— Ну что ж… — глубокомысленно отозвался Ринсвинд, рассчитывая, что рано или поздно что-то прояснится.
— Босс грит, ты, Чарли, должон приготовить для неё пудинг.
— Так прямо и сказал?
— Грит, это должон быть самый зыкинский пудинг в мире, Чарли.
— Будь спок?
— Грит, великий Нунко придумал для госпожи Венди Муссо клубничный мусс, а знаменитый шеф-повар Импозо изобрёл для госпожи Маргирин Глазурье яблочную глазурь, а твой собственный отец, Чарли, почтил госпожу Джанин Зефирь великолепным апельсиновым зефиром, но вот сейчас, Чарли, настал твой звёздный час. — Повар горько покачал головой. Они приблизились к столу, за которым, обхватив голову руками, безутешно рыдал маленький человечек в белом поварском облачении. Перед ним выстроилась батарея пустых пивных банок. — С тех пор бедняга не просыхает, так что в конце концов мы решили: пора кого-нибудь вызвать. Сам-то я главный по бифштексам и креветкам.
— Стало быть, надо приготовить пудинг? С названием в честь оперной певицы? — уточнил Ринсвинд. — Такова, говоришь, традиция?
— Ага, и ты уж Чарли не подведи, друг. Он же не виноват.
— Ну что ж…
Ринсвинд задумался о пудингах. В общем и целом пудинг — это фрукты со сладким кремом. Ну, ещё иногда печёная прослойка. Проблемы, с его точки зрения, не было.
— Будь спок, — утешил он. — Сейчас что-нибудь состряпаю.
Внезапно в кухне воцарилась полная тишина. Все повара и поварята, прежде деловито сновавшие каждый по своим делам, замерли и воззрились на него.
— Начнем с начала, — продолжал Ринсвинд. — Что у нас есть из фруктов?
— В такую позднотищу мы, кроме груш, ничего не нашли.
— Будь спок. А как насчёт крема?
— Тоже есть, ясен перец.
— Отлично. Так как там зовут эту вашу дамочку?
Над кухней угрюмой пеленой распространилась тишина.
— Она примадонна, — мрачно заявил один повар.
— Хорошо, хорошо. И как её имя?
— Э-э… в этом-то, видишь ли, и проблема, — покачал головой другой повар.
— Почему?
* * *
Думминг открыл глаза. Воды утихомирились — по крайней мере, сейчас море выглядело спокойнее, чем прежде. Вверху даже проглядывали клочки чистого синего цвета, хотя облака пересекали небо так, будто каждое из них заручилось услугами собственного ветра.
Во рту был такой вкус, словно там совсем недавно плавили олово.
Кое-кто из волшебников тем временем сумел приподняться на колени. Декан нахмурился, снял шляпу и выудил из неё крабика.
— …Хорошая лодка. Просто отличная, — пробормотал он.
Зелёная мачта уцелела, хотя лист-парус заметно потрепало. Однако суденышко продолжало довольно бодро идти против ветра, дующего со стороны…
…Континента. Который возвышался неподалеку красной, поблескивающей под вспышками молний стеной.
Чудакулли, покачиваясь, распрямился и указал на континент.
— Совсем немного осталось! — воскликнул он.
И тут декан не выдержал.
— Я по горло сыт твоей тошнотворной жизнерадостностью! — рявкнул он. — Так что лучше заткнись!
— Вообще-то, я твой аркканцлер.
— Это мы ещё посмотрим, какой ты аркканцлер!
Думминг заметил, что в глазах декана начал разгораться зловещий огонёк.
— Сейчас неподходящее время, декан!
— И вообще, на каком-таком основании ты здесь распоряжаешься, а, Чудакулли? И аркканцлером чего именно ты являешься? Незримый Университет даже ещё не существует! Скажи ему, главный философ!
— Захочу — скажу, захочу — нет, — презрительно фыркнул тот.
— Как это? Что это значит? — взвился декан.
— Я не считаю себя обязанным выполнять твои указания, декан!
Когда минутой позже на палубу вылез казначей, лодка уже ходила ходуном. Трудно сказать, на сколько именно фракций раскололся преподавательский коллектив (каждый отдельно взятый волшебник уже сам по себе фракция), но в общем и целом волшебники разделились на два противоборствующих, хотя и весьма шатких альянса.
Гораздо позже, когда Думминг Тупс восстанавливал ход событий, его крайне поразил один факт: никто даже не подумал прибегнуть к магии. Волшебники привыкли жить в атмосфере, в которой разящее слово наносит много больше вреда, чем волшебный меч. Они знали, что правильно составленный циркуляр бьёт не хуже огненного шара, зато куда дольше. Кроме того, посохов под рукой ни у кого не оказалось, как и подходящих случаю заклинаний. Таким образом, проще было орудовать кулаками, хотя волшебники дерутся весьма своеобразно: демонстративно и яростно размахивая руками и одновременно стараясь держаться от противника как можно дальше.
Вечная улыбка казначея сразу слегка поблекла.
— Мои результаты были на три процента выше твоих!
— И откуда такие сведения, декан?
— Когда тебя назначали аркканцлером, я заглянул в бумаги!
— И решил поднять этот вопрос через сорок лет?
— Экзамен есть экзамен!
— Э-э… — начал было казначей.
— Надо ж быть таким мелочным! Но что ещё ожидать от студента, у которого отдельная ручка для красных чернил!
— Ха! Зато я не проводил дни в пьянстве и азартных играх! И не прогуливал!
— Ха! А я всем этим занимался, да, и благодаря этому узнал жизнь! И это не помешало мне иметь почти такие же хорошие отметки, как у тебя, несмотря на то что на экзамен я пришел в состоянии первосортного похмелья, ты, раздутый от самомнения мешок сала!
— Что? Как? Мы, значит, перешли на личности?
— Именно, Задница На Два Стула! Самое время перейти на личности! В Университете недаром говорят, что у всякого, кому не повезёт идти следом за тобой, начинается морская болезнь!
— Я подумал, может быть… — робко произнёс казначей.
Воздух вокруг волшебников трещал. Волшебник в дурном настроении притягивает магию, как переспелое яблоко — мух.
— Как, по-твоему, казначей, кто лучший аркканцлер? Я или он? — не сводя глаз с Чудакулли, осведомился декан.
Казначей растерянно заморгал слезящимися глазками.
— Я думаю, э-э… вы оба… гм-м… в вас обоих много хорошего… гм-м… э-э… может, пора привести это хорошее к общему знаменателю?
Одно краткое мгновение спорщики обдумывали данное предложение.
— Интересная мысль, — похвалил декан.
— Довольно глубокая, — поддержал Чудакулли.
— Я, знаешь ли, НИКОГДА не питал особой симпатии к профессору современного руносложения…
— От его постоянных ухмылочек просто тошнит, — согласился Чудакулли. — Он абсолютно не умеет работать в коллективе.
— Неужели? — особенно мерзко ухмыльнулся профессор современного руносложения. — Зато отметки у меня были получше ваших. И я не такой толстый, как декан! Хотя куда более великий! Скажи им, Тупс!
— ГОСПОДИН Тупс, ты, жирная бочка! — услышал Думминг и с изумлением осознал, что этот голос — его собственный.
Думминг чувствовал себя так, словно на него наложили чары. С другой стороны, он мог бы ничего и не говорить, просто ему хотелось в кои-то веки выложить всё начистоту.
— Прошу прощения, я только хотел, э-э, сказать… — предпринял ещё одну робкую попытку казначей.
— Да заткнёшься ты наконец, казначей! — рыкнул Чудакулли.
— Прошу прощения, прошу прощения, прошу прощения…
Чудакулли погрозил декану пальцем.
— А теперь слушай меня…
С его руки сорвалась алая искра и, оставив у самого уха декана дымный след, врезалась в мачту, которая тут же взорвалась.
Декан сделал глубокий вдох, а когда декан делал глубокий вдох, содержание воздуха в атмосфере резко уменьшалось. Обратно воздух вышел вместе с ревом:
— ТЫ СМЕЕШЬ ШВЫРЯТЬСЯ В МЕНЯ МАГИЕЙ?!
Чудакулли остолбенело смотрел на собственную руку.
— Но я… мне…
Зубы упрямо не желали разжиматься, однако Думмингу всё же удалось выдавить сквозь них несколько слов:
— Нми првляит мкия!
— Что? Что ты там бубнишь? — осведомился профессор современного руносложения.
— Ну я тебе покажу МАГИЮ, надутый клоун! — завопил, размахивая руками, декан.
— Это всё магия! — хватая его за руку, ухитрился достаточно отчетливо проговорить Думминг. — Декан, ты же разнесёшь аркканцлера на мелкие кусочки!
— Ага, именно это я сейчас и сделаю!
— Прошю прощения, не хотела вам мешать, но…
Из люка показалась голова госпожи Герпес.
— Да, госпожа Герпес? Что такое? — заорал Думминг, одновременно уклоняясь от вспышки, слетевшей с руки декана.
— Йа понимаю, ви заняты важьными универьситетскими делами, но там, внизю, и должно быть столько трещин? Из них течет вода…
Думминг заглянул в люк. Там плескалась вода.
— Мы тонем! — воскликнул он. — Вы, старые жирные ду… — Он прикусил язык. — Корабль трещит по швам! Вместе с нами! Смотрите, он желтеет!
