Я прикусываю мочку Лизиного уха и под аккомпанемент чувственного стона спускаюсь по ее шее вниз. Целую выступающую ключицу, сдергиваю влажное полотенце и пишу свою симфонию на коже вдоль позвоночника. Вжимаюсь в податливое тело и впиваюсь в приоткрытый рот, как будто от нашего поцелуя зависит спасение всего человечества. Терзаю мягкие соблазнительные губы и позволяю Истоминой отстраниться ровно на миг, чтобы перевести рваное дыхание.
– Люблю тебя, – раздается так тихо, что я начинаю сомневаться, реальность ли это или игра моего воспаленного истосковавшегося по Лизавете воображения. Я хочу услышать признание еще раз, слышать его десятки раз, но Истомина не повторяет заветные слова, прикрывая веки и утыкаясь носом мне в шею.
Плевать. Мы обсудим это позже. Когда вернем способность нормально дышать и связно выражаться. Потому что сейчас в моем арсенале остаются одни междометия и парочка матов, срывающихся с языка, когда Лизины ногти впиваются в спину и прочерчивают длинные борозды.
Глава 31
Лиза
Если ты найдешь кого-то, с кем будешь
счастлив просто держась за руки, всё
остальное будет уже не важно.
(с) к/ф «Клиника».
– Люблю тебя, – вырывается из груди вместе с приглушенным стоном, но я отчаянно делаю вид, что ничего не произошло. Потому что мне до сих пор страшно остаться полностью беззащитной перед Волковым и его бронебойным обаянием, самолично вручив ему все козыри.
И пусть он надежный, сильный и верный. Поднял на уши всех, кого мог поднять, вытащил меня из ментовки и даже вернул натужно надрывающийся в данную секунду в коридоре мобильник, я все равно боюсь. Того, что что-то между нами может пойти не так, проснутся его вроде бы похороненные чувства к Маринке, и мне снова придется собирать себя по частям. Выдирая осколки противотанковой гранаты из сердца и цепляя на лицо кривую фальшивую ухмылку, призванную убедить окружающих в том, что у Лизы Истоминой все отлично. У нее нет проблем, ее никогда не беспокоит с проверкой налоговая, ей не выписывают штрафы гаишники, и душевные драмы обходят ее стороной.
– Лиз, – Сашин шепот выцарапывает меня из клубка противоречий и заставляет внимательнее всматриваться в потемневшие от желания черные омуты. Волков заправляет мне за ухо все еще влажную прядь, ведет пальцами по щеке и, останавливаясь у уголка рта, негромко просит: – повтори.
Я лихорадочно машу головой, пока в горле набухает огромный ком. Слишком много успело произойти за неполных два дня, чтобы я могла спокойно обсуждать серьезные вещи. Сейчас мне нужно стереть глупый иррациональный страх, засевший глубоко внутри, вытравить из крови остатки ядовитой паники и не думать о важном. Хотя бы до завтра.
И, кажется, Саша это понимает. Выверенным движением он сдергивает меня со стола, подхватывает на руки и несет в спальню, случайно задевая подарок невыносимых фрицев – уродливую фарфоровую статуэтку. Которая падает с тумбочки разбивается с мелодичным звоном, но я слышу только грохот суматошно бьющегося сердца и шум своего судорожного неровного дыхания.
Уронив по пути еще и стул, мы все-таки добираемся до кровати, и я отдаюсь на волю победителю, выгибаюсь навстречу умелым прикосновениям и больше не сдерживаю хриплых криков. Надеюсь, у Волкова в квартире хорошая шумоизоляция.
Он оставляет на шее поцелуи-клейма, от которых неистово горит кожа, я же помечаю его спину короткими аккуратно остриженными ногтями. Хорошо, что ни в какой бассейн или аквапарк мы завтра не собираемся. А потом я соскальзываю в пропасть чистейшего острого удовольствия, разлетаясь на тысячи атомов, и долго не могу сообразить, где мы находимся и как меня вообще зовут.
– И вообще, кто-то обещал мне ужин, – смеюсь, по укоренившейся привычке перебирая волосы лежащего у меня на животе Сашки, и ощущаю на кончиках пальцев необычайную легкость. Теперь и стерва-Калугина, и приторно-вежливый майор, и мерзкий капитан представляются чем-то невообразимо далеким. Тем, что и выеденного яйца не стоит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– И ты мне ни разу не мешала тебя накормить? – Волков перекатывается, подминая меня под себя, и снова гипнотизирует теперь уже медово-шоколадным взглядом. Щурится и, щелкнув меня по носу, нехотя сползает с кровати, оставляя за собой последнее слово: – вредина ты, Истомина.
– И совершенно этого не скрываю, – озорно кричу ему вдогонку, выуживаю из сумочки разряжающийся гаджет и следом за Сашей иду на кухню, игнорируя слабость во всем теле и слегка подрагивающие колени. Неужели, это то самое счастье, о котором восторженно пищат шестнадцатилетние школьницы?
Волков заново разогревает отбивные, вытирает потеки от разлитого впопыхах кофе и напевает что-то очень похожее на песню Градусов «Голая». Улыбается своей неповторимой шальной улыбкой и отворачивается, запихивая в тостер ломтики хлеба, я же совершенно бессовестно залипаю на две ямочки в районе его поясницы и не чувствую себя испорченной.
И все идеально и в этом мужчине, и в плавно перетекающем в ночь вечере, кроме высвечивающейся на плоском экране надписи: «Алик».
Микроволновка весело дзинькает, сообщая, что мясо пора вытаскивать. Ей вторит модная блестящая кофеварка, судя по аромату, обещающая подарить лучший капучино в моей жизни. Ну а я нагло отключаю сначала звук, а потом и сам гаджет и прицельным выстрелом швыряю устройство на диван. Даже если у Меньшова там потоп, пожар и пришествие Всадников Апокалипсиса одновременно, я и пальцем не пошевелю, чтобы ему помочь. По крайней мере, не тогда, когда от воспоминаний об устроенном им спектакле липкий холод до сих пор бежит вдоль позвоночника.
Умяв стратегический запас Сашкиных продуктов, мы пытаемся в который раз посмотреть недавно вышедших «Джентльменов», правда, уже через пять минут я проваливаюсь в блаженную дремоту. Щекой прижимаюсь к вздымающейся груди Волкова, бесстыдно закидываю на него ногу и, пусть и неосознанно, но всячески мешаю своему мужчине сосредоточиться на авантюрном шедевре от Гая Ричи. Что ж, видимо, резервы моего организма не бесконечны, и он решил восполнить их с лихвой.
Выпутываться из фантазий совсем не хочется, потому что мне снится лазурное ласковое море, горячий белый песок, а еще мороженое со вкусом ананаса в хрустящем вафельном рожке. И я уверена, что в уютном бунгало метрах в десяти меня ждет Сашка, в одном полотенце и с прохладным бодрящим коктейлем, вроде клубничного мохито. К огромному разочарованию, я не успеваю подтвердить правильность своих догадок, потому что безжалостная действительность будит меня проникающим сквозь занавески и бьющим прямо в глаз лучом яркого света.
– Официально заявляю: реальность – ты та еще сука, – бормочу себе под нос и переворачиваюсь на другой бок, намереваясь досмотреть сон до конца. Но вместо мужского сильного тела рядом обнаруживаю лишь пустоту и слабый запах терпкого древесного парфюма.
Я разочарованно выдыхаю и, вяло потянувшись, тру глаза. Как показывают часы на противоположной стене, время давно уже перевалило за полдень, а Волков наверняка успел построить подчиненных, подписать кучу бумажек и отчитаться перед дотошным инспектором из пожарки. И я на полном серьезе планирую сегодня не выходить из дома и приготовить что-нибудь вкусненькое, но двадцать три пропущенных от Филатова заставляют меня перезвонить ему и ввязаться в сомнительную аферу.
– Лиз, будь человеком, пожалуйста! – так жалобно канючит мой любимый работник года, что я уже согласна на все: отправить Ивана в отпуск, отменить униформу или внести его сталкершу-Харли в черный список рабочего телефона. – Набери своему Меньшову и пошли куда-нибудь. Желательно, на Северный Полюс. Потому что он достал мельтешить перед глазами с веником из ста роз и докапываться, куда ты пропала. Тебе же администратор в салоне нужнее, чем в обезьяннике, а?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Дай-ка ему трубочку, Вань, – на языке вертится полсотни заготовленных для Алика нелестных, вернее, даже непечатных эпитетов, но я отчего-то решаю высказать ему их лично. И с достоинством английской королевы принимаю предложение встретиться: – в «Интуристе» в восемь? Договорились.
