Больше чем в городе имел велосипед распространение в дачных местностях, особенно, конечно, в таких, где были большие парки с утрамбованными дорожками, в Финляндии или Прибалтике, где были хорошие дороги. В дачных местностях велосипедом пользовались и женщины.
Вообще велосипед широкой популярности не имел. Тогда еще говорили: у отца два сына, один — умный, а другой — велосипедист. Такое отношение к велосипеду не говорило в его пользу.
Однако, несмотря на непопулярность и ограниченное распространение велосипеда, он уже участвовал в спортивных состязаниях.
То же можно сказать и про мотоцикл. Он был еще менее популярен и распространен, чем велосипед, но также был участником состязаний. Мотоциклом пользовался очень ограниченный круг людей.
29 ноября 1963 г.
Дачный быт Петербурга в начале XX века
Дачные места Петербурга[213] находились по всем линиям железных дорог. Однако особым расположением петербуржцев пользовались дачные места по Финляндской, Балтийской[214], Варшавской[215] и Приморской железным дорогам, вверх по Неве[216], и, наконец, самые близкие к городу — на Островах[217] и в Новой деревне[218].
Среди пригородных железных дорог особое место занимали Приморская и Ириновская железные дороги.
Приморская железная дорога имела две линии: одна от Новой деревни до Сестрорецкого курорта[219], другая — до Озерков[220]. Подвижный состав отличался маленькими вагонами и особым видом паровоза, имевшим вид железной коробки кубической формы[221]. Вид этого паровоза был тождественен паровику городской железной дороги от Знаменской площади (ныне площадь Восстания) за Невскую заставу.
Ириновская железная дорога, проходившая от Охты до станции Борисова Грива на Ладожском озере, была узкоколейной[222]. Тип паровоза на ней был обычный. Но такой паровоз можно было назвать только паровозиком — настолько он был миниатюрным, вагончики же почти игрушечные, напоминающие вагончики детских железных дорог. Движение по Ириновской железной дороге было очень медленное. Билетами пассажиров снабжали кондукторы, следовавшие с поездом.
В зависимости от дачных местностей распределялся и контингент дачников[223].
Места так называемых царских летних резиденций (Царское Село, Петергоф и др.) заселялись на летний сезон лицами, имеющими прямое отношение ко Двору, высшими чиновниками, семьями офицеров гвардейских полков. Прописка в этих местах была затруднена, так как там решающее значение имела благонадежность нанимателя дачи. Помимо дворцовой охраны и наружной полиции места эти были наводнены агентами тайной полиции — шпиками.
Однако следует иметь в виду, что контингент этих дачников не был велик, так как многие из этих людей уезжали за границу, на южные курорты и, наконец, в свои поместья, — ведь многие из них были богатыми помещиками.
Сестрорецк был местом отдыха крупной буржуазии — в районе Курорта — и представителей интеллигенции — в районе самого Сестрорецка и по Приморской железной дороге.
Дачи, расположенные за Белоостровом по Финляндской железной дороге, были излюбленным местом отдыха адвокатов, врачей, художников, профессоров, литераторов (можно назвать фамилии: Горький, Леонид Андреев, Репин, Чуковский, Герценштейн, убитый черносотенцами в Териоках)[224].
Места по Финляндской железной дороги до Белоострова[225] заселялись летом мелкими чиновниками, банковскими служащими и т. д.
Наиболее состоятельные группы населения нанимали дачи, не считаясь с расстояниями. Отправляя семью на дачу, глава семьи оставался в городе, выезжая к семье лишь по воскресеньям. Такие богатые дачи, многокомнатные и благоустроенные, находились в наиболее здоровых и живописных местностях, как то: по Приморской, Финляндской и Варшавской железным дорогам. Нанимали и целые дачи-усадьбы, не считаясь с их отдаленностью от станции железной дороги, так как такие дачники имели собственные выезды. Это надо отнести, главным образом, к дачам-усадьбам по Финляндской железной дороге, за пределами станции Белоостров, служившей до революции границей с Финляндией, которая, входя в состав Российской империи, пользовалась автономией. Многие имели собственные дачи-усадьбы.
Менее богатые люди снимали дачи в разных местностях, но стремились занять помещения наиболее привлекательные по внешнему виду, с удобствами, среди живописной природы, вблизи леса, парка, моря, озера или реки.
Чиновники, служащие частных учреждений и предприятий и другие, были, конечно, менее разборчивы и требовательны в выборе дач — лишь бы подешевле и поближе к городу, так как глава семьи приезжал на дачу ежедневно после службы.
В вагонах поездов Финляндской железной дороги часто можно было встретить картежников, которые за картами коротали время. Это были большей частью дачники, ехавшие на дальние расстояния по субботам к своим семьям. Компании этих картежников были постоянные, ехали они всегда в одном поезде, в одном вагоне и нередко до одной и той же станции.
Рабочие, даже квалифицированные, зарабатывающие более мелкого и даже среднего чиновника, как правило, на дачу не выезжали. Это объяснялось тем, что рабочие — выходцы из деревни — не теряли с ней связи и отправляли туда свои семьи.
Дети же рабочих, потерявшие связь с деревней, обречены были проводить лето на улице или во дворе дома. Ребята на рабочих окраинах могли еще бегать по чахлой траве, которая росла за их домами, а жившие в пределах города ютились в дворах-колодцах, где не было воздуха, где стояло зловоние от мусорной ямы, куда не заглядывало солнце. О судьбе этих детей никто тогда не заботился. Такие рабочие выезжали с семьей по воскресеньям за город.
О найме дачи начинали заботиться с ранней весны[226]. В марте месяце можно было наблюдать бродивших людей в поисках дач. Белый билетик на окнах дач говорил о сдаче помещения внаем[227]. Многие дачники держали постоянную связь с одними и теми же домовладельцами, снимая у них дачу из года в год.
Цены на дачи были различны, все зависело от местности, размера дачи и удобств. Многие дачи сдавались с обстановкой и даже с посудой.
Для примера можно привести следующие цены: Павловск, дача с обстановкой из пяти комнат — 300 рублей за лето; Финляндия, станция Перкиярви, дача в два этажа, в шесть комнат с обстановкой и посудой, на берегу озера с лодкой и купальней — 150 рублей за лето; там же, но вдали от озера, дача из трех комнат с остекленной верандой, без обстановки — 80 рублей за лето.
В ближайших местностях от города: в Шувалове, в Лиговке, в Дачном, на Всеволожской и др., — цены на маленькие дачи в одну-две комнаты с палисадником колебались в пределах 25–50 рублей за лето.
Дачники, снимая дачи в несколько комнат, со своей стороны, могли сдавать внаем комнаты, чем удешевляли стоимость своей дачи. Такие комнаты сдавались, главным образом, одиноким и ходили по цене 10–15 рублей за лето. К таким съемщикам можно было отнести молодых приказчиков, конторщиков и других малоимущих служащих.
А как жили сами владельцы дач? Это зависело не столько от размера помещения и материального положения владельцев, сколько от их характеров. Скупой владелец, даже хорошо обеспеченный, готов был забиться в собачью конуру, лишь бы побольше сдать, побольше получить денег. Но не все же были такие алчные. Были среди владельцев и разумные, культурные люди, которые не только извлекали доходы от сдачи дачных помещений, но и сами летом жили по-человечески, занимая либо верх, либо низ двухэтажной дачи или занимали отдельный теплый домик, в котором жили и зимой.
С течением времени все больше и больше стали приспосабливать дачные помещения под зимнее жилье. Разные причины побуждали людей переселяться из города в пригород. Этих людей, круглый год снимавших помещения в пригородах, стали называть «зимогорами».
Некоторые предприимчивые домовладельцы не только сдавали дачи, но и отпускали домашние обеды. На заборах или на телеграфных столбах висели на кнопках маленькие записочки, которые лаконично оповещали дачников: «Домашние обеды. Адрес такой-то». Холостых дачников это устраивало. Такие обеды хорошего качества из трех, четырех блюд были рассчитаны на людей состоятельных. Посетители были постоянные и приходили всегда в одно время к горячему обеду. При хорошей погоде обед подавался на веранду или даже в сад. Такая благоприятная обстановка привлекала посетителей, так как она составляла в какой-то мере идиллию домашнего уюта.
