стрелу на цель приметную да пальцы отпустил. Глухим звоном отозвалась тетива, полетела стрела и впилась куда надо. В смысле, куда метил Иван Царевич, а вот надо ли – это вопрос отдельный, потому как кусты зашевелились, грозно зашуршали, ходуном заходили, завозилось в них что-то крупное. Рев страшный пронесся над чащей лесной, обиды преисполненный, и осознал Иван Царевич, не кабанчик то вовсе и даже не кабан, а кабанище, если круче не сказать! А правильнее – медведище!
Догадка страшная Ивана Царевича прояснилась, как только кусты расступились, раздались в стороны, и из малинника вывалился огромный медведь: ревет, задними лапами топочет, передними машет, когтищами загребает, а зубы в пасти – не приведи господи!
Чует Иван Царевич, волосы у него на голове зашевелились, дыбом встают, холодок противный ощутил – приятно, конечно, в жар летний, но не прохлада желанная то вовсе, а ледяное дыхание смерти близкой. Выпустил Иван Царевич из руки лук свой, на колени упал:
– Прости, медведьюшка! Ошибочка вышла. Не хотел я тебя ранить – оскорбить, – и глаза закрыл, к смерти лютой приготовился.
– Гнусный человечишка, – проревел медведь, – почто подлый удар нанес, сознавайся, не то смерть тебе лютая выйдет!
И до того речь медведева неожиданной оказалось, что Иван Царевич даже бояться перестал, на медведя во все глаза уставился, не послышалось ли ему? Виданное ли дело, чтобы медведи разговаривали!
А медведь знай себе, когтями загребает, лапами топочет, стрелой помахивает, в заду пушистом торчащей.
– Чего молчишь? Тебя спрашивают!
– Так я это… того… – прочистил горло Иван Царевич, с мыслями собираясь. – А разве медведи разговаривают?
– А чего ж я, глупее тебя, что ль? – взъярился медведь пуще прежнего, подцепил когтем Ивана Царевича за шкирку да к глазам поближе поднес, чтоб лучше разглядеть.
– Ой, не ешь меня, Михайло Потапыч! – в ужасе закрылся руками Иван Царевич. А из пасти медведевой несет – не продохнуть.
– Откуда имя-отчество мое знаешь? – подивился медведь.
– Так ведь… – Иван Царевич хотел сказать, мол, вас, медведей, все так величают промеж людей, но передумал. – Молва о вас идет.
– Какая еще молва? – опустил тяжелые брови медведь.
– Хорошая, исключительно хорошая! Добрый вы, сказывают, и говорить могёте. Я почему удивился-то? Слыхал про вас, а вот увидеть в первый раз, поди, довелось. Рад, так сказать, познакомиться.
– А вот я не особенно! – тряхнул медведь Ивана Царевича. – Почто оскорбление нанес, спрашиваю?
– Ошибочка вышла, Михайло Потапыч! Смотрю, в кустах кто-то возится. Решил, кабанчик.
– Кабанчик? – Брови медведя взлетели на скошенный лоб. – Ты кого это кабаном обозвал, прыщ негодный!
– Говорю же: обознался!
– Зрением, что ль, слаб?
– Желудком пуст. Вот всякое и мерещится.
– Ну, коли так… – Медведь почесал когтищами лоб и опустил Ивана Царевича на траву. – Стрелу свою вытащи!
– Ага! – обрадовался Иван, обежал медведя, ухватился за древко да ка-ак дернет.
– Ой-ей-ей! – взвыл медведь дурным голосом, за зад лапищами схватился и ну вертеться. Иван Царевич едва к кустам отползти успел – растоптал бы его Михайло Потапыч и не заметил.
Повертелся медведь, покрутился, встал и глазищами вращает, зад саднящий когтями почесывает.
– Каба-анчик! – протянул он. – Да если б тут кабанчики водились, жрал бы я эту малину. Тьфу! – сплюнул медведь в сторону кустов. – Совсем изголодал. Во, глянь! – Он приподнял лапами свое огромное пузо и колыхнул им. – Кожа да кости.
– Это да, – на всякий случай не стал спорить Иван Царевич, хотя на этот счет был несколько иного мнения: медведь ни с какого боку на доходягу не походил, особо в профиль.
– Каба-анчик, – повторил медведь. – Чего в лесу бродишь, чего ищешь?
– Кощея ищу, – вздохнул Иван Царевич.
– Коще-ея, – опять взлетели брови медведя. – А разве… – Михайло Потапыч затравлено огляделся по сторонам. – Разве он тут?
– Да кто его знает, где он. Может, тут, а может, еще где, – осмелел Иван Царевич. Медведь-то и вправду не шибко злой попался. Так, больше страху нагонял.
– Знаешь, дела у меня срочные. Пойду я, – все еще оглядываясь, медведь опустился на четыре лапы. – Бывай, прыщ.
– Я не прыщ. Я Иван Царевич.
– Тем более бывай, – буркнул медведь.
– Да постой ты, – махнул ему рукой Иван Царевич. – Нет его здесь.
– Нет? – обернулся медведь и повел ушами.
– Чего ему в лесу делать-то, Кощею ентому?
– Так чего же ты мне мох на уши лепишь? – рассердился Михайло Потапыч.
– Это вроде как лапшу?
– Это вроде как мох. Зеленый такой, мягкий.
– Да знаю я, что такое мох. Ты лучше скажи, чего это ты так испужался?
– Я? – Медведь опять встал на задние лапы и когтем ткнул себя в грудь.
– Ты.
– Я никого не боюсь! – прорычал медведь так, что у Ивана Царевича уши заложило. – Да я…
Иван Царевич повертел пальцем в правом ухе, поморщившись.
– Не ори, – говорит. – И без твоего рыку мозги набекрень, не знаю, куда идти да за что хвататься.
– В берлогу иди, выспись – и все пройдет, – зевнул медведь, почесав свалявшуюся шерсть на груди когтищами.
– Нельзя мне… в берлогу, – повесил голову Иван Царевич.
– Что так? – заинтересовался Михайло Потапыч. – Выгнали? Правильно, шубутной ты, стрелами еще балуешь.
– Да при чем тут «стрелы» и «выгнали», – отмахнулся от него Иван Царевич. – Горе у меня.
– Да ты не тужи шибко, может, где кабанчик и отыщется еще. Лес большой.
– И кабанчик ни при чем!
– Так ты ведь есть вроде как хотел?
– Невесту у меня Кощей украл! А ты ко мне со своим кабанчиком паршивым привязался.
– Вон оно как! – раскрыл пасть медведь. – Тады конечно.
– Что – конечно?
– Ну как что? Гад он, Кощей этот.
Медведь доковылял до сидящего на травке Ивана Царевича и присел рядышком. Сидят, молчат, травинки-цветочки разглядывают.
– Чего сидим? – первым не вытерпел медведь.
– Думаем.
– О чем?
– Как Василису выручать, и где вообще ентот Кощей проклятый живет.
– Знаешь, шел бы ты лучше к себе в берлогу.
– Домой.
– Чего?
– Дом у меня, говорю, а не берлога.
– А в чем разница? – почесал когтями макушку медведь.
– Ты прав: разницы никакой. – Иван Царевич хлопнул себя по коленкам и поднялся. – Пойду я, Михайло Потапыч.
– Куда?
– Туда, к Кощею, – мотнул головой Иван Царевич.
– Совсем того? – Медведь выкатил глаза и покрутил когтем у виска.
– А что делать прикажешь? Люблю я.
– Кого?
– Невесту!
– Фу-у! А я уж подумал…
– Да ты чего, травы какой дурной объелся али малина перебродила?
– Да разве поймешь, чего у вас, у людёв, на уме. Вы все… немного того: вечно чего-то странного хотите, за чем-то гонитесь, куда-то спешите.
– А что нам, в кустах сидеть, пузо отъедать? – разозлился Иван Царевич. – Ладно, прощай!
– Да погоди ты!
