- Да ни о чём особом. Ты на меня сердишься?
- Да. Хотя... Ты, друг мой, совершенно невыносим, но на тебя трудно сердиться долго.
- Точно? Тогда... - он оборвал себя и крепко обнял Машу. Она не успела и пикнуть. Запрокинув ей голову, долго целовал. Не так, как прежде. Целовал тяжело, страстно, не давая ей ни одного шанса отстраниться, передохнуть. У Маши помутилось сознание, не хватало воздуха, нечем было дышать. Начинался форменный бред. Она впервые столкнулась с настоящей мужской страстью. Что-то тёмное, древнее, неподдающееся рассудку и неумолимое окутало их, против чего выступать бессмысленно.
К счастью, непоправимого не произошло. Дышать тоже иногда надо. Когда Славка ненадолго оторвался, и она смогла сделать один глубокий вдох, другой, третий, голова начала яснеть, прочищаться. Тело требовало повторения, погружения в то тёмное и властное нечто, отступившее ненадолго и караулившее удобный момент. Одна совесть встала в оппозицию ко всему существу Маши. Славка опять начал целовать девушку, заваливая её на диван. Но... Совесть не позволила девушке второй раз потерять голову, настойчиво стучала единственной мыслью в пустом черепе: "Ты не имеешь права... вы подлость творите... на чужом несчастье...". Маша отлепила свои губы от Славкиных, уткнулась ему в плечо и призналась:
- Я тебя люблю, Слав. Я тебя очень люблю. Сильно и крепко. Вот так, - она сама обняла его и стиснула изо всех сил, как маленькие дети стискивают, не умея иначе показать размах своих чувств. Мгновение помедлила и, сознавая непоправимость приготовленных для него слов, добавила:
- Будь у меня родной брат, я не могла бы любить его сильнее. Слав, ты будешь мне братом?
Славка ошеломлённо замер. Сердце у него стучало, пожалуй, сильней и громче, чем у Маши. О, ему не надо было ничего растолковывать. Он всегда чутко относился к произносимому другими людьми. В одном слове мог прочесть целую главу. Он мгновенно понял предложенный Машей сценарий на будущее. Тяжело перевёл дыхание, хрипло спросил, не обманувшись в её истинных переживаниях:
- Струсила, да?
- Да. Нет... не то... Не могу, не хочу причинять Ире боль. А ты и вовсе права не имеешь.
- А себе боль причинять мы право имеем?
- Себе - имеем. И ты ведь не хочешь считать себя окончательным подлецом?
- Не хочу. Я дурак, согласен. Но не подлец. Мань...
- Что?
- Поцелуй меня.
- Что?!
- Поцелуй меня. Сама. Я прошу. Я очень тебя прошу. Хочешь, как брата? Поцелуй, как брата. В последний раз? Пусть так, в последний. Но поцелуй меня.
Братское лобзание на братское не походило ничем и длилось бесконечно, а когда закончилось, то:
- Значит, брат?
- Брат.
- Не пожалеешь?
- Нет.
- Удержаться сможешь?
- Не знаю. Но постараюсь, сколько смогу. А ты?
- И я постараюсь, сестрёнка, - он чмокнул её в лоб, покрытый испариной, разомкнул руки, резко поднялся и вышел.
Через пару минут в комнату без стука ворвалась заинтригованная Татьяна.
- Вы чем тут занимались, бессовестные?
- Братались, - буркнула Маша, спуская ноги с дивана, всё равно подремать уже не получится.
- Чего-чего? - Ярошевич, разумеется, и не поняла, и не поверила.
- Побратались мы со Славкой. Решили, что он будет моим названным братом, а я его названной сестрой.
- Хватит врать-то, - Татьяна плюхнулась рядом. - Ты знаешь, в каком непотребном виде он к нам вышел? Не только я, парни от его брюк глазки стыдливо отводили.
- Чего это вы все на его брюки смотрели? Других предметов для обзора не хватало? Ладно, парни, но тебе для чего на некоторые места у Славки пялиться? У тебя свой объект для обозрения есть, "эти очки напротив", - за возмущением Маша старалась спрятать накатившую растерянность. К тому же она боялась, вдруг Татьяна захочет включить свет и увидит тогда подругу взлохмаченную, помятую, с горящими губами и щеками.
- Никто не пялился. Зрелище оказалось во всех смыслах выдающееся, само всем в глаза бросилось, - обиделась Татьяна. - Хорошо же вы братались, раз Славка так сейчас оконфузился. А если серьёзно?
- Серьёзно и говорю, - Маша прислонилась щекой к плечу подруги, подпустила задушевности в голос. - Я ему сказала, что очень его люблю, так сильно только брата можно любить, и спросила, не хочет ли он быть моим братом.
Татьяна, приученная Славкой просекать намёки с пол-оборота, многое сразу уяснила.
- А он?
- Он согласился. Сестрёнкой назвал, - Маша подумала, что у них с Закревским, вероятно, новая игра появилась, не более.
- "Я вас люблю любовью брата и, может быть, ещё сильней..." - процитировала Ярошевич задумчиво. - Вы со Стасом Пушкина начитались до полной одури. Может, ты и способна его братом воспринимать, а вот он тебя сестрой никогда не сможет. Бабник потому что, Кобеллино.
- Ладно, Тань, чего теперь это обсуждать, - вздохнула Маша. - Дело сделано. Назад не повернёшь.
И они действительно долго не говорили о Славке. Тем более, что Татьяна вскоре опять пропала, пропустив самое интересное и объявившись летом замужней дамой.
Маша одна не осталась. Неожиданно рядом начал отираться Шурик Вернигора. Позванивал, заглядывал. То поможет книжные полки повесить, то сопровождает в магазин в качестве носильщика. Маша не удивлялась, воспринимая Шурика связным между собой и своей почти бывшей кампанией. Почти бывшая компания передавала ей через Шурика ценные указания:
- Без Татьяны в обществе пяти молодых парней Маше одной появляться неприлично.
Вот так, а весной было прилично. С чего это вдруг они приличиями озаботились?
- Славку немедленно оставить в покое, он, считай, женатый человек и вскоре молодой папочка;
- На провокации Славки, иметь совесть, не поддаваться и гнать его от себя поганой метлой;
- Категорически отказаться от приглашения на свадьбу и ждать дальнейших мудрых советов разных Казимирычей и Болеков.
Шурик не только ценные указания передавал. Он, как бы через силу, стесняясь и робея, пересказывал, кто и что говорил о Маше. У девушки щёки полыхали. Она никогда раньше не подозревала, насколько стервозна, порочна и невыносима для общества порядочных молодых людей. Принято считать, будто со стороны виднее. Маша ужасалась постороннему взгляду на собственную персону. Вовсе уж плохой себя не чувствовала. У неё зародилось подозрение: Шурик - не связной, Шурика ребята к ней приставили в качестве сексота и сторожа. Она не встречалась с ребятами, не звонила Славке, отказалась от приглашения на свадьбу, но, заподозрив Шурика в шпионско-охранной деятельности, оскорблённая в лучших чувствах, перестала жаловаться Вернигоре на Славку.
