ворот платья, чтобы заглушить рыдания. Но всхлипы все равно прорывались сквозь ткань, и я, содрогаясь всем телом, выпустила скопившееся за день напряжение.
Я так и не разрешила ему войти, и Николас послушно остался снаружи. Спустя некоторое время его низкий голос слился с женским, в котором звучало возмущение, где-то в глубине дома. Они о чем-то жарко спорили, но вскоре затихли. А я, исчерпав силы, уснула прямо там, на жестком полу.
Мне впервые не хотелось вырываться из кошмаров, настигавших меня, стоило нырнуть в объятия сна, и возвращаться в реальные. Но желудок оглушительно громко требовал пищи, сжимаясь в спазмах и не давая мне снова сомкнуть глаза. Поэтому я просто лежала, прижимаясь виском к деревянным половицам, и прислушивалась к звукам снаружи.
С моего места открывался идеальный вид на черное, с россыпью сверкающих звезд небо. Я без труда отыскала среди них ту, за которой следовала в мгновения охоты и которая указывала дорогу моей стае. Я подняла дрожащую руку и повторила форму серповидной луны, яркой и изящной, наблюдая, как сияние окутывает мою бледную кожу, покрытую ссадинами.
Странное опустошение, какое бывает только после долгих рыданий, поселилось в душе. Но слезы давно высохли. Решив, что пора перестать изнывать от жалости к себе, я медленно поднялась и на негнущихся ногах прошла к окну. Кровать и стол по-прежнему громоздились у двери, но у меня не было сил расставлять все по местам. К тому же это подняло бы немало шума, а я меньше всего хотела напоминать о своем присутствии.
Я наблюдала за беззаботными детьми, которые сидели у костра и увлеченно играли в резные деревянные фигурки животных. Маленькие деревянные лошадки в детских ручках скакали по земле и прыгали через пламя. Я улыбнулась, вспоминая, что в моей собственной деревушке мы играли так же. В груди каждый раз становилось тесно, стоило картинам прошлого ворваться в сознание, но я запрещала себе отсылать их прочь – ведь больше некому было о них помнить.
Заметив знакомое лицо, я приникла ближе к окну, и на стекле от моего дыхания остались запотевшие пятна. Бойкая черноволосая девчонка что-то увлеченно рассказывала другим. Рядом с сестрой Николаса спала овчарка; время от времени она приоткрывала сонные золотистые глаза и проверяла, на месте ли ее маленькая хозяйка.
Я с усталой улыбкой следила за ними, пока не услышала шаги.
Улыбка исчезла. Сердце заколотилось где-то в горле.
Раздался тихий стук в дверь. Потом она начала медленно открываться, с легкостью сдвигая сооруженную мною конструкцию, и в мой маленький тусклый мир начал проникать яркий свет.
Напрягшись всем телом и кусая губы, я продолжала стоять на месте и смотреть в окно, ничего за ним не видя.
В нос ударил притягательный аромат свежеприготовленного мяса, а также снадобий, которые окончательно убедили меня в цели визита. В личности этого человека я тоже не сомневалась.
Отражение в окне явило моему взору высокую фигуру Николаса. В одной руке он держал большую свечу, в другой – сверток ткани, ботинки и деревянный поднос с мисками. Он рассматривал мое опухшее лицо в стекле.
Я мимолетно встретилась с ним взглядом и снова переключила внимание на компанию у костра.
Дверь бесшумно закрылась, и Николас принялся возвращать мебель на места. Он сдвинул кровать с легкостью, которой я позавидовала, ведь сама едва не надорвалась, пока передвигала ее. Мышцы на его руках при этом впечатляюще напряглись, но я яростно одернула себя от их созерцания.
Закончив, Николас немного потоптался. Видимо, подбирал слова или, напротив, думал, чем занять себя, чтобы не разговаривать.
– Все готово, – наконец сказал он.
Я коротко вздохнула, а затем повернулась и присела на край кровати, с которого хорошо просматривалась улица. Но стоило Николасу подойти сзади, и наши отражения тут же показались в стекле. Вопреки своему желанию, я не стала закрывать глаза. Он больше не увидит меня слабой.
Вот только договориться с самой собой было куда проще, нежели прийти к согласию с телом. Если в голове мне удалось навести сомнительный порядок, то тело предательски задрожало, когда пальцы коснулись завязок на задней стороне платья.
– Ты боишься, – тихо произнес он. Убрал руки. Посмотрел мне в глаза через отражение.
Я промолчала. Тишина служила ответом.
Николас тяжело вздохнул и наклонил голову.
– Я больше ничего не сделаю, клянусь. Понимаю, ты не хочешь меня видеть, и я бы не стал заставлять тебя, но моя мать сейчас осматривает ребенка. Скорее всего, она проведет с ним всю ночь, а твоими ранами нужно было заняться еще в полдень, – осторожно объяснил он, безуспешно пытаясь встретиться со мной взглядом. – Но если тебе страшно, то я могу уйти. Только скажи.
Мне было страшно и хотелось снова остаться в одиночестве, но…
– Больно, – едва слышно произнесла я.
Николас хмуро кивнул и начал развязывать тесемки, которые тянулись до самой поясницы, но он распустил их настолько, чтобы оставить обнаженными плечи и раны от плети. Пропитавшиеся кровью бинты вскоре оказались на полу.
Он шепотом выругался и замер.
– Придется зашивать заново.
Я прикрыла глаза и молча кивнула, собираясь с духом.
Долгое время мы сидели в напряженной тишине.
– Фрейя, – выдохнул он, вытягивая из раны черные от крови нити, – мне так жаль. То, что я сделал… было отвратительно. Ты через многое прошла. Я должен был отнестись к тебе с пониманием и быть сдержаннее, но потерял контроль и поддался эмоциям, хотя следовало все взвесить на холодную голову. Знаю, звучит как глупое оправдание, но так и есть. Тогда в моем представлении все было иначе. Но это зашло дальше, чем я думал. Я… хотел припугнуть тебя, да, показать, что происходит, когда не отдаешь отчета своим словам. Но я точно не желал причинять тебе такую боль, Фрейя. – Я подняла голову, и наши взгляды встретились. – Я ошибся. Прости меня.
Его извинения, его признания, такие человечные, настолько потрясли меня, что лишили дара речи. На мгновение, всего лишь на один миг я позабыла, кем являлась в этом доме.
– Зачем? – прошептала я наконец.
– Что?
– Зачем тебе мое прощение? Тебя не должно волновать, что я чувствую.
– Но волнует, – просто ответил он.
Повисшее между нами молчание было неловким, тягостным, но я, по крайней мере, перестала бояться Николаса. Однако боль от накладываемых стежков притупила все мысли. Я как могла терпела, но все равно то и дело вздрагивала и выгибала спину. В такие моменты Николас останавливался, давая мне время перетерпеть, и часто смазывал края раны какой-то
