В дачных местностях были люди, которые в поисках средств на пропитание развлекали дачников. К таким людям надо отнести шарманщиков[256], Петрушку, бродячих музыкантов[257] и даже маленькие бродячие оркестры.
В дачных местностях шарманка популярностью не пользовалась, так как не имела здесь такого благодарного круга слушателей, как во дворах города. Когда шарманщик подходил к даче и начинал свой «концерт», то к нему спешила или сама дачница или горничная, если это была богатая дача, и, дав ему несколько медных монет, махала рукой. Это означало: «Бери деньги и иди дальше». Так смотрели на это дело взрослые дачники. Иначе смотрели дети. Им хотелось слушать шарманку, им хотелось посмотреть обезьянку и, наконец, им хотелось, чтобы белая мышка вытащила «счастье», как тащат это «счастье» для больших тетей. Но с маленькими дачниками никто не считался. И, несмотря на слезы, шарманщика выпроваживали. Едва ли это очень сильно задевало самолюбие шарманщика. Он снимал шляпу, благодарил за деньги и продолжал свой путь дальше, радуясь тому, что при таких обстоятельствах ему удастся обойти больше дач, побольше собрать денег. А что касается самолюбия, то на самолюбие хлеба не купишь, шубу не сошьешь. Такое отношение к шарманщику было, конечно, не везде. И в дачной местности встречались люди, которые находили какую-то прелесть в шарманке, или слушали ее в соответствии со своим настроением, или просто стеснялись прогнать шарманщика, чтобы его не обидеть. К таким людям можно отнести дачников победнее, не умудренных высоким музыкальным искусством, к каким причисляли себя богатые дачники.
Другое дело — Петрушка. Не в пример тоскливой шарманке Петрушка был жизнерадостным искусством. Петрушка был очень популярен среди дачников, как бедных, так и богатых, его нигде не гнали, везде охотно принимали. Достаточно было раскинуть ширму для представления, как со всех сторон сбегалась дачная детвора. Проделки и приключения озорного, находчивого, веселого Петрушки вызывали звонкий детский смех. Ему дружно аплодировали. После представления начинался сбор денег. Иногда Петрушку приглашали на дачу в дни детских семейных праздников, на именины ребят. Об этом заранее договаривались: и о репертуаре, и о цене, и о времени. Такие приглашения делали главным образом богатые дачники.
Развлекали дачников и бродячие музыканты. Это были большей частью пожилые, и даже престарелые скрипачи, которым и по старости, и по болезни трудно было устроиться в какой-нибудь театр. Отсутствие средств к существованию и заставляло этих людей бродить от дачи к даче. И возраст, и внешний, иногда болезненный вид этого человека вызывали сочувствие к нему и, прослушав один-два номера его выступления, давали деньги.
Иногда по дачной местности ходили даже трио, квартеты и духовые, и струнные. Тут были музыканты и молодые, и старые. Репертуар их состоял из легкой музыки, преимущественно из оперетт, носящих развлекательный характер. Такие оркестранты давали свои концерты у богатых дач, рассчитывая на более щедрое подаяние.
В некоторые дачные местности приезжала карусель. Карусель обычно устанавливалась на каком-нибудь пустыре. Среди дачной детворы и детей местных жителей карусель пользовалась огромным успехом. Крутилась она лошадью под звуки баяна или даже простой гармошки. Вокруг карусели всегда стояла большая толпа ребят, которая шумно и весело приветствовала катающихся на карусели — то ли на деревянной лошадке, то ли на льве, то ли на лебеде или просто в ладье. Рядом с каруселью стоял столб. На столбе было повешено металлическое кольцо. Дети, которые катались на лошадке, льве или лебеде, старались это кольцо снять. А снять его было не так просто. Снявшему это кольцо полагалось одно бесплатное катание. Желающих покататься на карусели было много, спрос был большой, деньги текли в кассу, предприимчивый хозяин этого предприятия наживался. Каждый был доволен по-своему: детвора радовалась интересному развлечению, хозяин — прибыли.
В дачных местностях, близких к городу, был постоянный шум. Разносчики нараспев рекламировали свой товар. Это начиналось с самого раннего утра. Затем являлись шарманщики, а вечером — граммофон. Граммофоны тогда имелись во многих дачах. Они часто были неисправны, поэтому шипели, кряхтели, хрипели. Кругом всюду играл граммофон. Это была мода. На каждой террасе звучали арии из «Веселой вдовы»[258] («Качели», «Иду к Максиму я» и др.), пели «Пупсик, мой милый пупсик»[259], а хрипящий в граммофоне голос умолял, чтобы на могилу приносили хризантемы (романс «Хризантемы»[260]) и т. д. Люди, которые нуждались в покое и отдыхе по возрасту или по болезни, молодежь, которая готовилась к осенним экзаменам и переэкзаменовкам, просто не знали, куда себя деть от этой музыкальной шумихи. А дачи, особенно по Финляндской железной дороге и по другим линиям железных дорог, стояли так близко друг от друга.
По дачным местностям бродило много цыганок. Они заходили в сад, в палисадник или прямо в дачное помещение и настойчиво предлагали дачниками и особенно дачницам погадать. Они были так нахальны, упрямы, настойчивы, что выгнать их не было никакой возможности. Выход был только один — согласиться. Протянув цыганке руку с открытой ладонью, дачница, не слишком веря гаданью, с улыбкой слушала болтовню цыганки. Когда гаданье кончалось, дачница, радуясь, что испытанию пришел конец, давала цыганке несколько медных монет. Однако радость дачницы была преждевременна — испытание ее еще не кончилось. Сунув деньги в большой карман своей широкой юбки, цыганка начинала просить что-нибудь из старого носильного белья, из платьев, из обуви как для себя, так и для своего маленького. Большинство цыганок ходило с ребятами: одним грудным, да одним-двумя маленькими, которые болтались у нее в ногах, держась за юбку. Ребятишки были черные, грязные, босые, лохматые и худенькие. Пока цыганке не дадут каких-нибудь обносков, она не уходила. Но иногда терпению приходил конец, и общими усилиями цыганку выгоняли из сада, закрыв калитку на задвижку для верности. Бродили они и по улицам, и на станции, — везде, везде. Нигде не было от них спасения.
С большим интересом посещали дачники цыганский табор. Цыгане были не везде. По Финляндской и Приморской железным дорогам их не было совсем. По другим железным дорогам были. Но больше всего их было по Николаевской железной дороге. Здесь они кочевали вдоль Московского шоссе. Вот дачники, которые жили на этой железной дороге, в Саблино, Тосно, Любани, и посещали эти таборы. Что такое табор? Расположенный станом обоз кочевников, у цыган — группа семейств, кочующих вместе. Цыгане разбивали свой табор вблизи какого-нибудь жилого местечка: деревни, села, поселка, дачной местности. Это делалось с целью использования возможностей для пополнения своих запасов как промышленными товарами, так и продуктами питания. Ведь цыгане ничего не производили, они только потребляли. Цыгане использовали местное крестьянство для разных махинаций с лошадьми, а цыганки — для гадания. Табор разбивался на какой-нибудь полянке, при этом выбиралось место повыше и поближе к воде. Вот картина табора: в несколько рядов натянуты шатры, за шатрами стоят кибитки с поднятыми вверх оглоблями, тут же пасутся кони. Женщины и ребята толпятся около шатров, мужчины — около обоза, занимаясь починкой кибиток, смазкой колес, ковкой лошадей и другими хозяйственными делами. Собираясь в табор, дачники запасались большим количеством медных монет и конфетами. Первыми они расплачивались с цыганками за гадание, вторые раздавали ребятам. Для ребят брали еще разные побрякушки и всякого рода дешевые украшения из стекла, меди и прочее, на что так падки были цыганские ребята. Образ жизни цыган был крайне примитивен. Если заглянуть в шатер, то там ничего не было, кроме перин, одеял, подушек, чайника, кружки и доски, на которой лежали хлеб и кожа. У ребят в руках всегда был кусок хлеба. Они его жевали весь день. И на 80 % он составлял их суточное питание. В теплую и сухую погоду цыгане спали в шатрах, в холодную и дождливую — в кибитках. Санитарно-гигиенические условия их жизни были ужасающие.
Перины у цыган были богатые. Они были очень большого размера и на лебяжьем меху. Ложась в такую перину, человек буквально утопал. Такая перина могла спасти от любого холода.
Табор дачники посещали компаниями. Дачников здесь встречали приветливо. Цыгане снимали картуз или широкополую шляпу и кланялись. Все знали, что дачники идут с самыми мирными намерениями, повеселиться, познакомиться с их бытом. Дачники угощали цыган папиросами, заводили с ними беседу. Цыгане же развлекали гостей танцами под бубны, пением романсов под гитару. Дачники раздавали исполнителям деньги, а ребятам, которые тоже пели и танцевали, конфеты и побрякушки. По вечерам в таборе зажигались костры. Вечерняя жизнь до сна протекала у этих костров. Табор при освещении костров представлял очень эффектное зрелище, с большой долей романтики, навеянной поэмой А. С. Пушкина «Цыганы». С большими впечатлениями возвращались дачники домой.
