Как трудно было свыкнуться с мыслью, что она не дочь Беньямина Приборского и его жены Марии, что Михал не является ее братом. Выходит, отец ее — неведомый рыцарь, а мать — хозяйка замка…
Всю ночь она провела в слезах.
Еще не взошло солнце, а она уже оставила гостиную, приказала седлать коня и умчалась прочь из чахтицкого замка. При одной мысли о встрече с матерью у нее сжималось сердце. Ее дом! Она горько усмехнулась. Стало быть, ее домом надо считать чахтицкий замок! Врбовское поместье — всего лишь место ее изгнания.
Родители и брат, выходит, чужие ей люди. И все-таки, несмотря ни на что, она любит их.
В течение долгой бессонной ночи она из веселого создания превратилась в хмурую девушку, снедаемую тайной печалью. С этой поры ей предстоит жить в обмане и притворстве. Мнимым родителям она не посмеет открыться, ибо связана клятвой, а чахтицкую госпожу она никогда даже с глазу на глаз не осмелится назвать матерью, матушкой…
В ее омраченную душу проник луч радости, лишь когда она вспомнила об Андрее Дрозде. С каким блаженством она прижалась бы к нему, доверила бы ему всю свою жизнь, умчалась бы с ним хоть на край света. Проезжая по опушке леса в том месте, где они встретились, она почувствовала, что на нее нахлынула горячая волна сбивчивых чувств. Она остановила коня, огляделась по сторонам, словно надеясь, что он снова возникнет рядом, огромный, ровно великан, но с таким ласковым, добрым и улыбчивым лицом. Если бы он снова поднял ее с седла, она бы трепетала уже не от страха, а от радости и наслаждения.
Долго стояла она на опушке леса, охваченная смутными чувствами, все глубже осознавая, что любит его, готовая, если бы он появился вдруг, повиснуть у него на шее…
Весенний ветерок ласково ерошил волосы и охлаждал распаленные щеки. В сердце ее созрело решение: во что бы то ни стало добиться его любви.
В Врбовом ее не узнавали. Она ходила молчаливая, ни с кем не разговаривала, и Мария Приборская озабоченно вглядывалась в побледневшее лицо дочери.
— Что с тобой, Эржика, девочка моя? — грустно выспрашивала она. — Что-то тебя мучит, я же вижу.
— Ничего, мамочка, ничего… — через силу улыбалась она.
Погрустнел весь земанский дом. Напрасно Михал пел Эржике веселые песенки и всячески старался ее позабавить. Эржика словно состарилась, невидящим взглядом она наблюдала его потуги и наконец сказала:
— Ты хороший парень, Михал, но не утруждай себя зря, ничто не развеселит меня.
— Почему?
Ответа не последовало. Разве она могла открыть ему тайну чахтицкой госпожи и еще более страшную собственную тайну — признаться в любви к разбойнику?
Но несколько дней спустя, к удивлению окружающих, Эржика ожила. Это случилось как раз в те часы, когда гонцы из чахтицкого замка стали созывать гайдуков и наемников. В Врбовом запестрели униформы, красные, как щеки взволнованной Эржики.
Она попросила Михала выяснить, что случилось, отчего гайдуки и пандуры так оживились.
— Скоро нам предстоят развлечения, — сообщил Михал. — Чахтицкой госпоже надоели проделки разбойников, она хочет раз и навсегда покончить с ними. Вот и созвала со всей округи гайдуков и пандуров и собирается устроить на разбойников облаву, от которой ни один из них не уйдет.
— Даже Андрей Дрозд? — усомнилась она.
— Даже он. Конечно, он парень бравый, да разве сладит один с дюжиной молодцов, а то и с целой тучей вооруженных вояк?
Эржику обуяла тревога, беспокойство ее росло с каждым часом. Когда стемнело, она ласково обратилась к Беньямину Приборскому:
— Отец, разреши мне навестить тетушку в Чахтицах.
— Что это ты вдруг надумала, Эржика? Уже вечер. Сейчас и днем-то негоже бродить по полям, по лесам. Разбойничья шатия Дрозда уж больно обнаглела.
— Что из того, отец? Дрозд не обидит дочь Беньямина Приборского!
— Ты так думаешь, Эржика?
— Думаю, он не забыл, что ты когда-то с его отцом ел горький хлеб холопов чахтицкой госпожи…
Это напоминание больно кольнуло отца, и потому он решительно возразил:
— Ни в какие Чахтицы ты сейчас не поедешь. А захочешь — утром, сделай милость, поскачи.
В земанском доме все уже дышало сном, только Эржика тревожно ворочалась на постели. В полудреме ей мерещилось, что ватага пандуров и гайдуков одолевает сопротивляющегося изо всех сил Дрозда, связывает его, а затем ломает на колесе. Она испуганно соскочила с постели и удивилась, увидя, как ярко светит на дворе луна, каким чистым сиянием заливает она дом и сад вокруг него.
Она долго стояла в задумчивости у окна, потом открыла потихоньку дверь и прокралась в комнату к Михалу. Так же бесшумно открыла она и закрыла его дверь и шепотом позвала:
— Михал!
Но девятнадцатилетний юноша спал крепким сном молодости. Когда она легонько потрясла его за плечо, он передернулся, словно его сбросили с огненного коня, на котором он во сне спешил в страну сказок.
Он испуганно сел, но тут же рассмеялся.
— Это ты, Эржика? Что случилось?
И, увидев ее лицо, светившееся нежной бледностью, яркие глаза, казавшиеся бесконечно глубокими, черные, как вороново крыло, волосы, ниспадавшие ей на плечи и грудь, он не смог сдержать восторга:
— Как ты прекрасна, Эржика!
Она лихорадочно схватила его за руку, сжала ее в горячечных ладонях и прошептала:
— Михал, скажи, ты настоящий мой брат и любишь меня?
Он почувствовал, что у нее трясутся руки и дыхание опаляет жаром.
— Что случилось, Эржика? К чему эти странные вопросы о таких естественных вещах?
— Скажи мне, действительно ли ты меня любишь?
Он обнял ее и поцеловал в лоб.
— Я люблю тебя больше всего на свете, Эржика!
— А если бы я попросила тебя доказать свою любовь, ты сделал бы это?
— Конечно.
— Без всякого промедления?
— Без промедления.
— Тогда седлай коня, возьми оружие и едем со мной!
— Но куда, Эржика?
— Спасать моего любимого!
— У тебя есть любимый?
— Есть! — Слезы заволокли ей глаза. — Есть, но его, возможно, уже убили или бросили в тюрьму…
— У тебя есть любимый… — прошептал Михал, словно не мог в это поверить, и странная тоска сжала ему сердце.
— Не осуждай меня, Михал, и не сердись на меня. Никому на свете я бы в этом не призналась. Ты всегда понимал меня. Поймешь и сейчас.
— Но кто он, твой любимый? — нетерпеливо прервал он ее.
— Разбойник, — едва слышно проговорила она.
— Разбойник? — переспросил он в ужасе. Ничего страшнее этого она не могла ему сообщить.
— Андрей Дрозд? — спросил он вдруг, и в голосе его прозвучало странное облегчение.
— Андрей Дрозд!
Михал Приборский, как и любой земан, негодовал на разбойников, презирал их. Один Андрей Дрозд был для него исключением. В глубине души он восторгался необыкновенной его силой и смелостью. Теперь признание Эржики уже не вызывало в нем такого ужаса, напротив, оно только усиливало его восхищение этим отважным силачом. В памяти всплыло все, что он слышал о нем, и разбойник как бы даже вырос в его глазах. Он поймал себя на том, что завидует ему, его могучей стати, смелости, силе, молве, окружавшей его имя.
— А он любит тебя? — спросил он наконец.
— Не знаю, — ответила она дрожащим голосом, и слезы, которые она весь вечер старалась сдержать, хлынули ручьем.
— Не плачь, Эржика, — успокаивал ее Михал. — Невозможно, чтобы кто-то не ответил любовью на твою любовь…
Она и сама не понимала, почему плачет. Должно быть, потому, что сердце было переполнено чувствами, а плач давал им выход.
Слова Михала помогли ей не пасть духом.
Вытирая слезы, она рассказала брату о встрече на опушке леса. В точности, со всеми подробностями, и о событиях во дворе замка: как Андрей Дрозд предстал перед чахтицкой госпожой с посланием Яна Калины, один, с голыми руками, как играючи разорвал веревки, опутавшие его, и, пока били тревогу, ускакал на Вихре.
Ее воспоминания были полны восторга.
— Едем не мешкая! — воскликнула она.
— Едем, — согласился Михал, готовый схватиться хоть с семиглавым драконом. Он мечтал о волнующих приключениях и хотел доказать Эржике, что он не сопливый трусишка, а смелый и мужественный парень. Его опьяняла мысль, что он станет спасителем непобедимого Андрея Дрозда, что в последнюю минуту вырвет его из рук врага. Он обязательно спасет его!
Уже минуту спустя он приказал в конюшне заспанному батраку седлать коней для себя и для Эржики. Точно вор, прокрался он в отцовскую оружейную, взял четыре пистолета и сунул их за пояс.
Во дворе Эржика любовно оглядела богатырскую стать брата и с восхищением обнаружила за его поясом четыре пистолета.
— Ты словно рыцарь, устремляющийся в бой! — не смогла девушка сдержать восторга.
— Смотри держи язык за зубами! — пригрозил Михал батраку, своему сверстнику, который боролся с искушением разбудить старого хозяина и сообщить ему о ночной прогулке дочери и сына. — Скажешь отцу хоть слово о том, что нас не было ночью дома, — я тебя отколочу.
