миг, прижал Дороти к себе в коротком дружеском объятии и сразу же выпустил. А потом улыбнулся и ступил на трап “Холодного сердца”.
По сердцу полоснуло старой привычной болью.
Улыбка Дорана растаяла туманом и заменилась на жадное “жить” на других губах. Может, это кара такая? Все, кто вызывает у Дороти греховные мысли, гибнут? Стоит только подумать о том, что можно дать себе волю хотя бы в мечтаниях, как смерть взмахивает косой.
Безжалостно. Сначала Доран Кейси, теперь Рауль Морено.
Как проклятие.
Впрочем, с судьбой сражаться ей было не впервой. Жаль только, что все время в одиночестве.
Сейчас на жалость к себе времени не оставалось: нужно пройти намеченным Черным Псом курсом и догнать “Каракатицу”. Посмотреть в глаза полковнику Филлипсу, когда тот будет умирать, выяснить, что за темные дела этот подлец проворачивал вместе с губернатором, найти железные доказательства и восстановить свое доброе имя. Так, чтоб ни одна высочайшая комиссия не придралась.
Но все равно чертовски жаль, что у клятвы Черной Ма не хватило силы перебить ее, Дороти Вильямс, неудачу. Куда уж аборигенному божеству до фамильного алантийского невезения.
Из гнезда на мачте раздалась резкая трель свистка смотрящего, и Дороти поднялась на мостик. Взяла у Фиши подзорную трубу и взглянула на предстоящую проблему.
Все как и ожидалось, чертовщина началась почти с порога: при ясном солнце и спокойном синем море выступающая каменистая гряда тонула в белесом зыбком мареве, точно в устричном супе.
— Подойдем слева, я выставлю руль на вест, и мы протиснемся точно между вон той скалой, которая похожа на акулий плавник, и той, что напоминает два пальца. В прошлый раз мы шли именно там. Нам как раз хватит времени, чтоб спуститься в трюм, — сказал Фиши, закладывая штурвал ремнем и подвязывая концы.
— Как скоро мы достигнем скал?
— При таком ветре? Четверть часа, не больше.
Время Дороти потратила с пользой — закатила в трюм бочонок с бренди для команды, которая, невесело перешучиваясь, спокойно рассаживалась и затыкала уши мягким воском.
Но траурных настроений не было. Похоже, что Саммерс и лекарь дурные новости про кэптена и яд рассказать не решились — то ли надеялись на чудо, то ли хотели избежать паники.
Когда тяжелый засов встал в пазы, отрезая команду от капитана, Дороти внезапно почувствовала легкость. Неожиданную, с примесью сильного волнения.
Скоро закроется важный долг. Потому что, что бы сейчас ни произошло, она наконец-то рядом с Дораном. Она пришла к нему. И сможет почтить его память так, как тот заслуживает. Чтобы упокоился с миром — и на дне океана, и в душе леди Дороти Вильямс.
А что до Черного Пса…
Если Дороти поняла правильно, то слышать в этом состоянии тот все равно не может, а значит, необходимое условие не нарушит. Может, сирены окажутся милостивее богов и подарят пирату быструю смерть, а не мучительное угасание от отравы. Этого он не заслужил.
Дороти вернулась в каюту. Воздух в ней стал еще злее. Остро пахло гнилью.
После недолгих раздумий Дороти обернула Морено в одеяло, даже через все слои ткани чувствуя, как тот горит в лихорадке, вынесла на палубу и устроила рядом со штурвалом на мостике, прислонив к надстройке. Дотронулась до шеи, нащупывая биение жилы — дыхание у Морено стало совсем слабое, а сердечный ритм слышался еле-еле.
Дороти не удержалась, пригладила вьющиеся черные волосы, в которых уже появились тонкие проблески седины, и улыбнулась печально:
— А обещал-то… Трепач. Кому суждено умереть от яда, того не повесят. Так что никакого эшафота и зрителей. Все скучно и несправедливо.
Потом выпрямилась, поправила шейный платок, одернула мундир, застегнула перевязь с саблей. Жаль, капитанская треуголка и парик остались где-то Йотингтоне, и приходится являться на встречу не при полном параде. Впрочем, дамы, должно быть, привычные. Да и кто сказал, что они именно дамы?
“Свобода” по точно рассчитанной Фиши траектории нырнула в густой туман между двумя скалами, одна из которых была точь-в-точь как акулий плавник, а вторая вблизи стала похожа не на персты, а на тонкую детскую фигурку со страдальчески запрокинутой головой.
Белое туманное молоко охотно пропустило в себя корабль и сомкнулось позади.
Гряда Сирен приманила жертву, даже песен не понадобилось.
Глава 12. Гряда Сирен
Дороти ожидала, что дьявольщина начнется сразу, но вокруг только колыхалось туманное море, иногда сотворяя из дымки густые водовороты, и медленно проплывали темные, размытые очертания скал.
Корабль не шел, а тащился как на привязи, повинуясь каким-то неизвестным подводным течениям. Дороти, которая сначала при виде каждого темного силуэта хваталась за штурвал, постепенно расслабилась.
Фарватер был широким, и что бы ни волокло судно, бить его о скалы оно не собиралось.
Постепенно до Дороти начало доходить, что плывет “Свобода” в абсолютной тишине. И ей не слышно ни плеска воды, которую разрезает киль, ни скрипа тросов, ни собственного дыхания. Она нарочито громко попыталась откашляться, но стоило звуку покинуть ее рот, он точно попал в густой туманный кисель, заглох, растворился. Заори Дороти сейчас изо всех сил — и Морено, который лежал в паре ярдов рядом, услыхал бы лишь шепот. Если б не был так занят тем, что умирал.
Слева раздалось нечто низкое, тягучее, точно патока. Звук все длился, длился — странный, будто не из этого мира. Дороти понадобилась пара минут, чтобы понять, что это, и спрятать обратно в ножны саблю.
Такелаж. Всего лишь скрип канатов, но растянутый на долгие минуты, вместо мгновения. Спустя какое-то время она услышала собственный кашель — приглушенный и рокочущий, точно гром.
Звуки опаздывали неравномерно. Например, плеска воды за бортом не было слышно вовсе, мерный стук по переборке от незакрепленного каната повторился только трижды и больше не возникал.
Казалось, будто окружающий туман очень серьезно относился ко всему, что в него попадает, и повторял только полюбившееся — тихий стук капель влаги, которые, осев на мачтах, срывались вниз, металлический скрежет двух сеток с дурно закрепленными ядрами, трущимися друг о друга, и еще какой-то звук — точно рядом кто-то орудовал огромными кузнечным мехами.
Дороти понадобилось время, чтобы понять, что это ее собственное дыхание звучало как гигантская помпа.
Прямо появился просвет, и Дороти чуть подправила курс, однако “Свобода” сама замедлила ход. Слабый ветер, надувающий ее паруса, окончательно стих, и корабль, потеряв ход, замер. Даже обычной качки не ощущалось, будто они стояли в сухом доке.
Чайки — неизменные спутники кораблей — куда-то подевались, и отсутствие их вечных резких криков настораживало.
