— Тебе ещё звонили с неизвестного номера? — внезапно спросил Олег, словно подслушал мои мысли.
— Нет, — честно ответила я, потому что не звонили, а писали, но ведь об этом между нами и слова не было сказано. — А что?
— Ты напряглась, — устало заметил бывший, и я хотела было возмутиться, что в моём положении каждая бы напрягалась, но не стала. Это будет подозрительно.
— Почему ты мне помогаешь, Олег? — вместо ответа на его вопрос спросила я о своём. — Я обидела тебя, а ты никогда не прощал обид. Я была неправа со всех сторон, но ты, услышав моё предложение, всё же ответил согласием. Почему?
— Я уже говорил, что хотел поступить с тобой так же, как и ты когда-то со мной, но потом решил, что уже пережил эту боль. Раз ушла и не стала слушать, значит, ты никогда особо меня и не любила. А в нелюбви никто не виноват. Жаль, что я тогда этого не понял. Тебе был нужен был повод уйти, и ты его получила.
Я чуть не задохнулась от возмущения. Мне? Повод? Да я любила тебя так, что в первое время после расставания дышала вполсилы, жила так, словно мир вдруг стал серым, и больше не будет ярких красок.
Да я на антидепрессантах около года сидела, мне ещё мачеха по просьбе отца подогнала хорошего психиатра, иначе бы через пару месяцев тоски и самокопания загремела бы в дурку!
Хотела сказать, но ограничилась кратким:
— Думай, как хочешь. Я не в состоянии спорить.
К счастью, доехали мы почти без пробок. Я вслушивалась в слова песни, льющейся из радио: «Я ж тебя любила, а ты меня не простил», и думала о том, что нам с Олегом так и не удалось поставить точку, только запятую. Вот и ведём до сих пор бесконечные диалоги, изматывающие нас обоих. И сколько это будет продолжаться, никому не известно.
— Я поднимусь сама, — произнесла я, когда машина затормозила у подъезда. — Ты и так потратил на меня обеденный перерыв.
— И много лет, — парировал Олег тоном не терпящим возражения. — Сказал же, доведу до порога и самолично уложу в постель.
Я только хмыкнула. Когда- то так и получилось, но это было словно в другой жизни, с другими героями, не имеющими ничего общего с нами сегодняшними.
В лифте мы поднимались вместе с соседкой с верхнего этажа. Она так выразительно смотрела на Олега, что мне хотелось щёлкнуть пальцами около её глаз и сказать: «Эй, можно хотя бы подождать, пока я выйду?»
— Если надо, я могу заехать вечером, скажем, после восьми. Не выходи сегодня на улицу, скажи, что купить, я привезу. Или пришлю кого, — говорил Олег, ставя пакет на пол в прихожей.
Обычные, в общем-то, слова заботливого приятеля, но тон, каким они были произнесены, абсолютно холодный, чужой, меня взбесил.
— Кому надо? Тебе или мне?
Некоторое время мы стояли и мерялись взглядами. Кто отступит первым, он или я. Привычка сдаваться на милость судьбы была у меня в крови, но после измены Ника, вправившей мне мозги и заставившей понять, что если позволить сесть себе на шею, то останется только тянуть лямку и дальше, безо всякого намёка на благодарность, я ожесточилась и превратилась в эгоистку.
— Тебе. Мне. Нам обоим, — сказал Олег и, не прощаясь, вышел, тихонько прикрыв дверь.
* * *
Олег вечером не заехал. Около шести от него явился гладковыбритый молодой человек в деловом костюме и поставил на стол два бумажных пакета. В одном были фрукты, картошка, маринованное мясо и красная рыба, в другом — лекарства, прописанные Виктором Степановичем, и новенький красивый дневник.
Золотистый твёрдый переплёт, закладка, как в старинных книгах, белые лощённые листы — всё как я люблю. Вишенкой на торте послужила перьевая ручка в футляре. «Тебе нужен новый дневник? — пришло чуть позже сообщение от Олега. — Если нет, можешь записывать в нём кулинарные рецепты».
И всё. Никаких обещаний заехать и позвонить, да мне они были и не к чему. Я точно знала, что пока ситуация не прояснится, мы с первым бывшим прикованы друг к другу покрепче наручников. Таков уж Олег, не мог бросить девушку в беде. Даже если она давно ему безразлична.
Каждый раз, как я логическим путём доходила до этого вывода, начинала злиться. А потом злилась на то, что я злюсь, словом, всё кончалось жалостью к себе и слезами. Мы давно расстались, я даже успела побывать замужем, так какого чёрта, теперь рыдать о том, что давно прошло?!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Была и другая крайность. В голову лезли всякие-разные мысли о том, что Олег не зря так меня опекает, значит, не совсем я ему безразлична. Разве согласишься подарить ребёнка той, о ком и слышать не желаешь? А ведь именно это должен испытывать ко мне первый бывший, когда-то ставший мне самым близким. Настолько, что с мясом пришлось вырывать из сердца эту любовь. Шрам, как оказалось, до сих пор побаливает.
В эту ночь я спала мало. На воодушевлении исписала в новом дневнике подаренной ручкой пять страниц. И всё это были мои мысли о том, кто мы с Олегом друг другу. К единому мнению так и не пришла.
Перечеркнула написанное, решив, что время само расставит всё по местам, не надо торопить события. Влюбилась ли я в Олега заново или не переставала его любить, это дело десятое.
Лучше бы, конечно, ни к кому не привязываться. Именно так жил мой отец после смерти матери, наверное, ему так было легче, а остальным, оставшимся рядом тяжелее, но отца будто это никогда не волновало.
Нет уж, лучше привязываться, страдать, плакать по ночам, но чувствовать, чем превратиться в мудрую каменную статуэтку, годящуюся только для декора гостиной!
Не о том я думаю, не о том. Снова написанное оказалось зачёркнутым, и я перевернула страницу. Надо сосредоточиться и попытаться понять, кто такой аноним.
Голос явно незнакомый, да и глупо интриганке звонить самой. Аноним появилась в моей жизни за несколько месяцев до развода, именно тогда начались настойчивы звонки с разных номеров, предупреждающие об измене мужа.
Сначала я не придавала им значения, стараясь доверять Нику и не оскорблять его подозрениями, а когда поверила, то всё и открылось.
Что же произошло за несколько месяцев до развода такого, что могло бы подвигнуть кого-то обидеться на меня и начать действовать? Сколько ни вспоминай, а ничего на ум не приходит. Всё было, как обычно. Сначала стимуляция, потом эмбрионы, поиск суррогатной матери. Ник всё брал на себя, стараясь огородить меня от лишних волнений.
Может, он уже хотел уйти? Тогда зачем ждал? Я пометила на полях, обязательно спросить его, если такая возможность представится. Позвонит в очередной раз узнавать, как у меня дела, вот и спрошу.
Ник исповедовал принцип: развелись, так что теперь, морды друг другу бить? Всегда полезно сохранять нейрально-приятельские отношения. К счастью, в последние месяцы звонил он от силы раз или два. Спросит, как у меня дела, сообщит, что и у него всё нормально, и на этом привет.
Сначала я думала послать его куда подальше, а потом решила, что пусть будет. Каждый его звонок делал пропасть между нами всё шире. Я уже несколько недель о нём не вспоминала. Даже мысли о его предательстве больше не ранили душу.
«Может, и к лучшему, что всё выяснилось накануне переноса эмбрионов, а не после. Определённо, так и есть», — записала я в дневник и нарисовала вместо точки маленькое разбитое сердечко.
Теперь надо вернуться к анониму. Нет, эта дама явно не желает мне добра, иначе какого чёрта скрываться. В голове после всех стимуляций немного прояснилось, кажется, я снова возвращаюсь к разумной жизни. Вот и подумаю о ней, пока есть время.
Я отправилась на кухню, налила крепкого чёрного чаю с лимоном, сделала двойной бутерброд с карбонатом из пакета Олега и снова села за письменный стол. Отпила большой глоток и откусила бутерброд.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
После больничной диетической еды всё кажется необычайно вкусным. Стимуляции вызывают безумный жор, когда ты закидываешь еду, не чувствуя вкуса, а вот так, сидя и наслаждаясь каждый куском глотком, я давно не перекусывала.
Следующие несколько часов я пыталась на бумаге вычислить личность анонима, но в итоге захотелось спать, что я с удовольствием и сделала.
