— Решил перед этой бабой щегольнуть? — заругалась Цзиньлянь. — Нет, арестант проклятый, меня улыбками не обманешь. Не окажись я у калитки, ты б себе преспокойно прошел, не стал бы спрашиваться. Загодя с вонючкой снюхался. Вот тебя туда и тянет. А мне думал рот заткнешь, да? Почему не послал служанку, почему ее заставил шубу принести, а? Еще раскланивается тут, прощения просит. Да за кого она меня, вонючка несчастная, принимает, а? Подразнить захотел? Ты еще при Ли Пинъэр готов был меня живьем закопать. Пока пустовало гнездо, я не ревновала.
— Будет уж тебе! — уговаривал ее, смеясь, Симэнь. — Разве она не попросила прощения? А ты все равно к ней придираешься.
Цзиньлянь некоторое время помолчала.
— Ладно, ступай, отпускаю, — наконец, проговорила она. — А узелок не получишь. Чтобы с вонючкой грязь разводить, а потом ко мне?
Симэнь долго выпрашивал. Наконец, она протянула ему серебряную подпругу.
— На, бери! — сказала она.
— Давай хоть это, — пролепетал он и, спрятав в рукав, направился, шатаясь, к выходу.
— Поди сюда! — окликнула его Цзиньлянь. — Скажи, неужели с ней на всю ночь останешься? Постыдился бы служанок. Не задерживай ее, смотри. Дело сделай и отпусти.
— А кто на всю ночь собирается?! — возразил Симэнь и пошел.
— Погоди ты! — опять крикнула она. — Видать, невтерпеж? Слушай, что тебе говорят.
— Ну что?
— Спать с ней разрешаю, но чтоб лишнего у меня не болтать! Чтоб потом перед нами не куражилась, нос не задирала. Смотри, узнаю, тогда на глаза мне не показывайся. Отгрызу то, что у тебя там снизу.
— Вот потаскушка негодная! Тебе человека загубить ничего не стоит.
С этими словами Симэнь ушел.
— Пусть его идет, — уговаривала хозяйку Чуньмэй. — Чего вы его держите? Что свекровь ворчит, сноха мимо ушей пропускает. А то на вас больше злиться будет. Чем время терять, давайте в шашки сыграем, матушка.
Чуньмэй велела Цюцзюй запереть калитку. На столе появились доска и шашки.
— Матушка спит? — спросила горничную Цзиньлянь.
— Давно почивает, — отвечала Чуньмэй. — Как из дальних покоев пришла.
Не будем говорить, как играли в шашки Цзиньлянь и Чуньмэй. Расскажем о Симэнь Цине. Когда он отдернул дверную занавеску и вошел в покои Ли Пинъэр, то Жуи, Инчунь и Сючунь ужинали на кане. Завидев хозяина, они тотчас же встали.
— Ужинайте, ужинайте! — сказал Симэнь и, пройдя в гостиную, опустился в кресло против портрета Пинъэр. Немного погодя появилась сияющая Жуи.
— Холодно здесь, батюшка, — сказала она. — Прошли бы во внутренние покои.
Симэнь протянул руки и, заключив ее в объятия, поцеловал. В спальне они сели около кровати. На углях кипел чай. Инчунь сейчас же подала чашечку Симэню. Жуи стояла близ кана и грелась у жаровни.
— Вам, батюшка, и выпить не пришлось, — заговорила она. — Гости вон как рано разъехались.
— Если б не завтрашний визит к его сиятельству Цаю на корабль, мы бы еще посидели.
— Выпейте винца, батюшка, — продолжала Жуи и обратилась к служанке: — Ступай подогрей вина. А закуски у нас найдутся. С прошлого раза от жертвенного стола покойной матушке остались. Рис мы съели, а до цзиньхуаского вина и закусок даже не дотрагивались. Вам оставили.
— Ели бы сами, — отвечал Симэнь и наказал: — Из закусок дайте только что повкуснее. В цзиньхуаское вино я не хочу. — Он обернулся к Сючунь: — Зажги фонарь и сходи в грот Весны. Налей там в кабинете из жбана виноградного. Ван Цзин тебе покажет. Я виноградного выпью.
— Слушаюсь! — отвечала служанка и, поклонившись, пошла с фонарем в сад.
Инчунь поспешно расставляла на столе закуски.
— Сестрица, — обратилась к ней Жуи, — открой-ка короб. Надо батюшке к вину-то лакомства поставить.
Жуи подошла к лампе и стала доставать из короба всевозможные кушанья. На столе появились утятина, голубятина, маринованная рыба, лапша с бобовыми ростками, приправленная молодым душистым луком медуза, мясные сосиски с потрохами, залитая желтым соусом серебряная лапша-рыба и вареные бамбуковые ростки с салатной горчицей. Перед Симэнем поставили также вычищенные до блеску два кубка на подставках и палочки.
Тут подоспела с кувшином виноградного и Сючунь. Вино процедили и подогрели, после чего Жуи наполнила кубок и поднесла хозяину. Симэнь поднес кубок к губам. Густо-красный напиток издавал необыкновенно тонкий аромат. Жуи встала поближе, у самого стола. Она наполняла кубок и подавала к вину жареные каштаны.
Инчунь смекнула, в чем дело, и удалилась в кухню к Сючунь. Когда они остались вдвоем, Симэнь пригласил Жуи к себе на колени. Они обнялись и пили из уст в уста. Жуи грызла орехи и угощала ими Симэня. Он расстегнул ее бледно-зеленую шелковую кофту и, прильнув к ее нежно-белой груди, поиграл сосками.
— Дитя мое! — восклицал он восторженно. — Мне, твоему возлюбленному, милее всего эта белизна, — такая же, как у твоей покойной матушки. Когда я обнимаю тебя, мне кажется, я обнимаю ее.
— Что вы говорите, батюшка! — Жуи засмеялась. — Моя матушка нежнее и белее меня была. Матушка Пятая тоже собой хороша, но тело у нее розовыми пятнами — так, ничего особенного. Матушка Старшая и Третья — вот белизной взяли. Правда, у Третьей рябинок многовато. Зато матушка Сюээ — красавица, ничего не скажешь. И бела и стройна. — Жуи помолчала и заговорила о другом: — Я вам, батюшка, вот что хочу сказать. Сестрица Инчунь собирается мне подарить заколку-восемь бессмертных, а у вас, батюшка, попросить к новогодним празднествам золотого тигренка, которого наша матушка носила. Вы ей дадите?
— Если у тебя нет драгоценностей, я отнесу золота ювелиру и закажу тебе заколку, — сказал Симэнь. — А сундук с головными украшениями и драгоценностями твоей матушки хранится в дальних покоях у хозяйки, так что неловко спрашивать.
— Ладно, согласилась Жуи. — Тогда и мне тигренка закажите, хорошо?
Она земным поклоном поблагодарила хозяина, после чего пир продолжался.
— Батюшка, сестриц бы надо позвать, — предложила, наконец, Жуи. — Пусть по чарочке выпьют. Не обиделись бы.
Симэнь крикнул Инчунь, но она не отозвалась. Тогда Жуи сама пошла в кухню.
— Сестрица, тебя батюшка зовет, сказала она Инчунь.
Когда горничная подошла к столу, Симэнь велел Жуи налить ей чарку и положить закусок. Инчунь осушила чарку и, стоя у стола, стала закусывать.
— Надо бы и сестрицу Сючунь позвать, — обратилась к ней Жуи. Инчунь удалилась.
— Она не придет, — сказала Инчунь, вернувшись из кухни, а немного погодя забрала с кана постель и пошла на ночлег. — Не хочу в гостиной на скамейке ночь коротать. Пойду на кан, к Сючунь под бок. Чай там кипит батюшке, сама тогда нальешь.
— Прикрой заднюю дверь, — наказала Жуи. — Я потом запру.
Инчунь удалилась. Немного погодя Жуи собрала со стола посуду, подала Симэнь чай, а сама пошла запереть дверь.
На всякий случай она разобрала для хозяина постель, как следует согрела шелковое одеяло и расшитые подушки.
— Вы где будете спать, батюшка? — спросила она. — На кане или на кровати?
— Давай на кровати.
Жуи расстелила перину и позвала Симэня, чтобы помочь ему снять туфли и чулки, а сама после омовения заперла дверь, поставила на столик у кровати лампу и, раздевшись, забралась под одеяло. Они лежали обнявшись. Жуи играла с Симэнем. Она мяла руками его предмет, который, подтянутый подпругой, являл вид грозный и устрашающий. Она радовалась и в то же время побаивалась. Они целовались, крепко прильнув друг к другу. Опасаясь как бы не простыла Жуи, которая лежала на спине под одеялом совершенно голой, Симэнь прикрыл ей грудь нагрудником, ухватил за обе ноги и, собравшись с силами, начал заталкивать и выдергивать. Женщина порывисто дышала, и от его молотьбы действий лицо ее горело огнем.
— А этот нагрудник мне тоже покойная матушка дала, — заметила она.
— Не беспокойся, душенька моя! Я тебе завтра же из лавки полкуска красного атласу принесу. В шелковом белье и атласных ночных туфельках меня встречать будешь.
— Вот спасибо! А я выберу время и сошью.
— Да, я что-то запамятовал, сколько тебе лет и как твоя фамилия, — спросил Симэнь. Муж у тебя вроде был по фамилии Сюн?
— Да, его звали Сюн Ван, а моя девичья фамилия — Чжан, я — Чжан Четвертая. Мне тридцать второй год пошел.
— Значит, я на год старше.[1428]
Симэнь продолжал свое дело, называя ее Чжан Четвертой.
— Будешь мне усердно служить, дитя мое, — говорил он, — кормилицей к младенцу Старшей хозяйки поставлю, а если сама наследником обзаведешься, — вознесу, младшей женой сделаю. Место покойной твоей матушки займешь. Что на это скажешь, а?
— Муж у меня умер, родителей тоже не стало, — говорила Жуи. — Всем сердцем рада служить вам, батюшка. Вот о чем мечтаю, и нет у меня другого желания. Быть бы мне до самой моей смерти рядом с вами, батюшка. А за щедрые милости ваши и посулы не знаю, как мне вас и благодарить.
