На несколько лет для Елены и Александра наступила тихая спокойная семейная жизнь. В маленьком закрытом городке снабжение по меркам советского времени было очень хорошим, в магазины завозили колбасу, венгерские сапожки и польские штаны, по тротуарам бродили голуби, а в местном ДК показывали кинофильмы. Проще говоря, все условия для того, чтобы забеременеть и ждать первенца. Елена родила сразу двоих. Одного назвали Пашей, а другого Алешей в честь родителей, соответственно, Александра и Елены. Один был похож на Малш, другой на Афанасьеу, и ни один на Островского, что очень радовало кубанского казака. Афанасьеу по субботам за государственной водочкой рассказывал новым друзьям про доблесть кубанских казаков и про род Боканов, от которого он произошел. Елена потихоньку ссорила соседей и сотрудников по работе, а по вечерам ходила в магазины. Но вот грянуло веселое время перестройки, после чего закрытые города стали терять свои привилегии и колючую проволоку, а у кубанского казака появились неожиданные проблемы.
– Хочу стать режиссером! – неожиданно заявила Елена, просматривая очередную серию «Санта-Барбары». – Хочу обратно в Москву! В Арзамасе больше делать нечего.
– ‘олубь (голубь) мой! Зачем тебе быть режиссером? – пытался отговорить ее Афанасьеу, вспоминая об Островском и старых знакомых. – Лучше откроем сеть ‘азетных ларькоу (ларьков) или платных туалетоу (ладно, хватит, обойдемся пока без специфического диалекта). Деньги не пахнут. Зачем куда-то ехать?
Но Елена не отрывала глаз от прямоугольной рамки новенького «JVC».
– Я же сказала, что хочу стать режиссером, а ты, как всегда, очень приземленно мыслишь. Ты еще скажи, давай свиней разводить.
– А хоть бы и свиней… Доходно. И навык есть. У нас на Кубани знаешь какие свиньи были! Принцессы! А режиссером, по-моему, муторно очень. И навыка у тебя нет…
– Это у меня нет навыка?! – Елена включила видеомагнитофон на режим записи и повернулась к мужу с искаженным от злобы лицом. – Да я весь ваш отдел срежиссировала! Да я всех твоих друзей срежиссировала! Соседей срежиссировала! И тебя! Кем бы ты без меня был?! В общем, так: если не хочешь ехать, то я поеду одна и детей с собой заберу. Понял?
– Понял, понял, моя Елена.
Даже и сейчас Афанасьеу боялся себе признаться, что в изнурительной борьбе с Островским и последующих семейных буднях настоящая победа досталась все-таки Елене Малш.
В результате усилий, потраченных на удержание семьи и взращивание детей, эта особа приобрела для казака такую ценность, что поневоле он стал первым воплотителем ее манипуляций и идей. Вот почему (опять забегаем вперед) в сорок пять лет он выглядел примерно на все шестьдесят и, тем не менее, где бы то ни было, всегда с благоговением именовал свою супругу не просто «Елена», а «Моя Елена».
Лишь только один раз (еще дальше забегаем вперед), один только раз прозрение случится. Но произойдет это на смертном одре, когда, вконец полысевший, с дряблой кожей и полусгнившими ногтями, он приподнимет палец и произнесет: «Ведьма!», увидев лицо склонившейся жены. Но Елена не обидится, а только улыбнется. Александр Павлович Афанасьеу использован до конца. От начинки до фантика. И если в левую часть таблицы, которую мы начертили специально для Елены Малш, занести строку «попадание на телевидение», то в правой части можно смело публиковать полное собрание сочинений Ги де Мопассана, сценарий телесериала «Санта Барбара», Генриха Манна, ну и, пожалуй, Александра Дюма.
А пока, цокая шестисантиметровыми каблуками, Александр Афанасьеу идет по коридорам того самого шаболовского телекомплекса, где расположилась часть телекомпании «Видео Унтерменшн». Сегодня у него скверное настроение. Он переживает вчерашний разговор с супругой. Во время которого она заявила, что ей для дела обязательно надо «уединиться» с Алексеем Гусиным. Еще на прошлой неделе он почувствовал недоброе, когда Елена Афанасьеу (она получила пропуск с такой же фамилией, как и у мужа) что-то нашептывала мужниному шефу с протяжным напевом: «Ле-о-ош-ш». А вчера выяснилось, что оказывается, надо «уединиться». Да… дела… «Елена, моя Елена, ну как же так? Я же кубанский казак, у меня же есть гордость». «Ты не на Кубани, мой дорогой, и не в Арзамасе, а в Москве. Работаешь в крупной телевизионной компании. Так что оставь свою гордость своим вонючим землякам, и пусть они с нею сдохнут». «Но у нас же дети с тобой, моя Елена…» «Да, кстати, насчет детей. Детей сам заберешь из садика. Леше купишь новые варежки, он их в смоле испачкал. И Паше такие же купишь, а то он обзавидуется». «Но я… но я этому Гусину отомщу», – скрипел зубами Афанасьеу. «Обязательно отомстишь. Вот это уже слова мужчины».
Прилагая огромные усилия, Афанасьеу все же одержал победу над собой и жене больше возражать не стал. На минуту закрыв глаза, он представил себя кубанским Григорием Мелеховым. Представил, как размахнулся дедовской шашкой, что висела в родительском доме на стене… Геть! И покатилась окровавленная голова Алексея Гусина. «Вот тебе, сволочь, за мою Елену и за твой рост метр восемьдесят три! Что-то я давненько не рубал вас, собак!» Афанасьеу наморщил лоб, припоминая. «Давненько…» Здесь следует добавить, что последней жертвой казака был как раз Сергей Садовников, который прямо сказал Елене Афанасьеу, что режиссера из нее не получится. Да еще, скотина, имел рост метр восемьдесят один. В результате многомесячных тихих манипуляций, устроенных казаком и супругой, Садовников был уволен, так и не понимая, за что. «А может, она и права, что так делает, – Александр еще раз подумал о Гусине и Елене. – Пока молодая, надо использовать. Надо использовать…»
С этими мыслями он остановился у двери с табличкой «Эзополь Юрий Михайлович». «Так, Эзополь. – Он посмотрел в блокнот. – На этой неделе всего один раз…» Это осуществлялся стратегический план под названием «Примелькаться», который разработала его супруга. По ее оценкам, Афанасьеу 3–4 раза в неделю должен был встретиться глазами с Эзополем, Апоковым, и не менее двух раз с Леснером, чтобы постоянно напоминать о себе и потихоньку становиться своим. Была пятница, а с Эзополем он встречался на этой неделе всего только один раз. Что ж, надо будет подождать у кабинета, потерпеть. А как будет открываться дверь, сделать вид, что проходил мимо и остановился, уронив авторучку. Держа специально купленную авторучку наготове, осмотрев свой костюм, он стал ждать, но совсем некстати в коридоре появился Алексей Гусин.
– Что, Юрия Михайловича караулишь? – осклабился Гусин, подойдя к подчиненному.
– Да нет, просто остановился, копчик прострелило, – пробурчал казак и свободной рукой взялся за копчик.
– Понимаю, копчик… – закивал Гусин. – У меня раньше тоже копчик простреливало, а сейчас, видишь, запросто вхожу.
С этими словами он безо всяких церемоний вошел к Эзополю и захлопнул дверь.
«Сволочь, – подумал Афанасьеу, – собирается «уединиться» с моей Еленой, да еще издевается… Мог бы вести себя поскромнее… Но ничего, скоро я пробьюсь поближе к Апокову, и тогда уж посмотрим…» Он с деловым удовлетворением вспомнил корпоративную вечеринку, куда его пригласили вместе с женой, и не просто пригласили, а еще и попросили подготовить какой-нибудь художественный номер. Просьба была продиктована заранее, и Афанасьеу целых две недели репетировал кубанский перепляс. На вечеринке было шумно. Трещали бенгальские огни. Открывалось шампанское. На свободный пятачок, что расчистили перед VIP’ами, по очереди выходили сотрудники и произносили тосты за процветание «Видео Унтерменшн». Ведущий прочитал стихотворение, посвященное Леснеру, Эзополю и Апокову. Буревич с Гусиным стояли насупившись, потому как в стихотворении не были упомянуты ни разу (этот ведущий-поэт в компании больше не работает). И вот объявили произвольную часть программы. «Не сейчас! Не сейчас! – Елена сдерживала кубанского казака. – Не видишь, Апоков с Леснером куда-то отошли… А вот, возвращаются… давай, ни пуха тебе!» Запомнив нужные ботинки, Афанасьеу бросился в середину круга и пошел вприсядку, не поднимая головы. Несколько головокружительных разворотов, затем авангардные фрагменты на четырех точках не помешали ему идентифицировать туфли Апокова и Леснера, к которым, словно невзначай, он приближался, топая каблуками, в полуприседе, похлопывая ладонями по полу и по груди. «Танцуй, казачок!» «Давай, зажигай, Афанасьеу!» – кричали из толпы. Вот главная обувь вечера уже близко, перед самыми глазами. Вот, правая туфля Апокова тюкнула левую туфлю Леснера: смотри, мол, как старается сотрудник. Вот наконец одобрительное движение темно-зеленого ботинка Леснера, словно растирающего пятнышко на блестящем паркете. Мелкая дробь ладошками по паркету, как бы поиск диалога с очень важными ботинками. И властное движение носком второго ботинка Леснера – мол, хватит, убедился, можешь вставать. Афанасьеу распознал намек, встал, но тут же поскользнулся и упал на заднее место (падение репетировалось загодя и было вычитано из известного произведения А. Грибоедова)…
