Важная черта в современной историографии в нашем отечестве состоит в том, что попытка самоанализа связана и со стремлением взглянуть на себя со стороны. Об этом свидетельствует возросший интерес к зарубежной историографии, прежде всего западноевропейской и американской. Очевидно, что обогащение нашего знания об истории России тесно связано с полнотой, кругозором видения, т. е. изучением ее истории специалистами разных стран, историографических школ, философских воззрений, политических убеждений. Вместе с тем взаимодействие отечественной и зарубежной историографии открывают простор для компаративного (сравнительного) изучения исторических судеб России и Запада. Сегодня эта вечная проблема наполняется особым смыслом «выбора пути». Только полное знание о полифонии мировой историографии (отечественной и зарубежной) позволяет увидеть истинный путь движения исторической науки – путь сложный, противоречивый, неоднозначный, но, хочется думать, прогрессивный352.
Ориентализм западноевропейских ученых
Западные ученые в своих исследованиях пришли к необходимости разработки принципиально новой, пластичной методологии изучения Кавказской войны, способной вобрать и переплавить все ее на первый взгляд «невероятное», в том числе контрастное, многообразие. Они предложили выйти из круга традиционных объектов интереса историков, связанных с описанием необъятной фактографической картины войны в терминах «завоевательный» – «свободный»; «справедливый»
– «несправедливый»; «прогрессивный» – «реакционный»; «отсталый»
– «просвещенный»; «верный» – «ложный» и т. д. В отдельных американских исследованиях последних лет Кавказская война рассматривается не как поле классического вооруженного столкновения, а как процесс сложного и во многом плодотворного взаимодействия людей, представляющих разные культуры, идеи, традиции. Данная парадигма отражает сравнительно новое веяние западной гуманитарной мысли, получившее название «ориентализм».
Ориентализм воспитывает глубоко диалектический взгляд на межкультурные границы, не как на непроходимые барьеры, а как на стыковые зоны непростого, но все более интенсивного и благотворного общения, которое постепенно изменяет изначальный тип взаимонеприязненного восприятия, закладывая предпосылки для взаимопроницаемости, взаимообогащения и компромиссного сосуществования в рамках сверхструктур. Диалектика внутренней жизни этих сверхструктур выражается в сложном взаимодействии центробежных и центростремительных сил, образующих парадоксальное единство: чем больше разноименных элементов, заряженных энергией взаимоотталкивания, тем выше потребность в смягчении и примирении их с помощью емкой государственной оболочки, выполняющей функции третейской инстанции и плавильного котла. Этот подход открывает новые возможности постижения цивилизационной природы и особенностей эволюции Российской империи, включая ее высокую жизнеспособность353.
Из работ западноевропейских и американских исследователей интересны статьи и монографии следующих авторов: Нормана Льюиса, де-Пру, Г. Шумахера, Г. Бела, В. Кюине, Анны Коле, Катру и других. В целом они носят описательный характер и не отражают роли северокавказских общин в социально-экономической жизни стран их проживания354. Английский историк А. Рибер в книге, посвящённой деятельности А.И. Барятинского на Кавказе, высказывал мнение, что русское управление Кавказом гораздо больше, чем британское владычество в Индии, строилось на учёте особенностей общественно-экономического уклада жизни других народов355. В 2002 г. вышла в свет статья Станислава Гизильского «Rosja – Czeczenia: powstanie Szamila», в которой автор подробно останавливается на сложных вопросах русско – чеченских отношений, начиная с XVI века и до завершения Кавказской войны. Существенным недостатком данной работы является полное отсутствие архивных источников, автор опирается на работы своих предшественников – кавказоведов. В 2006 году была издана книга известного ученого Моше Гаммера. Эта монография имеет хорошо фундированную основу, что в основном не свойственно для зарубежных исследователей. М. Гаммер привлек широкий круг первоисточников, работы российских исследователей. Книга оформлена поэтическими предисловиями и высказываниями известных деятелей. В конце монографии представлены документы, характеризующие изучаемую эпоху. На работы Моше Гаммера ссылаются не только почти все западные кавказоведы, но и российские исследователи356.
В 1877 году на английском языке вышла книга Ж. Брамса «Закавказье и Арарат»357. Автор приехал в Закавказье через Россию и его сведения взяты в основном из официальных источников, что нашло своё отражение в оценке отдельных положений. По мнению автора, у племён Северного Кавказа нет оснований быть недовольными управлением царизма, хотя иногда он и замечает недостатки русских чиновников, как, например, взяточничество358. В 1915 году также в Лондоне была издана книга, которая называлась «Скиталец на Кавказе». В ней автор рассказывает читателям о своём путешествии по Тереку и Закавказью359. В 1987 году в Лейпциге вышла книга, в которой подробно рассмотрены пребывания многих европейских деятелей на Кавказе360. А. Герберт, работавший некоторое время в Российской империи, считал, что развитие ресурсов Кавказа тормозилось установившейся системой правления.
Тем не менее, в интересах власти он представлял эти действия оправданными, т. к. таким образом, опасность создания imperium in imperio, которая при определённых обстоятельствах могла бы взять курс на отделение и которая во все времена могла бы проводить собственную местную политику, не укладывающуюся в схему имперского правительства и не учитывающую международные осложнения, которые подобная политика может за собой повлечь, исключалась361.
Стремления царизма не ограничивались присоединением Кавказа, они шли дальше, т. к. борьба России за мировые рынки, расширение своих владений вынуждала её создавать новый плацдарм для воздействия на Европу и добиваться повышения своих «акций» в Азии. Таким плацдармом, по словам немецкого историка О. Риттера, являлся Кавказ362. Россия обрела твёрдую почву в естественных укреплениях Кавказа и, в случае столкновения с другими державами, могла за ними укрыться, усилиться и вновь перейти в наступление. По утверждению Риттера, Кавказ настолько упрочил положение России, что нападение противника с южной стороны должно было неминуемо завершиться его поражением, благодаря наличию на Кавказе естественных и природных укреплений. О. Риттер, затрагивая впоследствии вопрос о взаимоотношениях России с народами Кавказа, объясняет поддержку России последними их слабостью. По его мнению, Россия, не встречая большого сопротивления со стороны противников, без всякого страха проводила агрессию на юге. Очевидно, Риттер просто «упустил» из виду, что именно за усмирение Кавказа Россия вела полувековую борьбу363.
Европейская идея о «русском варварстве»
Именно на Западе широко распространена геополитическая традиция, в основе которой лежит вера в изначально присущее России стремление расширяться и «порабощать» присоединённые территории. Среди ключевых понятий этого направления – русская колониальная «экспансия», «наступление» на Азию и противостоящий этому северокавказский «щит» или «барьер»364. Особенность данных работ – игнорирование российских архивных источников. Классическим трудом этого направления считается вышедшая ещё в начале века работа Дж. Бэддли «Завоевание Россией Кавказа». Из современных работ самой яркой можно считать «Большую игру» Питера Хопкирса, в которой автор включает Кавказ в гигантское «поле битвы» великих держав за влияние в Центральной Азии365. В 1990-2000-х годах особенно много вышло монографий, посвященных истории Кавказа366
Известный специалист в области российской истории профессор Геттингенского университета (ФРГ) Дитрих Гайер в своих работах предполагает, что российская завоевательная политика являлась своеобразным компенсаторным механизмом экономической слабости России. Д. Гайер считает, что экспансия в так называемые внутренние колонии способствовала интеграции периферии в российскую экономику, расширяла возможности источников сырья и рынков сбыта. В Российской империи методами раскола или интеграции общества, по мнению ученого, выступали война и экспансия. Признавая необходимость некоторой корректировки тезиса немецкой историографии о «традиционной тяге Российской империи к гегемонии, а российского народа – к объединению славян и ортодоксальных христиан», Д. Гайер тем не менее весьма определенно указывает на связь политики верховной власти с националистическими интересами, рассматривая российскую завоевательную политику либо как «следствие заявления идеологии национализма», либо как «стремление политической элиты к международному престижу»367.
