– Так ведь Матрос, товарищ подполковник, он как бы это…
Рутков тронул Хромова за плечо.
– Ну что – это? – пробурчал Хромов. – Думаешь, я забыл? Ладно. Будет вам Матрос. Поехали!
«Газон» тронулся, проехал несколько кварталов, удаляясь от центра, запрыгал сначала по булыжным переулкам, потом и вовсе по рытвинам и колдобинам. Воздух из печки немного потеплел.
– А что с Матросом не так? – допытывался Рутков у Мазура.
– Да как тебе сказать… – Мазур смущенно пожимал могучими плечами. – Приедем, узнаешь, короче…
– Слушайте, а вот еще один интересный вопрос, – подал голос Пономаренко. – Кто-нибудь на руки Студента смотрел?
– На фиг мне его руки? – Хромов поднял голову. – Я на его зубы всегда смотрю – из бесценного скифского золота, самые дорогие в мире! А что?
– Да чего-то мне сейчас померекалось, что перстенек у него на пальце блестел. Только я тогда внимания не обратил. Настрой-то был спрятанное искать… – Лейтенант, крякнув, переключил передачу. – Стажёр, вон, молодой и горячий, он чуть фарш замороженный не расковырял, холодильник на запчасти едва не разобрал. А на руки никто и не смотрел.
– Ты что, сдурел, Пономаренко? Он же мне паспорт показывал, я его руки видел. Все в красных рубцах – наколки срезал. А перстня никакого не было!
– Да я не говорю, что был. Просто померекалось вдруг…
– Трах-тарарах! – выругался начальник УР. – А ты сам куда смотрел?
– Смотрел, куда положено, товарищ подполковник. – Пономаренко помолчал. – Да не было у него ничего на пальце, это я так сказал.
– Ясен пень, не было! – прогремел Хромов. – Мазур, ты ведь его обыскивал, ну? Скажи!
– Татухи у него сведенные на руках, шрамы – видел, – сказал Мазур.
– А перстень?
Оперативник замешкался с ответом.
Хромов подождал, повернулся.
– Что молчишь?
– Вспоминаю. Там как бы след такой… Татуха в виде перстня, как у блатных принято.
– Ты ведь сказал только про шрамы! – перебил Хромов.
– И шрамы тоже. Не разобрать, короче. А может, он марганцовкой выводил…
Мазур задумался.
– Рисунок как бы… расплывчатый такой, типа старого выцветшего штемпеля на конверте. – Он закашлялся, встрепенулся, полез в карман за папиросой. – Да о чем базар? Татуха и татуха. Не было там никакого перстня.
– Конечно, не было, – подтвердил Пономаренко.
– Точно? – хмуро вопросил Хромов.
– Нет, ну, товарищ подполковник!.. – От избытка чувств лейтенант развел руками, на секунду выпустив руль. – За кого вы нас принимаете!
– Я тебе покажу «за кого»! – успокаиваясь, пригрозил Хромов.
Лобов попытался вспомнить руки Студента. Прикрыл глаза, включил зрительную память, сосредоточился. Рукава белоснежной нейлоновой рубашки закатаны по локоть. Руки сложены на груди. Он не прятал их ни в карманы, ни за спину. Всё время на виду. Крепкие, мускулистые плечи. Набитые костяшки пальцев – видно, когда-то приходилось много драться. Шрамы – да. Шрамы присутствуют. Вроде бы только шрамы…
Нет. Перстня Лобов не увидел или не вспомнил.
Машина заехала в дорожный «карман» и остановилась. Рядом торчал козырек автобусной остановки, на фанерной вывеске написано «ст. Северное кладбище».
– Приехали! – доложил Пономаренко и первый выскочил наружу.
Начинались ранние сумерки. Город остался позади – в той стороне алмазами переливались первые электрические огни. А здесь голые тополя вдоль дороги, похожие на плесень островки грязного снега, которого прочти не осталось в городской черте. Дальше – слегка заснеженное поле, с которого задувал резкий ветер.
– Куда мы приехали? – спросил Рутков.
– К Матросу, – сказал Хромов и плотнее запахнул пальто. – Пошли.
* * *
Рутков, когда недоволен, больше молчит, чем ругается. Вообще не издает никаких звуков. Это очень хорошая черта, считал Лобов, мужская. Хотя из-за этого бывает трудно определить, все ли ты делаешь как надо, не накосячил ли чего ненароком. Вот сейчас что-то пошло не так, это точно. Шли они в полном молчании, хотя по лицу Руткова видно, что вопросов у него много. К Хромову, к Канюкину, к остальным.
Стажер Лобов редко бывал на кладбище. В силу своего юного возраста, в силу прочих обстоятельств, благодаря которым одна часть его близких и родственников не страдали смертельными недугами, не превышали скорость во время автомобильных поездок (поскольку автомобилей у них не было), не злоупотребляли алкоголем и вообще жили тихо и размеренно; другая же часть – дедушка Родион, тетка Маня и двоюродная сестра, чье имя Лобов постоянно забывал, – умерли еще в блокаду, когда его не было на свете. Сейчас, глядя на унылое, продуваемое всеми ветрами Северное кладбище, Лобов думал (опять-таки в силу возраста), что умирать, конечно, неприятно, иногда даже больно, но хоронить кого-то – это еще неприятнее. Хотя как сказать…
Кладбище как кладбище. Старые, «обжитые» (или наоборот – «омертвленные») участки ближе к входу: здесь сплошные поржавевшие «пирамидки», встречаются православные кресты и заметнее запустение. Дальше можно прослеживать, как менялась мода на надгробия. В самых новых кварталах города мертвых выделяются капитальные надгробия из бетона и мраморной крошки, кое-где даже вмурованы фото в траурной рамке.
На центральной алее оперативники догнали какого-то субъекта в драном кожухе. Шагал он старательно, но очень неуверенно. Косился на группу молчаливых мужиков и явно имел намерение то ли обогнать, то ли просто держаться подальше, из-за чего передвигался резкими галсами, иногда вылетая с аллеи, пропадая из поля зрения, даже падая на мерзлую землю, а потом снова появляясь впереди.
– Демьян за стаканом пошел. За ним – как за путеводной звездой… не ошибешься, – прокомментировал кто-то из оперативников.
Остальные понимающе заухмылялись.
Драный кожух и в самом деле вывел их к свежей могиле на краю кладбища, окруженной небольшой группой людей.
Здесь работали могильщики, долбя землю кирками и ломами, комья мерзлой глины летели вверх, в стороны, некоторые долетали до стоявшего в стороне самого дешевого гроба из горбыля, издавая что-то вроде барабанной дроби. Рядом с гробом нетерпеливо вышагивал туда-сюда рослый, крепкий старик с заросшим белой щетиной лицом. Чуть поодаль, на дистанции, сбились в кучку человек пять бомжеватого вида, к которым присоединился вновь прибывший Демьян.
– Ну-ка, посторонись.
Хромов, не особо церемонясь, растолкал людей, подошел к гробу. Оглянулся, подождал, когда подтянутся остальные.
– А вот и Матрос.
Он посмотрел на Руткова. Тот почесал пальцем переносицу и спрятал руки в карманы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
