— Вот бы полонить такого! Ермак Тимофеич спасибо скажет! — вихрем пронеслось в запылавшей голове Алеши.
Но как?.. Как полонить?.. Он, кажется, вдвое крупнее и сильнее его, князя Алексея, этот степной дикарь. Обернись он сейчас, и пропал Алеша под ударом его кривого, как серп, острого ножа.
— А взять живьем надо… Полонить такого, значит хорошего языка[75] добыть, — сообразил юноша.
Нет, во што бы то ни стало его живьем добыть надо!..
И, не медля более, Алексей пригнулся к земле и пополз змеею, скрытый высокой травою тайги. Вот уж ближе, ближе от него татарин. Его узкие черные глаза зорко впиваются в чащу… Очевидно, он слышит шорох, но иначе объясняет его себе… В его скуластом лице отразилось самое живое нетерпение. Дикого лесного зверя поджидает татарин, сын вольных киргизских степей.
Алеша теперь уже был в трех шагах расстояния от него. Он чуть приподнимается и быстро разматывает пояс, стягивающий кафтан. Сердце его стучит сильнее, стучит так, что вот-вот, мнится юноше, услышит его биение и киргиз… Но последний стоит спиной к Алексею… Если он вздумает сделать хоть шаг, то немедленно наступит на кудрявую голову подползшего к нему князя.
Еще пододвинулся к врагу Алеша. Теперь стоит ему протянуть руку, и он дотронется до мягких войлочных, обшитых верблюжьей шерстью, чобот татарина.
Затаив дыхание Алеша медленно и осторожно берет свой пояс в руки и, чуть дыша, окружает им ноги дикаря. Тот все еще стоит в задумчивости, не подозревая о грозящей ему опасности. А толстый, крепкий пояс незаметно окружает его ноги чуть выше щиколотки, поверх ступней… Совсем уже замерло дыханье в груди Алеши…
— Держись!.. — неистово выкрикнул он вдруг, затягивая разом оба конца пояса обеими руками.
Ошеломленный неожиданным криком дикарь хотел рвануться вперед и в тот же миг тяжело рухнул в траву, связанный по ногам.
Не теряя минуты Алеша кошкой прыгнул ему на грудь и, не дав опомниться, свободным концом пояса скрутил его руки. Потом выхватил кривой нож из-за пояса дикаря. Последний лежал на траве беспомощный как ребенок и, дико вращая глазами, силился порвать пояс, плотно скрутивший ему ноги и руки. Но толстая холстина была соткана прочно. Да и Алексей следил зорко за каждым движением врага.
— Коли двинешься — убью!.. — сверкнув на пленника грозным взором вскричал он, и, так как тот не мог понять его слов, приставил к груди дикаря его же нож.
Все это произошло не больше, как в минуту.
Глаза татарина вспыхнули злыми огоньками.
Алексей, все еще сидя на его груди и держа нож у сердца врага одной рукою, другую приставил ко рту и громко крикнул:
— Сюда, ребята, на помощь!..
Гулким раскатом пронесся его призыв по тайге. Вскоре из кустов орешника выглянула скуластая физиономия Ахметки.
— Ай, хорошо пленник!.. Больно хорош!.. Поймал пленника, бачка!..
Князь Таузак это, самого Кучума ближний человек, — мотая головой и поблескивая глазами повторял он, разглядывая связанного татарина как диковинную, редкую вещицу.
Тот только метнул на него свирепым взором.
— Джан Кучик![76] — произнес он хрипло и плюнул в сторону Ахметки.
— Што он лопочет? — заинтересовался Алексей.
— Ругается, бачка… Ну, да поругаешься ты у нас, постой, как поджаривать тебе пятки станем, — зловеще блеснув глазами прошипел Ахметка.
— К бачке-атаману сволокем его, бачка, на помощь только кликнем своих, суетился проводник.
Но и скликать не пришлось прочих охотников. Они прорвались сквозь чащу, теперь были тут же и помогали связывать Таузака. Потом освободили его ноги и погнали вперед, прямо в стан Ермака, хваля по дороге своего юного товарища, сумевшего раздобыть атаману такого важного языка.
Глава 8
ДОПРОС. — ПОСОЛ К КУЧУМУ
— Атаман, гляди, никак волокут наши особую дичину к твоей милости, разглядев своими зоркими глазами приближающуюся к стану группу охотников произнес Кольцо.
Ермак, задремавший у костра на вдвое сложенном потнике, с живостью юноши вскочил на ноги.
— И то, особая дичина, Иваныч! Языка раздобыли!.. Эка, молодцы у меня ребята! — оживляясь вскричал он.
Вмиг стан засуетился и высыпал навстречу охотникам. Ахметка первый выскочил вперед и спешно стал докладывать, как «молодой бачка» полонил батыря и как позвал на помощь, и как связали они пленника, ровно барана.
— Неушто один одолел, Алеша? — ласково блеснув на юношу своими быстрыми глазами спросил Ермак.
— Один, атаман, — не без некоторой гордости отвечал тот.
— Ай да Алеша! Ай да князенька! Исполать тебе, друже! — обласкал еще раз Алексея Ермак и вмиг светившееся лаской лицо его приняло суровое, грозное выражение. Острые глаза, как две раскаленные иглы, впились в пленного киргиза.
— Гей, толмача мне! — крикнул он повелительно и сурово в толпу казаков.
Ахметка, владевший сносно по-русски, выступил вперед.
— Скажи твоему нехристю, штобы все без утайки нам поведал — где живет Кучум и как нам пройтить к евоному граду, и много ль там воинов припасено ноне у ево… Все штоб без утайки поведал сейчас же, не то тут же ему карачун придет. Так и скажи, — сурово и грозно приказал атаман.
Едва окончил свою речь Ермак, как Ахметка уже замахал руками, замотал головою и залопотал что-то быстро-быстро, обращаясь к татарину на своем родном языке.
Но чем больше горячился толмач, тем спокойнее становилось лицо пленника. Горделивая усмешка повела его губы. Он, словно нехотя, открыл рот и произнес одну только фразу, холодную и острую, как жало змеи:
«Не хочет Таузак говорить с изменником, с джаман-кишляром».[77]
Ахметка как мячик отскочил от него. Лицо толмача позеленело от злости. Зеленые же огни забегали в глазах.
— Пытай его, бачка-атаман… Убей его, собаку… Не скажет он ничего тебе… Не хочет собака ничего сказать, — так и ринулся он в ноги Ермака.
— Молчи! Знаю и без тебя, что делать надо, — сурово нахмурившись произнес тот. — Ей, Михалыч да Панушка, потеребите молодца малость, авось, угольки горячие развяжут ему язык, — заключил он, махнув рукою, отошел в сторону и отвернулся.
Яков Михайлов с Никитой Паном кликнули казаков и велели им стащить с ног татарина его мягкие чоботы. Потом, захватив на чекан несколько углей, старый разбойник плотно обложил им смуглые, желтые ножные пятки киргиза.
«Поджаривание» пяток было в то время самой обыкновенной пыткой и не одних только волжских разбойников. Ермак, вполне доверяясь Пану, не хотел смотреть на пытку. Он смолоду не выносил никакого вида страданий. Если бил ножом или пулей, то бил наотмашь, сразу пресекая жизнь без мук и пытки. В этом могучем и богатырском теле недавнего разбойника жила все-таки прямая, великодушная и добрая душа.
Достигший до него скрежет зубов и запах гари заставили его живо обернуться. Татарин лежал с обуглившимися пятками и с искаженным страданием лицом. Но глаза его по-прежнему презрительно и гордо смотрели на всех.
— Ну-кась, попытай еще раз спросить, Ахметка. Авось, теперь речистее будет, — приказал Ермак.
Последний снова наклонился над пленником. На этот раз лицо пытаемого приняло странное, почти радостное выражение. Побелевшие от страданий губы раскрылись. Он заговорил сразу много и часто какими-то гортанными звуками, поминутно прерывая свою речь.
— Ну, што? — обратился Ермак к Ахметке, когда пленник, — по-видимому, кончил.
Тот только покачал своей бритой головой.
— Артачится, господин… Слышь, что говорит-то… Говорит, что до Кучумова града идти нам еще долго: Тавдой, Тагилом, Тоболом да Иртышом…
На Иртыше и будет Искер, сама столица Кучума… И еще говорит, что не допустят нас к Искеру ихние вои… Што больше ста тысяч набрал рати Кучум и велел окопаться в засеке, под Чувашьей горою… И еще говорит, бачка, што батырь у них есть. Мамет-Кул царевич, силы неописуемой, храбер и отважен, што степной орел… Не подпустит и близко к городу твою дружину… И што сам Кучум-салтан хошь и стар, и слеп, и дряхл годами, а мужества у его не занимать стать: разгромит он твою рать… Вот што говорит собака-Таузак.
Смертельная бледность покрыла при этих последних словах лицо атамана.
Ермак вздрогнул от гнева и грозно топнул ногою.
— Ручницу сюда мне! — послал он снова зычным голосом в толпу казаков.
— Ишь, опалился атаман!.. Самолично собаку-нехристя похерить желает, — тихим, чуть слышным рокотом пронеслось по рядам дружины. Между тем Ермак, не спеша, снял с себя железную кольчугу, повесил ее на ветку могучего кедра и, отойдя на несколько десятков шагов, вскинул ружье к плечу.
Едва успел прогреметь выстрел, как, словно юноша, бегом подбежал к пробитой навылет железной броне Ермак и, схватив ее, поднес к самому лицу татарина.
