Она ещё раз попыталась успокоиться, взять себя в руки, решив основательно подумать потом, куда ведут нити этого мальчика и её дочерей и какую роль им отводит Троица, в достижении предписанной самой Райс стези.
Тут она встрепенулась, в решительности действовать именно таким путём и с удивлением осознала, что думает уже довольно долго, а вот Золотца с Кайсаем, до сих пор нет. Царица, почувствовав неладное, направилась на выход и там же в проходе остолбенела, узрев воркующую парочку. Она чисто автоматически окликнула дочь и когда та, вскочив, прошмыгнула обратно в баню, остолбенела вторично, увидев зарёванного воина.
Ей вдруг нестерпимо стало их всех жалко. Она, даже сама не ожидала от себя такого. И Золотце стало жалко, и Калли и этого девичьего угодника, что представил к своему горлу кинжал. Мальчишка ведь совсем. Какие-то неведомые силы пробудили в ней давно забытое материнство. Это было ещё удивительней, что она, по сути, никогда этим, особо не страдала, будучи с рождения нацеленная, исключительно на войны и царствование. Видно давал знать о себе возраст и огромный жизненный опыт. В «войнушки» навоевалась, да, и «нацарствовалась» уже до оскомины. Потянуло на что-то вечное, сентиментальное.
Райс не стала бороться с этим нахлынувшим чувством, а наоборот, чисто интуитивно решила, что с этим мальчиком, нужно поговорить просто, как мать, которой рыженький пострел, считающий себя великим воином, скорее всего, отродясь не видел, но о которой никогда не забывал.
И повела она его для разговора, не к зарёванной дочери, а на свежий воздух, взяв Кайсая под руку и медленно прохаживаясь вокруг банных шатров.
— Ты не смотри на то, что я вся в золоте и колдовских узорах, Кайсай, — начала она задушевно и в «доску по-свойски», — да, я царица, да, я колдунья, но в первую очередь, я мать и баба. Так уж мы устроены. И меня очень волнует судьба моих дочерей, а с некоторого времени и тебя, раз уж ты, впутался в наш змеиный клубок.
На Кайсая, действительно, произвело впечатление и её поведение, такое тёплое, ласковое, и её речь. Он даже забыл, что прохаживается под ручку с Царицей Степей, великой и ужасной колдуньей, которая одним желанием может вытянуть из него жизнь без остатка, он увидел в ней лишь мать и ему так захотелось иметь рядом такую же, свою. Расчёт царицы оказался полностью верным.
— Давай, рассказывай, что у тебя с ними, — продолжила она в том же материнском тоне, — вместе подумаем, как из этого выпутываться.
— А что рассказывать-то, — неуверенно, но и не запираясь, проговорил он.
Тем временем, Кайсай лихорадочно соображал, стоит ли теперь в этих обстоятельствах раскрывать секреты, а если раскрывать, то стоит ли все? Ну, то, что он про Апити и их ребёнка промолчит, в этом сомнения у него не было. Про Золотце, можно, признаться. Ведь, наверняка она догадывается. А вот про Калли, пожалуй, даже обязательно стоит поговорить.
Всё это время, что он обдумывал, Райс его не торопила и не прерывала его размышлений, продолжая вести по кругу. Взвесив все «за» и «против», рыжий решился попробовать:
— Апити… — начал он неуверенно и запнулся, как бы ещё сомневаясь в правильности принятого решения.
Но тут, его неожиданно прервала царица:
— Апити, мне больше не интересна, — сказала она, каким-то чутьём понимая, что Кайсай, толи связан с еги-бабой каким-то зарочным словом, толи есть какие-то другие причины, но он всегда неохотно говорит о ней и Райс решила, вернее, попыталась освободить его от необходимости говорить о лесной ведьме, — кстати, знаешь, что она передала мне?
Молодой бердник вопросительно посмотрел на золотую царицу.
— Да, ничего особенного. Она сказала, что я прекрасно справилась и без неё и всё делаю правильно, — она сделала паузу, ласково посмотрев в глаза рыжего и усмехнувшись добавила, — только это, я и без неё знаю. Так что, я освобождаю тебя от необходимости говорить о ней.
— Да, я не про то, — тут же стушевался Кайсай, отворачиваясь от её насмешливых глаз, — она мне, про меня и твоих дочерей поведала, притом, наедине, и девы об этом ничего не знают.
— Вот это уже интересно, — продолжая улыбаться, мягко поинтересовалась Матерь, — и что же?
— То, что они обе станут моими жёнами, — выпалил он, не то со злостью, не то обречённо.
Райс, от такого заявления, разом остановилась и развернула его лицом к себе, заглядывая ему в глаза, как бы проверяя, не врёт ли, при этом, продолжая загадочно улыбаться.
— Как это?
— Да, кто его знает? — буркнул под нос рыжий, пряча глаза в землю, — толи одновременно, толи по очереди, она не уточнила.
Реакция Райс, для бердника, оказалось неожиданной. Она, отцепившись от него, вдруг залилась от смеха, сгибаясь в три погибели, а отсмеявшись, обхватила его двумя руками и наклонив его голову, сначала прижала к своей груди, а затем отстранив, чмокнула в лоб.
— Так это ты мне, выходит, двойной зять будешь? — не унималась она, вытирая выступившие слёзы.
— А чему ты развеселилась, Матерь, — в изумлении и негодовании, взвился Кайсай, — мне, вот, не до веселья. Они, либо порвут меня, либо передерутся, а после всё равно порвут, только по одиночке.
Райс опять согнулась в очередном приступе хохота. Рыжий её не успокаивал, но и не добавлял больше, давая время высмеяться и успокоиться. Наконец, она перестала хохотать, но продолжая растягивать губы от уха до уха, проговорила:
— Да, попал ты мальчик. Ну, ничего, в случае чего, прячься за меня. В обиду не дам. Я этим козам, рога то быстро пообломаю.
— С Золотцем, я бы с удовольствием связал свою жизнь, Матерь, да, не могу, — продолжил изливать своё горе Кайсай, — как бердник, не могу. Не имею право оставлять за спиной то, что жалко будет терять. Я это понимаю. Она это понимает. Так что, тут всё грустно, а вот с Калли, я, пожалуй, вынужден просит твоей помощи.
Райс перестала улыбаться и даже остановилась, внимательно посмотрев на своего «двойного зятя».
— Я не понимаю, что ей от меня нужно и что она затеяла, — ответил он на не заданный царицей вопрос, — это не порыв души, как у меня с Золотцем, а продуманная и заранее заготовленное деяние. Теперь, я в этом, точно уверен. В Тереме, в место того, чтобы отдать меня девочкам-зайчикам, она взялась за меня сама и сделала всё, чтобы забеременеть.
— Ей это удалось? — настороженно спросила Райс, будто мужчина, как должное, обязан знать, удалось ей это или нет.
— Да, — не задумываясь ответил рыжий, — Апити сказала, но только так и не объяснила, зачем Калли это было нужно.
Тут задумалась Райс. Что-что, а вот этого царица, пожалуй, даже не ожидала. У неё возник сам собой, абсолютно тот же вопрос, которым мучился Кайсай:
— Но зачем ей это надо?
— Не знаю, — тут же ответил Кайсай, хотя его, по сути, никто не спрашивал, ибо Матерь задала вопрос сама себе, — но сдаётся мне, — тем не менее продолжил мужчина, — что это, как-то связано с некой Шамирам. Тебе ни о чём не говорит это имя?
В ответ он лишь лицезрел распахнутые от удивления глаза царицы.
— Шамирам? — переспросила она с нажимом.
— Да, — замялся бердник, — я не уверен, конечно, но моё предчувствие, постоянно подталкивает меня к тому, что её действия подчинены некой цели, которая в свою очередь, связана с этим именем. Кто такая Шамирам? Ты знаешь что-нибудь о ней?
— Конечно, — с тревогой ответила Райс, в одно мгновение превращаясь из любящей матери, во властную Царицу Степей и уходя в глубокое раздумье, отворачиваясь от Кайсая и заложив руки за спину, продолжая шествовать дальше, уже не обращая внимания на спутника.
В таком порядке и полном молчании, они сделали полный круг вокруг шатров. Царица больше ни о чём не спрашивала, Кайсай перебивать её размышления, не решался.
Наконец, Райс остановилась и смотря берднику в глаза, проговорила:
— Шамирам — великая царица мира в древности. Видимо её слава, вскружила голову девочке, и она решила повторить её подвиг.
— Она хочет стать царицей мира? — не веря сказанному переспросил рыжий.
