В этот момент дверь, обитую пупырчатой кожей доцента Зергутова, потряс сильный удар. Крысам надоело ждать, когда откроются двери приемной, и они решили ускорить этот процесс.
Еве было совсем худо. Мозгоед продолжал вяло ворочаться в ухе. К счастью, его силы таяли, но Ева, из уха которой продолжала течь кровь, также чувствовала себя все хуже и хуже.
– Я скоро утону, – сказала она, глядя на поднимающуюся воду. – Интересно: зачем Утюгову понадобилось меня еще и топить? По-моему, это перебор.
Она стояла с трудом. Ногам, погруженным в ледяную воду, было ужасно, до боли, холодно.
– Как бы мне оставить послание? – задумалась Ершова. – Я кое-кого подозреваю и хочу об этом сообщить. Впрочем, даже выбей я послание на стене, вряд ли кто-то когда-то откачает отсюда воду и прочитает текст.
«Надо было вовремя написать это в донесении», – горько подумала Ершова.
Впрочем, она боялась, что ее отзовут из института и вскроются ее проблемы с внешностью. Вздохнув, Ева потрогала жесткую черную шерсть на своем плече.
– Снявши голову, по волосам не плачут, – сострила девушка, чувствуя, как холодная вода поднимается все выше. – Я не хочу умирать, – сказала она тихо, – но меня почему-то никто не спрашивает.
Ершова уже совершенно не надеялась на спасение.
В здании НИИ ярко светились огни. В темном лесу, в котором было не видать ни зги, куб института выглядел совершенно чуждым элементом – эдаким приземистым многоглазым чудовищем. Полковник и Комиссаров подошли к забору и посмотрели на широкий бетонный двор, где стояли лужи. Ветер растянул тучи на небе, и в просвет между облаками светил месяц. Все выглядело мирным и спокойным. Внезапно тишину прорезал отчаянный крик. Рязанцев и стоявшее рядом с ним черное чудовище подскочили от неожиданности и посмотрели туда, откуда доносился шум.
По бетонным плитам к лесу бежал человек. Его белый лабораторный халат развевался. Из-под ног взлетали тучи брызг. А за мужчиной, настигая его, мчалась огромная белая крыса.
– Боже правый, – тихо сказал полковник и протер глаза.
Впрочем, он уже ничему не удивлялся.
Комиссаров метнулся вперед, как пружина. В три прыжка он добежал до крысы и перекусил ей позвоночник. Раздался хруст, и останки монстра упали в лужу, окрасив ее кровью. Потом полковник и бывший директор НИИ наклонились над пострадавшим. Но ему, к сожалению, помощь уже была не нужна. Человек был мертв. Он лежал на бетонных плитах, как большая поломанная кукла, глядя вверх на небо широко раскрытыми глазами, в которых отражался смертный ужас.
– Ему около пятидесяти, – сказал полковник. – Ты его знаешь?
Пес присмотрелся и отрицательно покачал головой. Рязанцев перекрестился и прочитал молитву. Сердце в его груди колотилось как бешеное. Потом полковник подошел к мертвой крысе и осмотрел ее.
– Жуткий монстр, – сказал он. – Да, в институте очень большие проблемы.
Откуда-то из глубины здания раздались выстрелы, потом крики.
Комиссаров тоже подошел к огромной мертвой крысе и внимательно рассмотрел ее, а потом поднял на Владимира Евгеньевича свои умные глаза.
«Похоже, ситуация в НИИ вышла из-под контроля, – подумал он, – впрочем, это было неизбежно. При том количестве уродов, которых бездумно клепала команда Утюгова, преследуя сиюминутные преступные цели, любая случайность должна была привести к трагедии. Так, видимо, и случилось».
Неслышной тенью Степан помчался по двору к пожарному выходу. Полковник бесшумно бежал за ним. Они подошли к двери, Рязанцев вскрыл замок, и они оказались в ярко освещенном коридоре первого этажа института. Там царила обманчивая тишина. Комиссаров почувствовал, как в родных стенах на него накатывает ностальгия, но расслабляться было нельзя, и зверь вновь собрался, сфокусировав внимание на звуках и запахах.
– Нам надо найти Еву, – сказал полковник зверю, прислушиваясь. – Но я не представляю, где она может быть. Обыскать весь НИИ мы не сможем. Она отправила мне SOS, и затем связь с ней прервалась.
Пес сел на задние лапы. Он думал.
– Если у Евы возник конфликт и ее раскрыли, – продолжал говорить полковник, – то ее, наверное, куда-то заперли. Тут есть подвал?
Зверь кивнул и встал. Подземные этажи действительно были самым подходящим местом для поисков.
– Пойдем, проверим, – сказал полковник. – А еще хорошо бы встретить по пути какого-нибудь живого сотрудника и выяснить, что здесь происходит.
В этот момент пес негромко зарычал. Рязанцев обернулся. По коридору шла огромная крыса с красными, налитыми кровью глазами. Владимир Евгеньевич вскинул руку с пистолетом. Комиссаров присел, сжавшись, как пружина. Крыса прыгнула. Она давно уже не встречала сопротивления и расслабилась. В тот же момент полковник выстрелил. Пуля попала крысе прямо в глаз. Почти одновременно Степан прыгнул вперед и сомкнул огромные челюсти на позвоночнике зверя. Раздался хруст, и мертвая крыса тяжело упала на пол.
«Минус два, – подумал Комиссаров, удивляясь, до чего же мерзкий вкус у генетически модифицированного зверя. – Интересно, сколько их тут всего?»
Он зубами ухватил полковника за рукав и потащил его к лифтам. Лестниц на подземных этажах не было. Отключив лифт, можно было мгновенно отрезать подвальные помещения от любого доступа.
– Солнце, воздух и зеленая трава – это такая роскошь, – сказала Лариса вслух. – Мы этого не замечаем: воздухом дышим, траву топчем, от солнца прячемся, но, когда посидишь вот так в тесной, темной, мокрой камере, начинаешь больше ценить простые человеческие радости.
Вода доходила ей уже до бедер. Девушка щелкнула зажигалкой. Мозгоеды панически барахтались и лезли друг на друга.
– К сожалению, даже если один из вас останется в живых, то будет существовать риск передачи измененных генов нормальным муравьям, – сказала Ильина, – и тогда людей ждут большие неприятности. Лучше я бы в свое время руки себе отрезала, чем создавать этих мелких мерзавцев, – вздохнула она.
Впрочем, было поздно. Все, что могла, Лариса уже сделала.
«Еще полчаса, и меня зальет с головой, – подумала девушка, – и я останусь тут навечно. Это мой склеп».
– Зато у Маргариты Утюговой – вечная жизнь! – засмеялась она. – В обличье немощной старушки. Неужели она думает, что это равноценный обмен? У Брэдбери был рассказ о старушке, которая обменяла весь остаток своей жизни на один день молодости. А Рита поступила наоборот. И ладно бы она была богатой престарелой дамой. Так нет – она всего лишь вахтерша! Неужели она именно об этом и мечтала?
Стоять в холодной воде было все труднее. Лариса совсем не чувствовала своих ног.
«Утопиться, что ли, самостоятельно? – подумала она. – Не ждать, когда это произойдет?»
Но нырять в ледяную воду с головой ей не хотелось. Как ни старалась Ильина убедить себя в том, что никакой надежды нет, все равно в ее душе теплилась искра оптимизма.
Дверь потряс второй удар, потом послышались беспорядочные выстрелы, и наступила тишина. Несколько секунд люди, сидевшие в приемной, находились в ступоре. Затем Гришин вскочил, выхватил из рук Сони пистолет и выглянул в коридор. Он едва успел нырнуть назад в дверной проем перед тем, как грызун прыгнул в третий раз. Гришин быстро закрыл толстые тяжелые двери на задвижку.
– Оба охранника мертвы, – сказал Алексей. – Их атаковали сразу с нескольких сторон. В коридоре не меньше десятка крыс.
Марина Яковлевна вдруг упала на пол и забилась в истерике.
– Мы все умрем, все! – закричала она, срываясь на визг. – И зачем я пошла сюда работать! Это все ты виноват, Гитлер мелкий! Ты, ты на самом деле тут главный урод, а не мы!
Она схватила вазу и с силой швырнула ее в профессора. Осколки стекла брызнули во все стороны. Утюгов тяжело сел в кресло. Его лицо было больным и усталым.
– Ты заблуждаешься, – сказал он, – я тут не главный урод. Я такая же жертва, как вы все.
Несмотря на тяжелую ситуацию, многие фыркнули.
– А как вы в карцер, Валентин Эмильевич, людей сажали, помните? – не унималась инспекторша отдела кадров.
– А как вы, Марина Яковлевна, приводили мне ничего не подозревающих новичков, зная, что у них будут неприятности? – ответил директор вопросом на вопрос. – Так что не надо себя оправдывать, Мариночка.
– Он прав, – сказал Коршунов. – Мы все виноваты. Наш профессор заболел звездной болезнью и возомнил себя вершителем судеб человечества, а мы его не остановили.
– Валентин Эмильевич, – сказала Пчелкина, – я тут единственная, кто получил от генной инженерии что-то полезное. Я обрела красоту. Но сейчас я прошу вас – отдайте оставшимся в живых кровавый обмылок! Пусть они станут нормальными людьми. И тогда я со спокойной совестью пойду отвлекать крыс, пока вы будете уходить через вторую дверь в кабинете.
В приемной повисла гнетущая тишина.
– У меня нет обмылка, – тихо ответил Утюгов. – Вы даже не представляете, как он нужен мне самому!
