Гелиовсход
Op. 26.
К кошнице гор Владивосток —Еще лишенным перьев света,Когда дрожа в ладьи востокСтрелу вонзает Пересвета. Дом моД… Рог гоР… ПотоП… ПотоП…Суда объятые пожаромУ мыса Амбр, гелио-тропК стеклянной клеят коже рам.
1920 г.
Теперь
Op. 27.
Здесь, где малиновая сливаНе гнет заботности ветвей,Где шумноград сетях заливаИзнежить толпы кораблей
Из раздела «Острака»
Записки Альбатроса
Посвящается жене моей, Марии Никифоровне
Souvent pour s'amuser
Les hommes d'équi page
prennent des albatreax,
vastes oiseaux des mers.
Baudelaire[29]
Наш бриг недели протрепало,Мохнатой пеной утомив,Пока земли надеждой малойНеясно прозвучал мотив.Под облаком, внезапным стоном,Возник туман широкий гласИ альбатросом неуклоннымТень опрокинута на нас.И следом — выцветший папирусУпал, колебляся у ног;Подняв документ на рапиру,Я строчки прочитать не мог…В начале было все неясно,Что обронил скиталец неб,Но, занимаясь им всечасно,Я глубже погружаюсь хлеб,В мою протянутую руку,Что положил случайный гость!Слежу глухих морей наукуИ осязаю смысла кость.Зрю по запискам альбатроса,Что сведущ обозначил клюв —Он разрешал любви вопросы,Взяв лозунг: сердце оголю!..Разбитый тягостным скитаньем,Желая отдохнуть хоть разУ пристани, где колыханьеНапоминает тихий таз…Но как напрасно тщетно, тщетно…Все было тягостным на век…И годы жадно незаметноОтодвигали счастья брег.Катились годы — волны тоже,Старел отважный альбатрос.Морщины сеть на лик пригожийСвивали неотвратный трос.И буря, буря, не как прежде,Была бессильна против крыл —В его скитальческой одеждеОбразовались скопы дырИ сердце мерзло над пучинойИ мрачных дум клубился ройПод нараставшей годовщиной,Укрывшись жесткою корой.
* * *
Да, вечно, вечно над туманомНосить стареющие раны…И одинок на доски палубОн обронил попытки жалоб.
1922
Великий Океан. Кагошима
Брошенные камни
(Из Одиссеи)
Сколько груза для пращи,Чтоб повергнуть Голиафа?…Меркнут алые плащиЗакрывая тайну праха.Можешь бросить малый тот;Кто же, кто взмахнет скалою,Незабудкою высот,Заиграв над головою?Вспомнил: здесь бежал Улисс…Многовесельного нефаТень скользнула брега близ,Голосов морское эхо.На прибрежной выси лоб,Нагружен большой скалою,Разъярившийся ЦиклопСкачет башнею живою.Солнца миг лучей лишив,Всколыхнул глубоко море,На валах белизны гривВзбил бунтующем раздоре.Был слепец он, не циклопИ не зрел живой мишени,Оттого Улисса в гробНе загнал полет камений.
* * *
Ночью дымной полутьмеПолифемовой пещерыОко выколол гореЯрой лихостью пантеры.Вот раздался дикий рев,Глаз шипит под головешкойИ разбойник озверевИщет тщетно человечишка.И быть может пожалелО циклопчестве впервыеСтепгигант, кляня удел,Не нашел бараньей вые.Мал, но смелого врага,Повелителя Итаки.Утром, чтя скота рогаВечноставленником мрака.
«Прах»
Ты нес кармане труп блохи —Малютки времени секундыМой вопль достигнет и глухихТуземцев флегматичной тундрыЧасы твои остановясь —Тебя причислить к мертвецам…Ведь здесь таинственная связь,Что не понять и мудрецам:Пусть океане дохлый кит,Давно остывшая планета.Воображенью кто велитМолчать бесчувственно на это??
Разные калибры
Противоречья слишком часты,Везде кудрявые контрасты —Великий ум и рядом идиот,Что комаром болотным день поет.Огромнотруб архангелов полет,И тут же труп — клопа помет.У топота столичных бюскюладМокрицы исподлобья взгляд.Ты мерил талию беременной блохи?Ей надобен пюпитр, чтоб поразить весь мир.О, грохоты заиндевевших лир,О, девушка — вампир!!!
Из раздела «Сибирские стихи»
Утилитаристам
(Чужаку)
Телесное мы чтили наказанье,Был у дворян конюшни бравокультАрхангельске, Тифлисе и РязаниНезыблем был своеобразный пульт.Пороть под счет! О порки четко-ритмыРаспоясав националь-кумачВласы девиц, лилейные молитвыЗвезду очей, извивно стон и плач.Так и теперь — не стих им дай, а розгуДля воли, для ума, для чувства наконецДай злобы и жестокости венец!Пускай во всем не будет много дняИль радости, иль смеха, иль огня —Лишь кислота б лилась и ела кость до мозга!
1919/20
Владивосток
Подвал Золотого Рога
Гротеск II
С раскрашенною мордой,В петлице — ведьмин зубИдешь походкой гордойВ свой «Nomentanus»[30] клуб.
Сонет («Стеной высокой горы встали…»)
Стеной высокой горы всталиС вершин в простор синели далиИ сосен старых вещий шумБудил полет орлиный думНо глубине резвился ключСвоим терпением могучИ он подмыл звеня гранитЧто ныне в воздухе виситВ горе теперь глубокий ходДля еле движущихся водИ старый ствол, подгнив, упал…Но молодых деревьев хорВ провал рассыпал свой дозор.
«Твердый камень на пути…»
Твердый камень на пути —Преткновенье для ноги.Можешь камень обойтиПрыгнуть трудно для других.Твердый камень для ручья —То же самое смотри:Обошел его звуча,Иль поверх падут струи.Многострунный водопадБелопена, блеск и шумВсяк ручей препонам рад,Чтит душа воды прыжок,Раздробленную игру,Механический порог.
1924
«Говорят: оранжерея…»
Говорят: оранжерея,Где живет оранж жирея..
Приказ («Сегодня скверная погода…»)
Сегодня скверная погода…Слеза — не дождь… из глаз урода;И, даже, яркие цветыПод кляксой грязи — не чисты.Ведь им раскрыться на кладбище,Где у гробов прогнило днищеИ даже гениальный нервСглодал могил бесстрастный червь.Сегодня — скверная погодаУйти б скорей под черносводы!..Давай мертвецкой архалук,Скорейшая из всех прислуг.И, где луны остродвурогойГрядут разбрызгать перламутрИзгибах Золотого РогаВолнокеанских толпы судр,Не устьем, а зимы истокомЗатерт полярно ненарокомЮжанин карт — Владивосток…Бери скорей тепло в кавычки!Сибмразснегозимы привычкиПозорят твой юго-восток!..
Остров Аскольд
Ор. 28.
Живет таясь скалах кобольд,У брега плещется Нерея;Твой взголубевший взлет, Аскольд,Мы покидаем не жалея.Придется ли тебя узретьЗемными смертными очамиПоверх зыбей зелено-сетьНа страже срывными скалами?..Но очерк милого АскольдаТуманно пенного, звеняНесем морскую свежесть дня…С Россией нас соединяетПоследний взгляд ее ГерольдаПоследний дым ее огня!!
30 IX. 1920 г.
