Следующий отрезок вечности мы лежали грязными, измазанны–ми в чужой крови лицами к небу, закрыв глаза и жадно хватая рта–ми воздух. Вот только не толклись в голове толстовские мысли, во–обще никаких мыслей в тот момент не было, лишь всплывало ино–гда, что на случай, если Сабж начнет блевать, неплохо бы отползти в сторону. Но я не отполз – не было сил. А Сабж не проблевался. По-моему, я так и уснул там.
36. Я не говорю: «Не уверен», я говорю: «Не знаю»
– Выходим через полчаса, – сказала Буги, роясь в ящиках.
Я со странным чувством разглядывал огромный синяк и царапи–ны на ее спине, полученные, видимо, в момент падения. Никогда не думал, что мысль об уязвимости другого человека может быть такой успокоительной. Пусть это были не кровоточащие борозды, а всего лишь синяк и царапины, все равно лучше, чем ничего. Впрочем, ед–ва осознав, о чем думаю, я сразу же постарался переключить свои мысли на другое. Считайте это суеверием, но во время трипа мне было выгоднее считать Буги неуязвимой. А потом… потом будет вид–но, решил я для себя.
Не то чтобы я поверил Буги, когда она заявила об окончании ее охоты на меня, просто она вполне могла сказать это, чтобы я не уда–рил ее в спину. В принципе, логично, ведь я не ангел и считаю, что вероломство иногда возможно. Особенно когда речь идет о собст–венной шкуре. Другое дело – смог бы я ударить именно Буги? Не знаю. Я не говорю: «Не уверен», я говорю: «Не знаю».
В течение всего трипа я гнал из головы мысли о том, что оказал–ся практически в такой же ситуации, как Буги. Все эти сопли, назы–ваемые любовью, мы оба раньше считали обывательской чушью, возникающей от скуки и обыденности. Но оказалось, дело куда се–рьезнее. Может быть, это и правда чушь – любовь или, я бы даже сказал, необходимость любви: когда тебе нужно, чтобы рядом был другой человек, с которым ты можешь быть самим собой и при этом позволяешь ему не снимать маски, – и характерна она только для людей. Если это так, то я, может быть, – завидую вам. Потому что точно знаю – любовь способна крайне болезненно ранить, остав–лять шрамы, обжигать. Но в то же время… В то же время без этого чувства в жизни остается так много места, что иногда она кажется пустой. Я, признаться, вообще ни хрена о любви не знаю, и никто не знает. А если б знали, то давно соорудили бы станок для дешевых ко–пий. И продавали бы их в секс-шопах. Думаю, они пользовались бы популярностью из-за дешевизны.
Короче, наши проблемы с Буги в чем-то схожи. Только у нее есть на ком выместить злобу и разочарование, есть то, чем она, пусть временно, может заполнить пустоту, которую теперь научилась за–мечать и осознавать. А у меня?
Я не рассказал ей и уже не расскажу, как, узнав о самоубийстве Марты, прошел под проливным дождем в одной рубашке все две–надцать километров до фермы ее мужа. Я желал только одного – до–тянуться до его шеи и перегрызть кадык. Я тоже хотел заполнить пу–стоту, я тоже научился ее замечать…
Но когда я пришел, вышиб дверь и ворвался в дом, он был пьян в дупель и ни хрена не понимал. Я даже не уверен, помнил ли он о том, что его жена только что перерезала себе вены.
Хотя зря я так… Может, и он тогда понял, что такое пустота, пусть на своем тупом, примитивном, быдлячьем уровне, но понял. И пы–тался заполнить ее тем, чем всегда спасался – пойлом, блевотой, утренним похмельем и снова пойлом.
Я так и не тронул его тогда. Я решил вернуться в Эпицентр.
Так вот, если бы у меня была возможность заполнить пустоту –смог бы я остановиться, послушаться разума? Не знаю. Я не гово–рю: «Не уверен», я говорю: «Не знаю».
37. О скотных дворах
Придя в себя – а на это потребовалось около двух часов, – Сабж молча поднялся и подошел к границе Нулевой. Он стоял там долго, изредка делая шаг-другой в сторону, потом возвращаясь на преж–нее место. Казалось, он к чему-то принюхивается. Он не впадал в транс, не закатывал глаз, но было видно: что-то происходит, и это что-то очень беспокоит Сабжа. А беспокоить Проводника в Эпицен–тре могло только одно.
– Волна, – уверенно сказал Сабж несколько минут спустя, – по–ка она еще далеко и движется не в нашу сторону. Думаю, пройдет мимо, ближе к другой окраине города.
– Как быстро она движется? – Буги мгновенно забыла про ящик и подошла к Сабжу.
– Достаточно быстро. Думаю, нам не стоит сегодня идти. Волна, конечно, обрастет, но у нее неплохая начальная инерция, так что мо–жем не успеть.
Волна – как лавина. Изначально в ней может быть одно или не–сколько животных. Ненависть и жажда уничтожения начинает гнать их вперед, и по мере продвижения к ним присоединяются другие твари. Так выглядит обрастание, о котором говорил Сабж. Чем боль–ше монстров вливается в Волну, тем медленнее она движется. Это зависит от множества факторов: от рельефа местности, от того, ка–кие это животные, от силы начального импульса. Короче, где-то в той стороне, куда нам было нужно идти, должно было пронестись не–управляемое стадо кровожадных, жаждущих личного общения уб–людков, а значит, двигаться дальше в ближайшее время нам не све–тило.
Дождь накатывал мелкими завесами и почти сразу уносился, что–бы снова вернуться через несколько минут. Мы валялись на спальных мешках под навесом: я курил, Буги, кажется, задремала. Сабж уныло бродил по периметру Нулевой, явно начиная киснуть от скуки. Серое, в редких грязно-голубых прорехах небо липло к земле мокрыми бока–ми. И там, далеко внизу, наверное, точно таким же был Океан, без–донный и бесконечный. Бесконечность серого цвета. Хотя я где-то чи–тал, что над Океаном всегда ночь, так что – какие уж там цвета? Един–ственная попытка покорить Океан, закончившаяся катастрофой гигантского научного судна «Челленджер», длилась, кажется, трое су–ток, и все это время вокруг корабля стояла ночь, слабо освещаемая рисунком созвездий на бивнях слонов. А потом Черепаха случайно проглотила «Челленджер». Наверное, решила, что это планктон… С тех пор Океан изучали только с воздуха, но создать летательный аппарат, способный на большее, чем облететь вокруг планетарного диска над черепашьим панцирем, так и не смогли. Были, впрочем, и другие по–леты. Один сумасшедший русский по фамилии Чкалов пронесся как-то между ног у одного из слонов. Кажется, летчика этого то ли расст–реляли, то ли посадили: в те времена в России были жесткие нравы. Эта страна умудрялась легко сочетать просвещение и варварство. Она посылала летательные аппараты над Океаном, создавала «Идио–та» и лучшие театральные постановки. И в то же самое время по ули–цам столицы метрополии бродили белые медведи, население спива–лось, а на центральной площади проводились публичные расстрелы. С тех пор ее называют Красной. Времена, конечно, изменились, но и сегодня в острастку тем, кто решит проявить инакомыслие, на Крас–ной площади держат неупокоенных мертвецов. Короче, я старался обходить эту метрополию стороной…
– И как ты три года просидел в этой дыре, Макс? – спросил Сабж, забираясь в свой спальник. – У меня бы точно от скуки поеха–ла крыша.
– А у меня и ехала, – ответил я, отстрелив окурок в сторону и скручивая новую сигарету, – еще как ехала. Но знаешь, люди живут в местах и похуже.
– Живут или выживают?
– Они думают, что живут. А я, наверное, все-таки выживал. Читал много и… Да и все, в принципе. В остальном мало чем отличался от местного населения. Пил, бил морды… Прикинь, Сабж, у меня есть веские основания предполагать, что я был единственным читаю–щим самцом во всем городе. Ну, и еще священник, надо же ему ино–гда перечитывать Библию, чтоб имена апостолов не путать… И если бы… И если бы я все это время был совсем один, я бы подох. Или сросся с этим городом. Не знаю, что хуже.
– А где ты там книги доставал?
– В местной лавочке. – Я кратко рассказал Сабжу о своих пале–онтологических набегах на единственный книжный магазин Самер-сена.
