к гостям, - наконец выдает он. – Я все решу. Вызову одного человека. Он должен мне. Клялся на крови. Для него долг это святое. Ничего дороже нет.
- Папа, - ощущаю, как холод разливается под ребрами. – А ты уверен в нем? Клятва на крови. Долг. Этот человек случайно не…
- Он единственный, кто может помочь, - заключает уверенно. – Больше никто не рискнет. Даже пытаться бесполезно. Сразу донесут Дудаеву. Я и договорить просьбу не успею.
- Думаешь? – роняю глухо.
- Дочь, - усмехается с горечью. – Твой муж хозяин нашего города. Без его разрешения тут комар никого не укусит. Дорогу ему перейдет только тот, кому нечего терять. Отморозок без царя в голове.
- Хорошо, - заявляю после короткой паузы. – Выходит, ты доверяешь такому человеку? Отмороженному психопату? Насколько этот тип опасен? Неужели именно он способен помочь?
- Я вытащил его с того света, - поясняет мрачно. – Дважды. Вытянул из серьезной передряги. Потом нашел информацию, которую другие дать не смогли. Я помог ему, когда у него за душой не было ни гроша. Долгая история, некогда нам пускаться в эти дебри. Просто поверь, больше некого просить. Не на кого надеяться. Единственный реальный вариант. Других не найти.
- Ладно, - губы кусаю. – Прости меня, папа. Я не хотела. Правда. Не хотела. Наверное, я совсем не думала. Не осознавала ситуацию. Повелась на эмоции, на влюбленность. И пропала. Безнадежно погрязла в этом.
Отец отпускает мои руки, разрывает контакт, но только чтобы в следующую же секунду обнять. Крепко. Очень крепко. Крепко-крепко. До хруста костей. Прижимает к груди так сильно, что отчетливо ощущаю тяжелые удары его сердца. Горло продирает немой вопль. Звук не вырывается на волю, забивается глубоко внутри. И создается впечатление, точно вмиг выламывает мои ребра, дробит, превращает в пыль.
Без слов. Расстаемся. Расходимся. Я возвращаюсь обратно в помещение ресторана. К гостям. К слепящему свету. Нельзя задерживаться, иначе возникнут вопросы. Нельзя вызывать подозрение.
Ступаю все дальше. Вперед. И возникает ощущение, будто ступаю на эшафот. Не к любимому мужчине. К палачу. Под нож. Под остро заточенный топор.
- Мари, - шепот жжет кожу. – Где гуляла?
Крупные ладони опускаются на талию. По-хозяйски. Выжигают клеймо.
- Вышла подышать, - бормочу едва дыша. – Отец курил. Поболтали немного.
Дьявол. Дура. Безумная. Говорю и понимаю, как сильно подставляю родного человека. Фраза догорает на губах, причиняя почти физическую боль. Однако проблема не в этих неосторожных словах. Все гораздо хуже и тревожнее. Осознание ослепляет, накатывает токсической волной, обдает жидким пламенем изнутри.
Ох, черт. Что я творю? Сама наломала дрова, сама влезла в капкан. Теперь бросаюсь за помощью, словно неразумный ребенок. Прошу папу организовать побег. Идиотский поступок. Дурацкий. Откровенно опасный. Для моего отца – опасный. Допустим, все сработает идеально, четко, как по нотам. Допустим, удастся удрать, скрыться. Упускаю главное, теряю основное. Что дальше? Я исчезну. А мои близкие останутся здесь. На линии огня. Под ударом. Кто так поступает? Никогда не была хорошей дочерью, но тут явно перебор.
Амир накажет моих родных. Логично. Разве нет? Кто-то должен ответить. Его верные псы проверят камеры, отследят звонки, вычислят, с кем именно связался отец, кого просил помочь дочери. Рано или поздно выйдут на след, а пока будут находиться в процессе розыска, заставят расплатиться всех, оказавшихся поблизости. Даже воображать не желаю. Не хочу представлять. Жуткие картины терзают сознание.
- Мари, - муж разворачивает меня лицом к себе, действует резко и порывисто, заставляет задохнуться от гремучей смеси противоречивых эмоций. – Валяй. Выкладывай.
- Ч-что? – запинаюсь.
- Тебе виднее, - произносит с кривой усмешкой. – О чем я должен узнать?
Мир сужается до горящих глаз. До взгляда пронизывающего насквозь. До красиво очерченных губ, которых мучительно тянет коснуться, попробовать на вкус.
Хотя без того знаю. Помню. Вкус. До мелочей. Готова обозначить каждую ноту. Так ощущается чистый, ничем не замутненный грех, когда тает на языке.
Улыбаюсь. Искренне. По правде. Реально. Без тени игры, без напряжения. Иначе не умею, когда он рядом. На расстоянии выстрела. На расстоянии удара. Нет ближе. Кожа к коже. И чувство, точно мы совсем голые. Обнаженные. Вспоротые живьем.
Энергия искрит. На нерве. На пределе.
Ответ рождается и слетает с губ. Сам по себе. Сам собой.
- В тебе моя жизнь, - признаюсь как есть.
Не лгу. Проклятье. Совсем не лгу. И это страшнее всего на свете. Открывать такую истину, оголять. Особенно здесь и теперь. За секунду до взрыва. До абсолютного уничтожения.
- В тебе, - говорит он.
И улыбка гаснет. Пальцы скользят по моему животу. Властно. И дарят щемящую нежность, срываются на шелковую ласку. Заставляют захлебнуться раскаленным кислородом.
- Ты моя, - чеканит Амир. – Моя жизнь.
Подаюсь вперед. Целую его. Жарко. Страстно. Впиваюсь губами в губы. Вонзаюсь. Вгрызаюсь. Как в последний раз.
Господи. А это и есть последний раз. Второго шанса он мне не даст. Не простит. Но и я не прощу. Не отпущу. Не смогу двигаться дальше, покорно выполняя приказ за приказом.
Боже. Дай мне сил. Защитить себя. Защитить дитя. Помоги. Спаси и сохрани. Дай волю развернуться и уйти. Сбежать с этого праздника, скрыться в неизвестности, потеряться.
Проклятье. Готова поспорить, пока я взываю к небесам, дьявол хохочет. Заливается смехом. Напрасно. Я выберусь, сумею. Другой дороги нет. Действуй.
Отстраняюсь. Чуть отодвигаюсь. А кажется, точно раздираю плоть до кости, вырываю кусок за куском.
- Прости, - шепчу, сливая наше дыхание воедино. – Нужно уделить время гостям.
- Зайка, - жестко трется щекой о щеку, пропитывает своим ароматом насквозь, звериным запахом помечает, выбивает тавро единственным жестом. – Зайчишка. Топай. Давай. Я подожду. Впереди целая ночь.
Ты прав. Даже не представляешь, насколько сильно прав. Впереди ночь. Вечная. Ночь одиночества. И еще одна. Еще, еще, еще. Никто не сумеет меня коснуться. Никому не позволю. Ты мой первый. И последний. Как выстрел. Смертельный.
