Чеченцев действительно было мало на нефтедобывающих и перерабатывающих предприятиях Грозненского района, но на то были свои причины. Прежде всего, это касается жёсткого паспортного режима, введённого в области – чрезвычайно трудно было отлучиться на заработки – требовалось собрать большое количество бумаг, подписанных от старшины села до начальника Терской области. Существовали и другие существенные причины, на которых мы сейчас не будем подробно останавливаться.
В 2004 году, в издательстве «Наука» вышел фундаментальный труд дагестанских учёных «История Дагестана с древнейших времён до наших дней». В одной из глав этой коллективной работы О.М. Давудов охарактеризовал зикризм. Его мнение по поводу данного религиозного течения, действующего на территории Чечни, Дагестана и поныне, оказалось, мягко сказать «неординарным», отличным от взглядов всех предшествующих ученых-кавказоведов, как девятнадцатого века, так и века двадцатого. О.М. Давудов охарактеризовал зикризм как «бесплодное, оторванное от жизни движение», которое даже в XIX веке не находило поддержки среди горского крестьянства и не отвечало чаяниям широких трудящихся масс. «Догмы зикризма, – пишет он далее, – отвлекая горцев от реальной действительности, препятствовали общественному духовному развитию общества. Зикризм не давал горцам ни оружия идейной борьбы, ни средств удовлетворения духовных потребностей. Таким образом, это движение было реакционным»311. В чём прав этот автор, это в том, что зикризм действительно не давал горцам оружия для борьбы, да и не мог и не хотел его давать, т. к. постоянно призывал к миру, самопожертвованию, терпимости и аскетизму. Даже начальники разных уровней в Терской области признавали веротерпимость данного учения, его благотворное влияние на массы. Возможная «реакционность» могла выражаться только в поступках людей, считавших себя зикристами, но на практике, не выполнявших многие требования этого учения и тем самым искажавших его в глазах других людей.
Весьма распространённым продолжает оставаться в литературе заблуждение о низком социально-экономическом уровне развития горцев Северного Кавказа. В действительности, когда в Чечено-Ингушетии местная аристократия стала сильно притеснять народ, он совершил, по сути, революцию, выгнав князей с их земель и установив демократические порядки, причём всё это произошло задолго до отмены крепостного права в России. Хотя чеченское население, пережившее «революцию князей», и было ограблено в ходе земельной реформы 1865 года, тем не менее, во время Первой российской революции, оно вело себя спокойно, можно даже сказать консервативно, не желая разрушать устоявшиеся порядки312. Очень часто в последнее время приходится слышать высказывания и целые теории о том, что чеченский этнос исторически ни к чему другому, кроме войны (набегов) не приспособлен. Что вызывает, по крайней мере, недоумение, так как, например, многие чеченские кустарные промыслы имеют многовековую историю. Так, производство шелка и полотна из льна было известно в Чечне не позднее XVI века313. Книга И.А.—Р. Асхабова, вышедшая в свет в 2001 году, впервые открывает нам имена чеченских мастеров, их древнее забытое оружейное искусство. Автор книги с глубоким знанием, в научно – популярной форме повествует о старинном оружии как о произведении искусства, возникшего в ходе многовекового развития прикладных ремесел. Исследование автора знакомит читателя с неизвестными страницами исторического прошлого чеченского народа314
К концу XVIII века важное значение в экономике северокавказских народов стала приобретать торговля с Россией. Товары из Чечни шли не только в пограничные российские станицы, населённые пункты и крепости, но и в отдалённые районы Центральной России. В связи с этой экономической тенденцией интересную гипотезу в своей монографии «Россия и Чечня в первой четверти XIX века» высказал Ш.А. Гапуров. По его мнению, кровопролитную Кавказскую войну, принесшую неисчислимые бедствия и потери не только горцам, но и россиянам, можно было избежать, постепенно вовлекая северокавказские территории с помощью торгово-экономических рычагов в сферу Российской государственности. Однако новый курс в политике России, наметившийся с начала XIX века, особенно после победы над наполеоновской Францией, прервал это потенциально возможное направление в развитии русско-чеченских отношений315.
К концу 90-х годов современной историографии, по мнению московского культуролога О.Ю. Бессмертной, стали присущи два основных подхода – «русский» и «мусульманский», согласно которым российским мусульманам всегда было присуще стремление к независимости. Всё это, по её мнению, не столько отражение реальной истории (отнюдь не такой однозначной), сколько результат заимствования мусульманами официозных русских представлений о них, в свою очередь, в большей мере является следствием политического манипулирования социальной памятью мусульманских народов со стороны как их собственных лидеров, так и российских политиков. В результате, в наши дни в «мусульманской» историографии можно встретить как точку зрения, что мусульманам всегда лучше жилось в России (по сравнению с их единоверцами в других мусульманских странах), так и точку зрения (воспроизводящую один из аспектов советской историографии), что мусульман при царе угнетали, но им хорошо жилось при советской власти. Эти подходы, как следует из анализа научной литературы, распространяются всё больше316.
Несомненным достижением современного этапа исследований российско-горских взаимоотношений после завершения Кавказской войны является стремление к новому концептуальному освещению проблем, уже рассматривавшихся прежними поколениями историков; к расширению тематики исторических исследований. К числу новых тем, которые привлекли внимание современных авторов и имеют отношение к цели данного исследования, можно отнести вопрос о степени влияния этноконфессиональных, психо-ментальных особенностей горских народов на интеграционные возможности вновь присоединённого региона, на уровень конфликтогенности в нём317. В.О. Бобровников, исследуя происхождение права в среде мусульман Северного Кавказа и его эволюцию под воздействием российского влияния, указал на один из факторов. По мнению исследователя, территориальные споры возникли с введением системы военно-народного управления, игнорировавшей местные адаты (системы права)318. В.О. Бобровников обратил внимание на то, что опыт Российской империи по использованию обычного права для управления своими подданными имел любопытные параллели за рубежом. Системы, подобные военно-народному управлению, существовали в XIX веке в английских и французских колониях в Индии, на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Архивные источники свидетельствуют, что при подготовке судебно-административной реформы 60-х годов российские чиновники тщательно изучали опыт Англии и Франции319.
В своих многочисленных исследованиях В.О. Бобровников развенчивает миф о горцах как о благородных разбойниках, живущих в основном за счет грабежей. Автор замечает, что объективности ради необходимо признать, что в эпоху покорения Северного Кавказа Российской империей обе стороны применяли бандитские методы борьбы с противником, такие, как набеги на вражеские селения с грабежами и убийствами мирных жителей. Распространенный в дореволюционной науке и обществе взгляд на горцев, как на прирожденных разбойников, еще в 1860-е годы остроумно раскритиковал крупнейший исследователь кавказских языков Петр Карлович Услар: «В эпоху романтизма и природа, и люди на Кавказе были непонятны… – писал он. – Горцев не могли мы себе представить иначе, как в виде людей, одержимых каким – то беснованием, чем – то вроде воспаления в мозгу, – людей, режущих налево и направо, пока самих их не перережет новое поколение беснующихся…» Истоки такого взгляда на северокавказских мусульман следует искать, по мнению П.К. Услара, в увлечении российской публикой восточной экзотикой. По утверждению Бобровникова, дореволюционные авторы чрезмерно преувеличивали значение профессионального разбоя на Кавказе320. Гатагова Л.С. считает, что конфликтогенность региона Большого Кавказа априорно была обусловлена комплексом факторов, среди которых был и психо-ментальный (чрезмерная пассионарность отдельных этносов, в значительной степени связанная с особенностями социо – и этногенеза)321. А.Я.Першиц, Я.С. Смирнова, З.Х. Мисроков обосновывают в своих работах идею о сознательном поддержании властями «юридического плюрализма» на Северном Кавказе после его включения в состав империи322. З.Х. Мисроков считает, что это был основной способ безболезненного внедрения российского имперского права среди местных народов323.
