большую.
— Конечно, если бы с вами находился отец, брат, муж — вы были бы избавлены от этой докуки.
— Вероятно.
— Может быть, вы мне позволите поговорить с г-ном Бруком?
— Да, но ведь вы мне не муж, не брат, не отец, даже не приятель.
Я готов был провалиться от своей неловкости, но дама продолжала с улыбкой:
— И потом о чем же вы будете с ним говорить?
— Я только попрошу его исполнить ваше желание, больше ничего. Я нисколько не навязываюсь в ваши поверенные.
Лукавство, как ласточка, промелькнуло в глазах Сесиль Гарнье, сделав на минуту ее настоящей француженкой, а не печальной, надменной дамой, которою я привык ее видеть.
— Хорошо. Если вы так добры и любезны, поговорите с г-ном Бруком. Мне нет надобности просить вас быть скромным, потому что другим вы и не можете быть, ничего не зная.
III
Случай дал мне возможность объясниться с Бруком раньше, чем я рассчитывал. Разговор с г-жою Гарнье, ее минутная лукавая усмешка, обычный загадочный вид, романическая и печальная история, подробности которой, не зная, я точно живописал в своем воображении самыми заманчивыми красками, — все это взволновало мое сердце и воспламенило мой ум.
Я пошел по уединенной дороге, где могли встретиться только соседние крестьяне, так как приезжие были или людьми больными, или светскими посетителями вод, которые не ходили дальше курортного парка, хотя окрестности городка были идиллически прелестны, впрочем, не без немецкой сладости.
Дорога осторожно шла в гору вдоль игрушечного ручья. Внизу редко звякали большие колокольцы коров на лугу. Через все небо была радуга, под которой быстро вертелись маленькие ветряные мельницы. Подоткнутые бабы несли свои башмаки в руках.
Я сразу не заметил Брука. Он сидел задумчиво на придорожном камне и писал что-то в записную книжку, изредка поднимая глаза на пейзаж. Я подумал, что он записывает стихи, и мне слегка стало его жалко, так что я заговорил с ним только тогда, когда он спрятал книжку в карман.
— Г-н Брук, должен вам сказать, что ваши посещения крайне неприятны г-же Гарнье.
Молодой человек посмотрел на меня с некоторым удалением, потом заговорил. Он заговорил просто и деловито, не совсем так, как объясняются влюбленные, да еще такие романические.
— Мне самому неприятна моя настойчивость, но я не знаю, как мне поступят с r-жою Гарнье.
— Оставить ее в покое.
— Видите ли, это мне не совсем выгодно.
— Неужели вы можете думать о выгоде? Когда действует искреннее чувство, при чем тут выгода?
Брук промолчал, потом повторил:
— Нет, я все-таки попытаюсь поговорить с г-жою Гарнье.
— Вы этого не сделаете, а если и сделаете, то из этого ничего не выйдет.
— Как знать?
— Я вас уверяю, что это будет совершенно бесполезный шаг.
В глазах молодого человека мелькнуло что-то вроде надежды, когда он меня спросил: «Вы родственник г-жи Гарнье?»
— Нет, — отвечал я, почему-то покраснев. — Ни я говорю с вами с ее ведома.
— И она вас больше ничего не просила мне передать?
— Ничего, кроме того, что она не желает больше вас видеть. Я понимаю ваше огорчение, но едва ли вы можете чего-нибудь достигнуть упрямством. Вы знаете, никто не волен в чужом сердце.
— Я не совсем вас понимаю. Я прошу только того, на что имею право.
— Подобные права даются и отбираются по желанию.
— Конечно, я не имею юридических прав.
— Вот видите? Ну, а что бы вы сделали, если бы были супругом г-жи Гарнье?
— Конечно, я бы к ней тогда и не обращался.
— Вы оригинально рассуждаете.
— Я, почему?
— Мне почти нравится ваш образ мыслей, но, тем не менее, вы или, наконец, покинете этот город, или, по крайней мере, не будете искать встреч с г-жою Гарнье.
— Этого я вам не обещаю.
— Хорошо. Но тогда следить за этим возьмусь я, и поверьте, не допущу вас на три шага к г-же Гарнье.
Брук пожал плечами.
— Всякий защищает свои интересы.
— Да, но не посягает на чужие.
— Мне кажется, вы меня не понимаете.
— Понимаю, как нельзя лучше.
— Я просто желаю…
— Мне нет дела до того, чего вы желаете. Я сказал вам, чего желает г-жа Гарнье, и считаю вопрос исчерпанным.
— Как вам угодно.
Как глупы отвергнутые влюбленные, которые упорствуют: они лишаются последней сообразительности. Хотя бы этот Брук! С виду не глупый малый, а рассуждает и ведет себя, как совершенный кретин!
IV
На несколько дней Брук исчез. Но однажды я опять увидел его в разговоре с каким-то высоким, плотным господином, по виду австрияком. Это было в передней нашего отеля. Как нарочно в эту минуту Сесиль шла к лифту и улыбнулась в мою сторону так мило и лукаво, что кровь бросилась мне в виски. Брук стоял уже один. Быстро подойдя к нему, я сказал сквозь зубы, сам себе удивляясь:
— Так поступают только негодяи! Да, я повторяю, что вы — негодяй и готов подтвердить это каким угодно оружием.
Брук посмотрел на меня удивленно.
— Простите, вы предлагаете мне дуэль, насколько я понимаю. Я не могу ее принять, так как не владею никаким оружием.
— Что же нужно сделать с вами, чтобы вы исчезли? Может быть, вы желаете отступного?
— То есть, какого отступного?
— Ну, может быть, вы согласитесь взять денег и не досаждать нам более.
Молодой человек молчал.
— Сколько? — спросил я, с трудом преодолевая внезапное отвращение.
— Я думал, что сумма вам известна: десять тысяч франков, — пробормотал Брук, оживляясь.
Мое презрение распространилось почти на г-жу Гарнье, которая могла когда-то дать сердечные права столь презренному человеку. Я тотчас выдал ему чек и сам отправился в контору, чтобы он при мне взял билет. Как оказалось, он отправился в Женеву.
V
Собиралась гроза, и я долго не мог уснуть. Я гулял по отельному саду в темноте с той стороны, куда выходили окна г-жи Гарнье. Когда я натыкался на кусты жасмина, они пахли сильнее. Вдали уже синели молнии, будто кто-нибудь чиркал отсыревшей спичкой по небесной коробке. Наконец, получилась более ясная и длительная молния без удара, — и я увидел, что окно Сесиль открылось. В то же мгновение я заметил человека, быстро промелькнувшего по направлению к открытому окну. Казалось, вместе с окрестностью, молния осветила и мои мысли и притом таким же фантастическим светом. «Конечно, думалось мне, этот Брук никуда не уезжал, обманул меня, караулил в саду и, увидев случайно раскрывшееся окно, хотел силою добиться того, чего не сумел достигнуть упорством».
Было делом секунды броситься к
