шкурой вышла, так еще и Иван Василису воочию узрел, чтоб ему пусто было!
А Иван Царевич взгляд Василисин перехватил, за дверь глянул и во второй раз обмер. Сидит знакомая ему лягуха, задом бабьим на манер собаки виляет, в стену им толкётся да Ивану Царевичу глаза круглые строит.
– Не кверь ей, – говорит Квака. – Я твоя Квасилиса. Чвай, не узнал?
Не поверил ей Иван Царевич, усомнился. Да и как можно жабе какой-то противной верить, тем более с такой странной наружностью.
– Ты того, – отвечает ей Иван Царевич, – говори да не заговаривайся, – а сам к Василисе обернулся. – Кто енто такая будет? Еще и с таким вот бесстыдством, – развел он руки широко в стороны.
– Квака то, дочь Кощеева, – пожала плечиками Василиса.
– А коли и твак, то что? – из-за дверей вопрошает Квака. – Я стрелу ту подобрала! Андрон, подтверди.
– Гм-м, – прочистил горло Андрон и замялся.
– Андрон? – голос Кваки дрогнул в предчувствии недобром. – Чвего молчвишь-то, слуга мой кверный?
– Ужо слуга? – кхекнул Андрон, головой дернув. – Ну и дела! А сказывали, будто холоп, быдло.
– В запале то вырвалось, – залебезила пред Андроном Квака. – Твы уж не серчай, а? Чвин твебе большой двам, чес-слово!
– И даром не надь мне чинов ваших болотных, а токма устал я от вас, Ваше Высочество!
– Лягушачье, – привычно поправила Квака.
– Да хоть собачье, – фыркнул Андрон и голову отвернул. – Стрелу Василиска сыскала, п энта морда зеленая у ей из рук… то бишь из лап вытянула.
– Ах, тва-а-ак! – разозлилась Квака, придя наконец в себя. – Твак, значит? Вот я сейчас… – потянулась она к бусам, что на шее висели да лягушечьей лапой никак ухватить их не может.
– Ах ты, стерва болотная, – набрал в грудь побольше воздуха Иван Царевич, руки расставил и на Кваку попер.
– Не тронь меня! – Лягушка от испугу в уголок забилась. – Убвери лапвы! А-а, убвивают!!!
– Да я ж тебя, квакалка ты пустая… – Иван Царевич шутя сгреб лягушку за бусы. Квака рванулась, нитка лопнула, и камешки просыпались, заскакали по полу.
– Берегись! – крикнула Василиса. – То волшебные бусы! Коли слово молвит…
А Квака уж рот разевает. Вот сейчас она за все обиды отыграется, душу отведет. Но Иван Царевич, не будь дурак, шапку с головы схватил и в пасть лягушке сунул. Вся вошла, шапка-то, без остатку.
– Вот так! – отряхнул он руки. – Пущай квакнуть теперь попробует.
А Квака глаза таращит, головой мотает, лапками сучит – никак от шапки избавиться не может.
Иван случайно на шарик один наступил, под ногу подкатившийся, а шарик-то возьми и лопни громко.
– Уф-ф! – схватился за сердце Иван Царевич. – Чтоб тебя перевернуло да прихлопнуло.
– Ы? – только и сказала лягушка, как ее высоко, к самому потолку, подбросило, повернуло в воздухе пару раз и к полу знатно приложило – едва дух из Кваки напрочь не вышибло.
– Это чего такое было? – удивился Иван Царевич, затылок почесав.
– Сказала же: волшебные бусы то, – вздохнула Василиса.
– Ах, вон оно что! – протянул Иван, заулыбавшись, а Квака забилась на полу, лапками задергала, мычит.
Иван Царевич поискал глазами другую бусину, улыбнулся страшно и ногу опустил.
– Шоб тебя расплющило да скатало, жаба ты противная.
И правда! По Кваке будто катком каким проехали, так она истончилась, а опосля еще и в рулончик аккуратный скаталась. Шевелится рулон, изгибается, шипит.
Понравилась забава та Ивану. Еще одну бусину ногой подкатил – и хлоп!
– Шоб тебя на куски разорвало да кое-как слепило!
Тут даже Андрон побледнел, так страшна Квака перелепленая на новый лад оказалась, да и Василиса за плечом Ивановым вскрикнула. Но Иван Царевич уже не мог остановиться: когда еще так позабавиться – душу отвести случай выпадет. Горошины ногой подкатывает, носком сапога хлопает и слова жуткие говорит:
– Шоб тебе обквакаться наизнанку! Да нет, я сказал: обквакаться! Фу-у, вонища какая… А вот энто другое дело!… Шоб у тебя ноги местами попеременялись… Шоб глаза твои поганые повылезали да вон куда прикрутились… Да нет же, не туда! Да-да, именно сюда… Шоб у тебя вымя коровье выросло… Нет! Лучше как у коня. Да не вымя же! Ну как, Андрошка?.. Лучше вымя коровье? Ну, пущай вымя будет, – и опять сапогом – хлоп!
Фантазия у Ивана Царевича бурлит, выхода просит. Изгаляется он вовсю, а на Кваке уж и живого места не осталась, да и мало она похожа на прежнюю Кваку – творец из Ивана Царевича, сами понимаете какой. – Шоб у тебя энтот самый на лбу… А где бусины? – огляделся Иван Царевич. Все, нет ни одной, кончились. – Э-эх! – повесил голову Иван, мол, только во вкус вошел.
– Не печалься, Иван Царевич, – положила Василиса руку ему на плечо, – да только хватит с нее.
– Ты так думаешь?
А Василиса ручкой повела, и враз пропало все Иваново колдовство. Вновь сидит на полу Квака собственной персоной, шапку Иванову жует. Прожевала, выплюнула на пол и нос лапой утерла.
– Ну, Иквашка, никвогда не прощу! – погрозила она Ивану Царевичу лапкой. – И твебе, Квасилиска, квакнется еще, а уж Андрошке, язве болотной – и подавно.
Побледнел Андрон, сглотнул тихонько, да Квака уж к двери запрыгала. Отвернулся Иван Царевич – неудобно на лягушку смотреть в таком ракурсе, особо при Василисе. А лягушка остановилась у дверей, подобрался что-то да как квакнет во всю глотку:
– В болотво свое хвочу! – и бусину последнюю об пол грохнула. Развеялся дым, ан лягухи уж и нет в комнате.
Выдохнул Андрон, заулыбался, руки потные о рубаху отер. А Иван Царевич к Василисе ластится, за ручки белые хватает:
– Так энто ты, значится, невеста моя?
– Я, – говорит Василиса. – Как есть стрелу-то твою поймала.
– А пирог? Пирог, значит, тоже твой был?
– Ну конечно!
– А одёжа, что царю-батюшке по сердцу пришлась?
– И одёжу я смастерила, – смутилась Василиса, глаза отводя да румянясь.
– Тогда можно и за свадебку приниматься! – обрадовался Иван Царевич.
– Быстрый какой! – Василиса легонько, будто шутя, оттолкнула Ивана. – А ты меня спросил?
– А… разве?..
– А хоть и так, да спросить надобно.
– Ох, прости, – саданул Иван Царевич кулачищем себе в лоб. – Совсем с энтой дрянной лягухой из ума выжил. Люб ли я тебе, краса ненаглядная Василиса?
– Люб, Иванушка. Только подождать нам надобно до завтрема.
– Пошто так? – не понял Иван Царевич. – Дело у тебя какое?
– Да нет, шкура все эта проклятая. Завтра срок мой истечет тогда и…
– Ах, вона как! – разозлился Иван Царевич, саданул кулаком в руку да как схватит шкуру лягушечью и ну тягать ее. Да не дается шкура. Сколь не тянул ее – все
