Короче говоря, об Андрееве позаботились, упрятав его подальше, в безопасный Харьков, определив на хорошую и полезную должность. Он налаживал профсоюзную деятельность в республике, только что освобожденной от немцев. Затем был переведен в Москву.
С Иосифом Виссарионовичем сблизился Андрей Андреевич на совместной работе. В 1924–1926 годах он был секретарем ЦК ВКП(б), то есть одним из ближайших помощников Генерального секретаря Сталина. Последний сумел оценить надежность, исполнительность, скромность молодого тридцатилетнего соратника. Особенно после того, как Андреев счел возможным полностью раскрыться перед Сталиным, поведал ему все свои секреты. В Андреева Иосиф Виссарионович поверил, как мог верить только он: полностью, до конца.
С ведома Иосифа Виссарионовича в 1927 году в Москву прибыл некто Ф. Варбург, близкий знакомый банкира Якова Шиффа. Ему был оказан теплый прием — случай по тому времени редкий. Сталин был достаточно брезглив для того, чтобы якшаться с заморским капиталистом, берег классовую честь мундира. Но, с другой стороны, и достаточно практичным для того, чтобы извлечь из визита Варбурга всю возможную выгоду. Переговоры с гостем вел Андрей Андреевич. В отличие от разрекламированного миллионера А. Хаммера, который шумно помог нашей стране на копейку, а молчком заработал при этом в тысячи раз больше, посланец Якова Шиффа о прибылях не заикался. У него были другие заботы — установить связи в самом верхнем эшелоне власти. По инициативе Варбурга впервые зашел тогда разговор о создании на территории Советского Союза некой «земли обетованной», которая смогла бы стать объединяющим центром еврейской диаспоры. Даже место предлагал: юг Украины или Крым. С соответствующим финансированием. (Сталин, как мы знаем, лишь частично, на свой манер, реализовал это предложение, организовав на Дальнем Востоке Еврейскую автономную область).
И еще высказал Варбург одну просьбу: уничтожить в Екатеринбурге Ипатьевский дом, сровнять с землей, чтобы следа не осталось от того подвала, где пролилась кровь царской семьи и где начертаны были каббалистические цифровые надписи, уже тогда привлекавшие исследователей. Вероятно, имел Варбург контакт и с Борисом Элькиным, главным блюстителем закона и порядка в городе, который носил имя Свердлова. Несколько раз «прощупывал» потом Элькин мнение члена Политбюро ЦК ВКП(б) Андреева на предмет снесения ипатьевского дома, обосновывая это различными причинами, в том числе и политическими. Андреев, естественно, советовался со Сталиным, а у того был свой резон:
— Нет, пусть стоит. Пусть им на психику давит… Понадобится, мы в этом доме еще и музей откроем. Филиал музея Революции…
Прочный старинный дом пережил период большой войны, пережил самого Сталина и мог бы еще простоять долго, в той или другой форме служа людям. Но защитить его было некому, и недавно, в конце семидесятых годов, первый секретарь Свердловского обкома партии Борис Ельцин распорядился снести его, якобы для того, чтобы расширить улицу.
Узнав об этом, я расспросил одного своего знакомого, что за человек столь решительный секретарь. «Странный, — прозвучало в ответ. — По образованию строитель, а по призванию — разрушитель. Если что и создает, то лишь конфликты. Всегда у него какие-то враги, на борьбу с ними расходует свою незаурядную энергию и завоевывает известность. Не поймешь, какому богу он служит…» Ну что ж, нечто подобное можно сказать не только о Ельцине, но и о некоторых других партийных руководителях новой послевоенной когорты.
Вскользь упоминал я о том, что в нашей стране имелось как бы две разведки, работавших в зарубежных странах. Одна обычная. Основу ее составляли люди, добывавшие сведения, выполнявшие задания центра в силу своего патриотизма, а то и просто ради заработка. Резиденты, агентура, связники — большая и сложная сеть, создаваемая и руководимая специальным управлением в системе НКВД — госбезопасности военного ведомства. Здесь довольно часто менялись наркомы, менялось командование, менялись взгляды, методы, что отражалось и на разведке. При Ежове одни требования, при Берии — другие. Кого-то перепроверяли, кого-то отзывали, кому-то начинали не доверять. Все эти пертурбации не шли на пользу, хотя и в таких условиях разведка действовала смело и виртуозно, надо отдать ей должное.
Превосходство же наше над разведками всех стран заключалось в том, что мы имели за рубежом еще одну надежную и очень устойчивую сеть, какой не способно было обзавестись любое другое государство. Я бы условно назвал эту сеть политической. В ней не было агентуры в привычном понимании этого слова. Обычного агента можно и перекупить, и перевербовать. Нет, на нас работали не за плату, не за страх, а за совесть убежденные коммунисты-интернационалисты, члены Коминтерна. Некоторые из них занимали значительные посты в своих странах, пользовались влиянием. К их помощи прибегали редко, лишь в крайнем случае, исключая всякую возможность провала, компрометации. Создал эту сеть лично Дзержинский, он и передоверил ее потом Андрею Андреевичу Андрееву. Только Андреев знал всех этих людей и еще один его помощник, только они встречались с этими политическими агентами в нашей стране или за рубежом. Всего их было, если не ошибаюсь, к началу войны сто два или сто три человека. Даже Сталину были известны далеко не все, да он и не стремился к этому, доверив тонкое и деликатное искусство Андрею Андреевичу.[68]
Были в двух наших разведках такие лица, которые работали сразу и в одной, и в другой системе, если этого требовала необходимость. Разница состояла лишь в том, что Андреев всегда знал, кто из его людей одновременно сотрудничает и в ведомстве Берии, а вот Лаврентий Павлович о таком двойном подчинении не знал никогда и вообще о существовании второй (или первой) сети мог только догадываться. Случалось, что возникали некоторые недоразумения, но Андреев быстро и тактично ликвидировал их, лишь изредка используя авторитет Сталина, дававшего соответствующим руководителям указания без объяснения причин.
Рихард Зорге, например, чье имя получило широкую известность после войны, числился в ГРУ — Главном разведывательном управлении Генерального штаба. Начальник ГРУ по должности являлся заместителем начальника Генштаба. А сменялись эти ответственные работники, от которых требовалась особая осмотрительность, последовательность, перспективность, знание кадров, — сменялись они в конце тридцатых годов с быстротою необыкновенной. Каждый год — новенький и, разумеется, умнее предыдущих: со своим уставом в чужой монастырь. Не стало опытного разведчика и умелого организатора Я. К. Берзина — высокий пост занял выдвиженец Ежова некто С. Г. Гендин, «прославившийся» своей подозрительностью, уничтожением собственной агентуры. При нем разведчики опасались каждого вызова в Москву — редко кто потом возвращался или уходил на другое задание. Некоторые предпочитали не приезжать, а остаться за рубежом (как Вальтер Кривицкий), хотя и знали, что у наших карательных органов длинные руки, никакие границы им не преграда.
Сомневаясь во всех (или сознательно стремясь уничтожить самых активных разведчиков), старший майор государственной безопасности троцкист Гендин не обошел своим вниманием и Зорге. Вот документ, подписанный им в декабре 1937 года:
«ЦК ВКП(б), тов. Сталину. Сов. секретно. Представляю донесение нашего источника, близкого к немецким кругам в Токио. Источник не пользуется полным нашим доверием, однако некоторые его данные заслуживают внимания. Военно-политическая обстановка в Японии позволяет прийти к заключению, что выступление Японии против СССР может последовать в непродолжительном будущем…» События подтвердили правоту Зорге, вскоре развернулись бои на озере Хасан, затем на Халхин-Голе. А сверхбдительный Гендин рухнул с высокого поста вместе со своим покровителем Ежовым.
«Старшего майора госбезопасности» сменил комдив И. И. Проскуров, до этого отличившийся в Испании, сражаясь с фашистами. Если не ошибаюсь, он был танкистом, хорошо знал свое дело, но к разведке имел отношение весьма отдаленное и заметных следов в деятельности ГРУ не оставил. Ладно хоть собственную агентуру не искоренял. В 1940 году во главе ГРУ был поставлен генерал Ф. И. Голиков — фигура теперь известная и достаточно одиозная (мы уже говорили о его неудачном командовании 10-й армией). Умел он «держать нос по ветру», чутко улавливал настроение Сталина и представлял ему такие сводки, какие Иосифу Виссарионовичу хотелось бы видеть, вольно или невольно вводя в заблуждение человека, от которого зависело все. И это как раз накануне войны. Предупреждение Зорге о сроках нападения немцев не было принято во внимание именно потому, что Голиков высказал сомнение и снабдил полученное донесение соответствующими комментариями. И, как не справившийся со сложными делами разведки, был смещен и направлен формировать 10-го армию, сдав свои дела А. Н. Панфилову. Не позавидуешь разведчикам при таком мельтешении начальников.
