— Сам, Батюшка. Всё сам… Сам не зделаш, никто не зделат. Сам посадил урожай, теперича прорядить надоть. Там в главарях родичи мово управляющего. Феофана.
— Лекаря штоль?
— Да, Батюшка Царь. Тесен мир, однако.
— Вот те на… Это через него ты оппозицией руководишь?!
— Очень занятная личность, Великий Государь. Я сёдня париться буду, приходи. Он тебе и тело поправит, и такого расскажет, что лучше любой сказки на ночь. Токма уснуть потом… не уснёшь, — рассмеялся я.
— Чо так? Страшныя, чоль, сказки?
— Удивительные. Волшебные. Приходи. Пора и тебе про народ свой чуть больше узнать.
* * *
Феофан начал рассказывать то, что мы уже знали с Иваном ещё в парной. Он «наглядно» показал Царю, как «берёт» из каменки огненный шар, и втирает ему в болящее колено. И даже давал его Василь Василичу подержать.
Царь с удивлением разглядывал, близко поднеся к пустым глазницам, переплетенные огненные струи. Потом тёр, переставшее болеть колено, и пожимал, не понимающе, плечами. Они с ведуном разговаривали долго. Мы с Иваном всё это уже слышали, поэтому парились, плескались в бассейне, и обсуждали наши мужские дела.
Церевне в июне стукнуло пятнадцать, и у них с Иваном началась нормальная супружеская жизнь, от чего царевна понесла. Сейчас, месяца через два ждали разрешения от бремени. Иван переживал. Мы сидели с ним на краю бассейна, опустив ноги в воду, когда в «плескальню», как её называл Иван, вошёл Царь.
— Ну ты, Михайсь, себе и управляющего нашёл… Ну вот как тебе из д… земли удаётся яхонты доставать?
— Бог знат, — привычно сказал я, но царь неудовлетворённый моим ответом, «смотрел» на меня. — Ей Богу, случай, Государь. Мне лекарь, знающий, нужон был. Чтоб аптеку да лекарню поднять…
— Тут тепереча незнаш, как дальше жить… Стокма узнал. Вроде как, по-старому уже нельзя, а как по-новому… Бог знат.
— И я о том же, Государь, — я засмеялся, — Бог знат. Подскажет. Охолонись после парилки-то.
— И то….
Царь спустился по ступенькам в бассейн, и поплыл.
— Вы срам, то хоть прикрыли ба перед царёвыми очами. Болтаете как…
Мы прикрылись полотенцами, и переглянулись.
Бассейн я себе заделал приличный. Лили из бетона почти год. И вдесятером было где развернуться. Поэтому мы с Иваном тоже прыгнули в воду, и отдуваясь поплыли парой. Что царь, что Иван плавали по-собачьи. Мой стиль «по-морскому» поразил Ивана с первого раза, но почему-то, ни у того, ни у другого, так и не получался. А уж любимый мной «брасс», вообще доводил Ивана до отчаяния, и вызывал, в очередной раз, приступ комплекса неполноценности.
— Точно, — думал я, — придёт к власти, меня на плаху первого положит. Как всегда, в истории, первым идет под топор друг детства. Надо будет к тому времени магии подучиться у Феофана.
Царь Василий Второй в моём времени умер в марте 1462. Сейчас шёл 1455. Время у меня ещё было. А там… У прусов спрячусь. Но это я так мысленно наговаривал на Ивана, который рос добрым, внимательным к окружающим и не злобливым. Хотя переходный возраст и у него проявлял упрямство, и нежелание учиться на чужих ошибках. Но, так, наверное, у всех нормальных пацанов…
Я плыл и смотрел на мощную спину Царя Василия, не обойдённую шрамами. Но спереди их было всё же больше. Ох уж эти мне средневековые побоища железяками…
— Ты мне спину прожжёшь, Михась.
Я, как раз, задумался, и от его слов вздрогнул, погрузился под воду, вынырнул и фыркнул, отплёвываясь.
— Так и потонуть не долго, Великий Государь, — сказал я, откашлявшись, — У тебя глаза на спине выросли?
Иван тоже засмеялся, и тоже хлебнул воды, закашлялся.
— Не потоните у меня, а то… — Помолчав, добавил, — После Феофановых чудес, вроде как видеть стал. Смутно, но… Я когда огонь взял, Феофан сказал — смотри. Я его к лицу поднёс, тепло почуял и вроде, как свет. И вот сейчас… Вижу! Как в тумане, но вижу.
— Глаз же нет, — сказал Иван.
— Так, тож… — Оглядываясь, сказал царь. — И вас вижу. В тумане, но вижу.
— Да-а-а-а…, - сказал я. — Это надо обмыть. В смысле, выпить по этому случаю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Пошли, — сказал Царь. — Славная у тебя купель, Михась. Токма щас увидел, же. Вот спасибо, ведуну твоему.
— Не мой он, Царь Батюшка. Твой. Такой народ у тебя живёт, а его… кострами жгли.
— Хрен им всем, а не костры, — кому-то погрозил он кулаком, вылезши из бассейна.
— Тут, к слову, мои тайные… ещё одного отравителя выловили. В повара к тебе затесался. В каморе у меня пока сидит. Я как приехал сёдня, сразу доложили. Стерегись, государь, и Ивана стереги.
Наскоро обмылись. Василь Василич, любил мой душ, а тут стоял и разглядывал свою руку под струями воды.
— Чудно, Ванятка, дождь без дождя. Я же помню, какой он был, когда я зрел. Щас иначе. Как ба свет льётся. Радуга падает.
Иван побрызгал на него из другого душа.
— Красиво? — Спросил он.
— Красиво, сын. Спаси Бог.
Феофан сидел в столовой в кресле и ждал нас.
— Ты что с Царём сделал?! — Спросил я.
— Чегось?
— Государь видеть стал…
— Быват… — просто сказал он. — Сила она, того… К доброму — добром, к злому… Э-э-э… Никак. Злого обходит сила. Царь-Батюшка, сильно захотел увидеть её, вот и увидел.
— Так без глаз, же…
— И то быват…
— Ну ты, Феофан, и объяснять мастак. Ничего не понятно.
— А чо тут объяснять и понимать… Есть, и всё.
— Спаси тебя Бог, Феофан Игнатич, — сказал Царь, и поклонился. — Михась, наливай свово крепкого.
Я налил всем грушевого самогона, очень нравившегося Василию Васильевичу.
— Скажи что-нибудь, Князь. Горазд ты… складные застольные басни сказывать.
Я встал, помолчал.
— Сегодня Бог дал тебе, Государь, особые глаза. Ими ты теперь видишь, и вперёд, и назад. Это очень важно для хозяина такой страны, как Россия. Такого зрения, как у тебя, у меня нет, но в своих снах я вижу, какие громадные просторы будут ей принадлежать. На востоке земли заканчиваются через два года пути. И это всё будет Россия. Бог с нами!
Я поднял кружку. Все встали и выпили. Царь крякнул и выдохнул.
— Ну, какой же дух у водки твоей…
* * *
За всеми чудесами, я забыл о главном событии. Поступил первый доклад от нашей экспедиции на Южный Урал. Сейчас Василий Васильевич самолично читал его, водя пальцем по пергаменту.
— Золото в песке и самородках — тридцать два килограмма восемьсот два грамма, серебро — сорок семь килограмм пять…
— Слыш, Князь, что за граммы, килограммы? Не пойму чёта… Это по каковски?
— Тут Царь-Батюшка, така оказия вышла… Придумал я метрическую систему меры длинны и веса. Сейчас на Руси, чем и как токма не меряют. Вот смотри… теперь уже тебе и показать можно, слава Богу… Да… Смотри…
Я вытянул в сторону левую руку, а пальцами правой руки коснулся груди, согнув её в локте, и отведя локоть в сторону.
— Это я назвал царской мерой длинны — метр. Вот он.
Я сходил в кабинет, принёс металлический метр, и отдал его царю.
— Потом мы сделали кубический ящик, со сторонами ровно метр, налили туда воды и взвесили её. Это получилась тысяча килограмм или — тонна. Вот тебе царская мера веса — килограмм. Вот…
Я дал ему маленький металлический цилиндр.
— А вот это — тысячная доля килограмма — грамм.
И я подал ему совсем маленькую пластинку металла.
— Занятно, — сказал царь, — А это что за черты на метре?
— Это миллиметры. Тысячная доля метра.
— Царская мера, значит?
— Да.
— А мерял то, свою руку… — почти обиженно сказал Государь.
— Так, это я для показа, токма, а на метре — твоя. Сам померяй…
Царь приложил метр к груди…
— Фу, ты… Гляди кось… И тут не забидел государя. А я уж думал…
— На кол? — Я рассмеялся.
— Ну… не на кол… канешна, смущённо сказал Царь, — но, сам понимаш… Звиняй государя. Гордыня — царский грех, А ну, померяй свою руку, — сказал он неожиданно.
