Лиза?
– Лиза… – повторила Минина, пробуя слово на язык, – у меня такое имя хорошее…
– Тебе нравится?
– Да.
Девушка лежала, плотно перевязанная бинтами, и старалась не шевелиться. В норе по-прежнему было темно. Богдан взглянул на часы. На циферблате была грязь. Радуясь, что в свое время он купил часы в герметичном корпусе, не боящиеся воды, Овчинников посветил себе фонариком и присмотрелся к положению стрелок. Полчетвертого.
– Скоро уже утро, – сказал Богдан Лизе, – когда рассветет, полковник вызовет вертолет, и тебя отвезут в больницу.
– А где пес? – спросила девушка.
– Ага, значит, к тебе возвращается память, – сказал Овчинников, не зная, расстраиваться ему по этому поводу или радоваться.
– Нет, – покачала головой Лиза, – я по-прежнему ничего не помню о себе и о своей жизни. Но я видела мохнатого зверя в норе, он пытался дать мне таблетку. Или это мне привиделось в бреду?
– Нет, зверь разумен.
– Это он принес меня сюда?
– Да.
– Хорошая собачка, – улыбнулась Лиза, – спасибо ему. Он поступил прямо-таки как дельфин, которые, по слухам, иногда спасают тонущих. Кстати, я точно по профессии биолог? Что-то, похоже, я ничего по биологии не знаю.
Богдан на секунду замешкался и, чтобы скрыть нахлынувшие эмоции, принялся поправлять свой пиджак, которым была накрыта девушка.
– Ты окончила институт. Твой диплом лежит в отделе кадров НИИ Новых биотехнологий. Я думаю, что ты сможешь его оттуда забрать.
– А вот школьный курс биологии я помню хорошо. Основные потери связаны с личной информацией.
– Насчет школьного курса – это естественно, – сказал Богдан, – более ранняя память устойчивее. Иногда старики отлично помнят свое детство, но постоянно забывают о последних событиях.
– Да, бывает, – кивнула Лиза.
Овчинников распечатал очередной шприц и сделал Мининой несколько уколов.
– А теперь спи, – сказал он.
Девушка закрыла глаза и через несколько секунд уже крепко спала. Она дышала ровно и спокойно. Овчинников прилег с ней рядом. Для него она была заблудшим ребенком, которого он чуть не загубил, но теперь Лиза чудом получила шанс начать новую жизнь приличного члена общества.
Комиссаров трусил по коридору, принюхиваясь и осторожно поглядывая направо и налево. Коридор казался пустым. Дверь недалеко от лестницы была приоткрыта. Оттуда лился яркий свет. И пес, и человек заглянули в помещение. Там лежали трупы. Зверь обнюхал тела и отрицательно покачал головой. Выживших не было. Когда они снова вышли в коридор, Рязанцев заметил в глазах зверя слезы.
«Это был его институт. И его коллеги. Он тут работал», – подумал он, испытывая сочувствие как к погибшим ученым, так и к псу.
– Мне очень жаль, – сказал Владимир Евгеньевич.
Зверь сдержанно кивнул. Его морда была перекошена страданием.
На лестнице лежало еще одно тело. И вновь помощь не понадобилась. Крысы выживших не оставляли. Зверь и человек спустились на нижнюю площадку. Там было два лифта. Полковник нажал на кнопку. Засветился красный огонек. Секунду спустя раздался тихий звон, и створки дверей разъехались в стороны.
– Куда нам? На минус первый? – спросил Рязанцев.
Комиссаров покачал большой лохматой головой и ткнул носом в самую последнюю кнопку. Минус четыре. Полковник послушно нажал. Они не знали, что нижний этаж подземных казематов уже почти заполнился водой, бьющей из пробитой трубы ливневой канализации.
Очередной тяжелый удар в двери отвлек горстку оставшихся в живых сотрудников от созерцания бутафорского ботинка Гришина. Створки, обитые кожей несчастного доцента, дернулись и слегка разошлись в стороны. В щели мелькнули страшные красные глаза.
– Надо срочно припереть двери! – воскликнул Коршунов. – Тащите диван.
Последовал еще один удар. С потолка посыпалась штукатурка.
– Алексей, не дури, – сказал Виктор, прижимая ладони к жабрам, которые немилосердно сушил воздух, – отдай людям обмылок, а я пойду отвлекать крыс. Все вы спасетесь и станете нормальными.
– Да кому вы верите? – взвился Гришин. От его привычной апатии и внешней мягкотелости не осталось и следа. – Полусумасшедшей старухе, возомнившей себя дочерью Утюгова? Ну и что с того, что это подтверждает сам профессор? У них коллективный психоз. Повторяю! У меня никакого обмылка нет! Все это глупые россказни!
Коршунов повернулся к Соне.
– Где ты видела обмылок? Пожалуйста, вспомни, – попросил он. – От этого сейчас многое зависит.
Красавица закрыла лицо руками.
– Я была пьяна тогда, – сказала она.
– Но кто-то тебе его показывал? Этот обмылок? – продолжал выспрашивать Виктор. – Сонечка, вспомни, пожалуйста.
Профессор и вахтерша смотрели на секретаршу с плохо скрытой надеждой. Любопытный третий глаз Марины Яковлевны вытянулся на усике вверх и смотрел в упор, подмечая мелкие детали. Дрыгайло внимательно следила за дверью. Грызуны временно прекратили атаки, и женщину это очень беспокоило.
– Я не помню, – беспомощно развела руками Софья. – Где-то крутится на задворках сознания, а в руки не дается.
– Мы не можем уйти отсюда, не забрав обмылка, – медленно сказал Утюгов. – Алексей, зачем ты это делаешь? Я же знаю, что обмылок у тебя.
– У меня ничего нет, – сказал Гришин. – Я вообще не верю в то, что этот препарат существует.
Воцарилась напряженная пауза. Маргарита Утюгова встала. Ее лицо покрывала сеть глубоких морщин.
– Я пойду с тобой, Соня, – сказала она. – Я хочу умереть. Если обмылка не существует, у меня нет никаких шансов. Жить так я не хочу, а эвтаназия у нас запрещена законом.
Утюгов испустил печальный вздох и чуть не разрыдался.
– Скажи, Рита, – вкрадчиво обратилась к старушке Марина Яковлевна, – ты ведь сама согласилась стать старой взамен на неограниченно долгую жизнь?
– Да, – кивнула женщина, – но я не представляла, каково это. Теперь, раз Алексей утверждает, что обмылка не существует, я хочу пойти вместе с Соней – отвлекать крыс и умереть.
В этот момент профессор, чье лицо выглядело старым и поникшим, покраснел и резко вскочил на ноги.
– Убью! – страшно закричал он и бросился на Гришина. – Ты говорил, что обмылок существует! Ты мне врал! Мы ждали, когда ты дашь нам препарат!
И он протянул старческие скрюченные пальцы к шее Алексея. Тот брезгливо отстранился и слегка задел стоящую рядом Соню. Девушка уронила из рук бумажку со звездочкой, которую до сих пор продолжала держать, и наклонилась, чтобы ее поднять.
– Вы добровольно согласились на эксперимент. И он пока проходит удачно, – процедил Гришин сквозь зубы, глядя на профессора.
– Я передумал.
– И я тоже, – добавила Маргарита, – дайте нам обмылок.
– У меня его нет. Его вообще не существует, – спокойно сказал Алексей и развел руками.
Дверь потряс новый удар. Марина Яковлевна втянула голову в плечи. Коршунов озабоченно осмотрел баррикаду, а потом посмотрел на створки. Кожа Зергутова кое-где лопнула. От ударов двери трескались.
– Ладно, – сказал Виктор, – с обмылком или без обмылка, но отсюда надо выбираться.
