- Но Женевьева внутри?
Сэм кивнул.
- Вместе с Хью.
Томас разглядывал замок, стоя на краю леса. Никаких шансов, подумал он. Солнце окрасило стены в красный цвет, ров тоже мерцал алым и отражал вспышки света со шлема стражника.
С пушкой, подумал он, можно было бы разнести подъемный мост за день, но как он перейдет через ров?
- Я принес твой лук, - сказал Сэм.
- Ты меня ждал? - спросил Томас. - Или планировал сам им воспользоваться?
Какое-то мгновение Сэм выглядел смущенным, а потом сменил тему.
- Мы привезли и графиню, - сообщил он.
- Привезли ее?
Сэм мотнул головой в сторону юга.
- Она там, на ферме. Питт присматривает, чтобы глупая сучка не сбежала.
- Какого черта ты ее привез?
- На случай, если ты захочешь ее обменять, - сказал Сэм. - Это была идея отца Левонна. Он тоже здесь.
- Отец Левонн? Зачем?
- Он хотел приехать. Он не был уверен, что ты захочешь ее обменять, но..., - Сэм умолк.
- Это было бы простым решением, - произнес Томас. Он подумал, что не следует терять здесь время. Нужно найти Злобу, но важнее этого было известие о том, что принц Уэльский повел свою армию куда-то вглубь Франции.
Лучники и латники опустошали окрестности, разрушали фермы, сжигали города и сеяли панику, всё это в надежде заманить французскую армию под прицел длинных боевых луков и стрел с гусиным оперением.
Томас знал, что его место - в рядах той армии, но вместо этого застрял здесь, потому что Женевьева и Хью находились в плену, и самым простым решением действительно было вернуть Бертийю, графиню Лабруйяд, ее мстительному мужу, но если бы он сделал это, Томасу пришлось бы столкнуться с гневом Женевьевы.
Ладно, подумал он, пусть она рассердится. Лучше быть в ярости, но свободной, чем в плену и без надежды.
- Ты выставляешь караульных? - спросил он Сэма.
- По всему краю леса. Еще пара на дороге к востоку, дюжина на ферме.
- Ты всё правильно сделал, - повторил Томас. Взошла луна, и последние лучи солнца на западе исчезли. Томас сделал знак Кину, чтобы тот к нему присоединился, когда пошел на ферму, где держали Бертийю.
- Хочу, чтобы ты проехался к замку, в пределах слышимости, - сказал он ирландцу. - Никакого оружия. Расставь руки широко, чтобы показать, что ты не вооружен.
- И я и правда буду без оружия?
- Да.
- Иисусе, - произнес ирландец. - А на какое расстояние стреляет арбалет?
- Гораздо дальше, чем до того места, с которого тебя будет слышно.
- Так ты хочешь моей смерти?
- Если бы поехал я, - объяснил Томас, - думаю, они могли бы выстрелить, но тебя они не знают, и язык у тебя подвешен.
- Ты и правда это заметил?
- Они не будут стрелять, - ободряюще произнес Томас, надеясь, что это правда, - потому что захотят услышать то, что ты скажешь.
Кин запустил пальцы в шерсть двух волкодавов, подошедших к его ногам.
- И что я скажу?
- Скажи, что я обменяю графиню на Женевьеву и моего сына. Их будут сопровождать не больше трех человек с каждой стороны, обмен состоится на полпути между лесом и замком.
- Из-за этого вся эта кутерьма? - спросил Кин. - Из-за графини?
- Лабруйяд хочет ее вернуть.
- Ах, как трогательно. Должно быть, он ее любит.
Томас предпочел бы не думать о том, почему граф хочет вернуть Бертийю, он знал, что совершая этот обмен, приговаривает ее к мучениям и, возможно, к смерти, но Женевьева и Хью были для него гораздо важнее. Как жаль, подумал он. Но это неизбежно.
- И когда я должен доставить это послание? - спросил Кин.
- Сейчас, - сказал Томас. - Лунного света достаточно, чтобы они заметили, что ты не вооружен.
- Для того, чтобы прицелиться из арбалета, тоже.
- Да, - согласился Томас.
Он нашел графиню на огромной кухне фермы, комнату пересекали массивные балки, с которых свисали сушеные травы. Там был отец Левонн, священник из Кастийона д'Арбизон, а Питт охранял ее.
Питт, у которого не было другого имени, был высоким, худым и молчаливым человеком с костлявым лицом, прямыми волосами, перевязанными изношенной тетивой, и глубоко посаженными глазами.
Англичанин из Чешира, он присоединился к эллекенам в Гаскони, выехав из леса, как будто уже находился вместе с ними, а потом просто молча встал в строй.
Питт был мрачен и замкнут, и Томас подозревал, что он дезертировал из какого-то другого отряда, но также он был превосходным лучником и знал, как повести за собой людей в битве.
- Рад, что ты вернулся, - пробурчал он, увидев Томаса.
- Томас, - с облегчением произнес отец Левонн, встав с кресла, находившегося рядом с Бертийей.
Томас сделал ему знак не вставать. Бертийя сидела за большим столом, на котором, горели две свечи, испуская клубы дыма. Служанка, которой ее снабдила Женевьева, выбрав из девушек в Кастийоне д'Арбизон, стояла на коленях подле нее.
Глаза графини были красными и заплаканными. Он подняла взгляд на Томаса.
- Ты собираешься меня вернуть, так ведь?
- Да, миледи.
- Томас..., - начал отец Левонн.
- Да, - резко ответил Томас, обрывая ту попытку протеста, которую готов был сделать священник.
Бертийя опустила голову и снова заплакала.
- Ты знаешь, что он со мной сделает?
- У него моя жена и сын, - ответил Томас.
Она тихо всхлипнула.
- Иисусе, - прошипел Кин рядом с Томасом.
Томас не обратил внимания на ирландца.
- Мне жаль, миледи, - сказал он.
- Когда? - спросила она.
- Нынче ночью, надеюсь.
- Я бы предпочла умереть, - сказала она.
- Томас, - промолвил отец Левонн, - позволь мне пойти поговорить с графом.
- И что хорошего, черт возьми, это принесет, по твоему мнению? - Томас задал вопрос более резко, чем намеревался.
- Просто позволь мне поговорить с ним.
Томас покачал головой.
- Граф Лабруйяд, - сказал он, - злобный ублюдок, жирный злорадный и разгневанный ублюдок, к этому времени он, вероятно, уже пьян, и, разреши я тебе отправиться в его замок, возможно, оттуда ты уже не выйдешь.
- Тогда я останусь там. Я священник. Я иду туда, где во мне нуждаются, - отец Левонн помедлил. - Позволь мне поговорить с ним.
На мгновение Томас задумался.
- Может быть, если ты останешься снаружи.
Левонн поколебался, а потом кивнул.
- Подойдет.
Томас взял Кина под руку и отвел его во двор фермы.
- Не позволяй отцу Левонну заходить в замок. Они могут сделать из него еще одного заложника.
Ирландец, казалось, на мгновение потерял дар речи, но потом к нему вернулась способность говорить.
- Боже ж ты мой, - произнес он с тоской в голосе, - она так прелестна.
- Она принадлежит Лабруйяду, - резко ответил Томас.
- Она может затмить звезды и обратить разум мужчины в дым, - сказал Кин.
- Она замужем.
- Такое прелестное создание, - продолжал Кин изумленно, - заставляет поверить, что Господь и правда любит нас.
- А теперь найди свежую лошадь, - велел Томас, - вы с отцом Левонном доставите послание в Лабруйяд.
Он повернулся к священнику, который последовал за ними под лунным светом.
- Можешь говорить, что хочешь, отец, но если ты не убедишь графа отпустить Женевьеву, я обменяю графиню.
- Хорошо, - без особого энтузиазма отозвался отец Левонн.
- Я хочу покончить с этим, - резко произнес Томас, - потому что завтра мы отправляемся на север.
Отправляемся на север. Чтобы присоединиться к принцу или чтобы найти Злобу.
Роланд де Веррек почувствовал, что его душа парит, как птица на ясном небе, птица, что может пронзать облака сомнений и подниматься на высоту славы, птица с крыльями веры, белая птица, как лебеди, что плавали во рву замка графа Лабруйяда, где он стоял на коленях в освещенной свечами часовне.
Он осознавал, как колотится его сердце, отбивая барабанную дробь в груди, как будто в унисон с хлопаньем крыльев его взлетающей ввысь души. Роланд де Веррек находился на вершине блаженства.
В тот вечер он узнал об ордене Рыбака. Он выслушал отца Маршана, рассказавшего о целях ордена и рыцарском обете по поиску Злобы.
- Но я знаю про Злобу, - сказал Роланд.
Отец Маршан был ошеломлен, но потом пришел в себя.
- Знаешь? - спросил он. - Что именно ты знаешь, сын мой?
- Это меч, который Святой Петр принес в Гефсиманские сады, - ответил Роланд, - меч, который тот вытащил, чтобы защитить нашего Создателя.
- Священное оружие, - тихо добавил отец Маршан.
- Но про́клятое, отец. Говорят, что оно проклято.
- Я тоже это слышал, - сказал отец Маршан.
- Проклято, потому что Святой Петр обнажил его, а Христос этого не одобрил.
- Dixit ergo Iesus Petro mitte gladium in vaginam, - отец Маршан хотел было процитировать Писание, но потом остановился, потому что Роланд выглядел несчастным. - Что такое, сын мой?
