Баронесса подошла к окну и посмотрела в сад. День стал еще более пасмурным; казалось, дождю не будет конца.
- Да, - сказала она наконец, - для того чтобы развлекаться, надо, вне всякого сомнения, ехать в Европу. - Она повернулась и посмотрела на брата, потом, облокотившись на спинку стоявшего поблизости стула, спросила: - Ты не находишь, что с моей стороны чрезвычайно любезно приехать с тобой в такую даль только ради того, чтобы ты мог здесь честь честью жениться правда, неизвестно еще, будет ли это честь честью?
- Ну конечно же будет! - вскричал с беззаботным воодушевлением Феликс.
Баронесса усмехнулась.
- Ты занят только собой, ты так и не ответил на мой вопрос. А что прикажешь делать мне, пока ты будешь развлекаться со своей обворожительной Гертрудой?
- Vous serez de la partie! [Вы примете в этом участие! (фр.)] воскликнул Феликс.
- Благодарю покорно; я вам все испорчу. - Баронесса на несколько мгновений опустила глаза. - Ты, что ж, думаешь оставить меня здесь? спросила она.
Феликс ей улыбнулся.
- Когда речь идет о тебе, моя дорогая сестра, я не думаю, а выполняю распоряжения.
- По-моему, - сказала медленно Евгения, - нет более бессердечного человека, чем ты. Разве ты не видишь, что я расстроена?
- Я увидел, что ты не очень весела, и поспешил сообщить тебе приятную новость.
- Ну, в таком случае и я сообщу тебе одну новость. Вероятно, сам ты никогда бы не догадался. Роберт Эктон хочет на мне жениться.
- Нет, об этом я не догадывался! Но я вполне его понимаю. Так отчего же ты несчастна?
- Оттого, что я не могу решить.
- Соглашайся, соглашайся! - вскричал радостным тоном Феликс. - Лучше человека, чем он, во всем мире не сыщется.
- Он ужасно в меня влюблен, - сказала баронесса.
- И у него огромное состояние, позволь и мне, в свою очередь, напомнить тебе об этом.
- О, я прекрасно это знаю, - сказала Евгения. - Пожалуй, это самый сильный довод в его пользу. Как видишь, я вполне с тобой откровенна.
Отойдя от окна, она приблизилась к брату и пристально на него посмотрела. Он перебирал в уме разного рода возможности; она думала о том, как он ее на самом деле понял. Понять ее можно было, как я уже намекнул, по-разному: можно было понять то, что она сказала, или то, что она подразумевала, и, наконец, можно было понять ее и вовсе на третий лад. Скорее всего она в конечном счете подразумевала, что Феликсу следует избавить ее от необходимости излагать обстоятельства дела более подробно, а засим почесть своим непременным долгом помогать ей всеми правдами выйти замуж за этого лучшего в мире человека. Но что из всего этого понял Феликс, мы так и не узнаем.
- Раз ты снова получаешь свободу, за чем же дело стало?
- Как тебе сказать... он не слишком мне нравится.
- А ты постарайся себя уговорить.
- Я и так стараюсь, - ответила баронесса. - Мне это лучше удалось бы, если бы он жил не здесь. Я никогда не смогу жить здесь.
- Так убеди его поехать в Европу, - предложил Феликс.
- Ты толкуешь о счастье, основанном на отчаянных усилиях, - возразила баронесса. - Это совсем не то, к чему я стремлюсь. Он никогда не согласится жить в Европе.
- С тобой он согласится жить хоть на краю света, - сказал галантно Феликс.
Сестра по-прежнему смотрела на него, пронзая его лучами своих прелестных глаз; потом она снова отвернулась.
- Во всяком случае, как видишь, - сказала она, - если кому-нибудь вздумалось бы говорить обо мне, что я приехала сюда искать счастья, то при этом следовало бы добавить, что я его нашла!
- Так не упусти его! - убеждал ее хоть и улыбаясь, но вполне серьезно Феликс.
- Я очень благодарна тебе за участие, - заявила она несколько секунд спустя. - Но ты должен обещать мне одну вещь: pas de zeie! [не усердствовать! (фр.)] Если мистер Эктон станет просить тебя защищать его интересы, под любым предлогом откажись.
- У меня есть прекрасный для этого предлог, - сказал Феликс. Необходимость защищать свои собственные.
- Если он примется говорить обо мне... лестно, - продолжала Евгения. Охлади его пыл. Я не терплю, когда меня торопят. Предпочитаю решать такие вещи не спеша, взвесив все доводы за и против.
- Я буду крайне сдержан, обещаю, - сказал Феликс. - Но тебе я говорю, соглашайся во что бы то ни стало.
Она подошла уже к открытой двери и стояла там, глядя на брата.
- Я иду к себе переодеваться, - сказала она. - И обо всем подумаю.
Он слышал, как она медленно прошла в свои комнаты.
Дождь под вечер прекратился, и сразу вслед за тем занялся, замерцал, заструился закат. Феликс работал, сидя у себя в мастерской; наконец, когда и без того не слишком яркий свет стал заметно убывать. Феликс отложил кисти и вышел на маленькую веранду. Некоторое время он по ней прохаживался, глядя на роскошно пылавшую в небе полосу и повторяя себе в который раз, что это страна закатов. Чудесные глубины разгоравшегося пожара волновали его воображение, он всегда находил там, в этом небе, какие-то образы, какие-то добрые предзнаменования. Он думал о самых разных вещах: о том, как они с Гертрудой пустятся странствовать по свету: он словно бы видел их возможные приключения на пламеневшем между двумя грядами туч фризе; и еще он думал о том, что сказала ему сейчас Евгения. Он от всей души желал, чтобы мадам Мюнстер вступила в благополучный и благопристойный брак. Закат все сгущался и разрастался, и Феликсу вдруг пришла охота набросать эту ошеломляющую своими красками картину. Он пошел к себе в мастерскую, принес оттуда небольшую тонкую доску, палитру, кисти и, прислонив доску к подоконнику, принялся с немалым воодушевлением класть на нее краски. Прошло немного времени, и Феликс увидел, как вдали, из дома мистера Уэнтуорта выходит, прижимая к груди огромный сложенный зонт, мистер Брэнд. Он шел невеселый, задумчивый, не поднимая головы. Задержав в воздухе кисть, Феликс несколько секунд наблюдал за ним и, когда тот достаточно приблизился, словно движимый внезапным порывом, подошел к садовой калитке и стал ему махать, что, благодаря зажатому в руке пучку кистей и палитре, выглядело достаточно выразительно.
Мистер Брэнд вздрогнул, замер, однако решил, очевидно, откликнуться на приглашение Феликса. Выйдя из ворот, он перешел наискосок дорогу и очутился в яблоневом саду дома напротив. Феликс успел уже возвратиться к своему закату; продолжая быстро класть мазки, он приветствовал своего гостя.
- Мне так хотелось поговорить с вами, что я решился вас окликнуть, сказал он дружелюбнейшим тоном, - тем более что вы ни разу меня не посетили. Мою сестру вы посещали, это я знаю. А меня, прославленного художника, вы так и не посетили. А художники, как известно, народ чувствительный, они придают этому значение, - и он обратил к мистеру Брэнду улыбающееся лицо с зажатой в губах кистью.
Мистер Брэнд стоял недоумевающий, откровенно величественный, расправляя складки огромного зонта.
- Чего ради я должен посещать вас? Я мало что смыслю в искусстве.
- Если это не звучало бы так самонадеянно, - проговорил Феликс, - я сказал бы: вот вам недурной случай узнать побольше. Вы спросите меня, зачем вам это, и я не смогу ответить. Священник, очевидно, может обойтись и без искусства.
- Но без запаса терпения ему не обойтись, сэр, - сказал твердо мистер Брэнд.
Феликс с палитрой на большом пальце вскочил, всем своим видом выражая живейшее раскаяние.
- Это вы о том, что я заставил вас стоять, а сам сижу и без зазрения совести расплескиваю красную краску? Бога ради, меня извините! Видите, как искусство делает человека невежливым и как вы правы, что держитесь от него подальше. Но я не хотел заставить вас стоять. На веранде полным-полно стульев. Должен вас, правда, предупредить, можно в самом неожиданном месте наткнуться на гвоздь. Просто мне вздумалось вдруг набросать этот закат. Такого великолепия красных тонов я, признаться, никогда еще не видел. Ничего не стоит вообразить, будто Небесный Град (*23) объят пламенем. Наверное, если бы все обстояло так на самом деле, вам, богословам, пришлось бы тушить пожар. И подумать только, что я, нечестивый художник, сажусь как ни в чем не бывало рисовать его.
Мистер Брэнд и раньше находил, что Феликса нельзя упрекнуть в излишней застенчивости, но сейчас беззастенчивость его, казалось, перешла всякую меру, и Феликс должен был чем-то это объяснить, даже, если угодно, извинить. Следует добавить, что впечатление было в достаточной мере оправданным. Феликс и всегда держался с блестящей уверенностью, являвшейся не чем иным, как проявлением его доброго веселого нрава, но в настоящий момент у него был некий план, который он и сам признал бы отчаянно дерзким, поэтому не случайно Феликс призвал на помощь все свое умение вести разговор - по части чего был большой мастер. Однако в его намерения никак не входило обидеть своего гостя; и он быстро спросил себя, что можно сказать молодому священнику особо лестного, чтобы поскорее его умилостивить. Если ему удалось бы что-нибудь придумать, он ему тут же бы это преподнес.
