Бичем с бутылкой красного вина.
– Пино-нуар урожая восемьдесят восьмого года, как вы и просили, мистер Холлуорд. Нашел-таки в винной лавке на другом конце Парижа. Будете пить за ужином или позже подать в ваш номер?
– Спасибо, Бичем, – улыбнулся мнимый американец. – Думаю, я отложу это удовольствие до завтра.
В салон вошли Лючия и инспектор Бордье.
– Прекрасно, – сказал Шабо. – Раз уж вы наконец-то вернулись, Бичем, несите флан с почками. Дамы и господа, прошу за стол!
Ужинали молча, ни у кого не было желания поддерживать беседу. Но, когда все стали расходиться по номерам, Шабо вдруг окликнул Уолша.
– Чуть не забыл. Вы ведь ждали письма?
Джозеф подошел к конторке портье.
– Признаться, я едва не отдал его мадемуазель Морелли, увидев имя отправителя на конверте, – продолжал Шабо. – Но нет, письмо адресовано вам, мсье Оллювард.
– Благодарю, – проговорил Уолш, стараясь не выдать своего волнения.
Карло Морелли ответил на его просьбу! Оказавшись в номере, молодой человек разорвал конверт и извлек короткую записку старика-аптекаря и листок, мелко исписанный рукой Лючии.
Всё встало на свои места, обрело осязаемые очертания. Плотный узел человеческих переживаний – гнева, обиды, страха, который Найтли сам затянул на своем горле, полагая, что всего лишь повязывает шейный платок. Журналист не учел того, что принял во внимание Джозеф – роль случайности, которую действительно сильно недооценивают. В конечном итоге самое абсурдное предположение Уолша оказалось единственно верным, и это его чертовски пугало. Чем больше он думал о том, что выплывет наружу в результате его «расследования», тем сильнее ему хотелось всё бросить и бежать из Парижа без оглядки.
На следующее утро в «Луксор» снова явился комиссар Пикар. Хозяин и гости отеля еще не успели встать из-за стола, поэтому так и остались на своих местах, а Пикар провозгласил почти торжественно:
– Виктор Дюпон задержан в Руане. Его уже посадили на поезд. Скоро он будет в участке, и я его допрошу.
Уолш заметил, как побледнел Шабо.
– Один из вас – сообщник Дюпона, – продолжал Пикар, его колючий взгляд скользил по лицам присутствующих. – Портье подсыпал яд в вино Калверта Найтли и украл картину, а сообщник – для верности – прострелил ему грудь.
Кэтрин и Дмитрий при этих словах переглянулись и покосились на Уолша, но оба промолчали.
– Помнится, вы допускали, что два покушения могут быть не связаны между собой, – заметил «американец».
– Помнится, я говорил, что это маловероятно, – язвительно ответил комиссар. – Я считаю, что преступники вместе планировали похищение ценного произведения искусства. Мсье Найтли догадался об этом, и его устранили. Полагаю, один из вас выкрал револьвер, чтобы заставить замолчать кого-то еще, но планам убийцы помешало присутствие инспектора Бордье. Сообщник Дюпона запаниковал и спрятал оружие в рояле. К вечеру я буду знать его имя, а до тех пор инспектор Бордье останется в отеле. Предупреждаю, дамы и господа: попытка бегства будет расцениваться как признание вины.
Лючия нервно обхватила себя руками, Шабо угрюмо рассматривал скатерть. Даже Бичем, убиравший со стола, выглядел уже не таким самоуверенным, как обычно.
– Скажите, комиссар, – снова заговорил Уолш, – вы нашли черновики статьи, над которой работал Найтли в ночь своей смерти?
– На его столе было много разных бумаг. Лично я предполагаю, что текст последней статьи он составил в уме и попросту не успеть записать.
Переговорив с инспектором с глазу на глаз, Пикар удалился.
Глава 8
После обеда Уолш остался в Салоне Муз. Он придвинул чайный столик к креслу, сел и попросил Бичема подать ему ту самую бутылку пино-нуар, за которой посылал накануне. Дмитрий Гончаров встал у камина.
– Мудрое решение, – проронил он, – пропустить бокал-другой дорогого вина, наслаждаясь последними часами свободы. Ведь еще до ужина вас арестуют.
Уолш пристально посмотрел на художника.
– Вы давно наблюдаете за мной, Гончаров, и, несомненно, догадались, что я обдумываю альтернативную версию случившегося, чтобы представить ее комиссару и отвести подозрения от себя. Каждый в этом отеле что-то скрывает, и мне удалось раскопать кое-какие секреты. Беда в том, что я не могу определиться, чью историю выбрать. Мне нужен взгляд со стороны.
– Хотите услышать мое мнение?
– Почему бы нет? Я вам не нравлюсь, однако, уверен, вы непредвзяты в своих суждениях обо всех остальных. Я изложу вам их мотивы, а вы поможете мне решить, что говорить комиссару. Вы считаете меня беспринципным, но, поверьте, даже я понимаю, что некоторые секреты лучше не вытаскивать на свет.
– Признаться, я заинтригован, – нервно хихикнул Гончаров и присел на краешек соседнего кресла.
Уолш обратился к лакею, который заканчивал убирать со стола:
– Бичем, принесите еще один бокал и можете быть свободны.
Некоторое время Джозеф собирался с мыслями, а Дмитрий ждал, наблюдая, как отблески огня танцуют на хрустале. Наконец он не выдержал:
– Итак, Холлуорд, полагаю, вы намерены обвинить в убийстве мисс Морелли? Калверт познакомился с ней в Милане. Возможно, у них была общая тайна.
Голос Гончарова выдернул «американца» из раздумий.
– О да, тайна была, безусловно. Вас ведь тоже насторожило ее поведение: ночной визит в номер Найтли, угроза, а потом отчаянные попытки всё замолчать. Но я начну с выстрела, который никак не связан ни с кражей картины, ни с отравлением. Такое уж невероятное стечение обстоятельств.
Дмитрий хоть и держался по-прежнему скованно, слегка подался вперед:
– Любопытно послушать.
– Помните, за ужином, когда наш друг рассказывал о жертвах Джека Потрошителя и своем уникальном чутье, мисс Найтли заметила, что как минимум однажды чутье его подвело? В отеле, который открыл в Лондоне некий француз, произошло ограбление. Известный журналист обвинил владельца отеля, и люди поверили ему, ведь, по его собственным словам, он формировал общественное мнение. Некто, вдохновленный призывами Найтли к справедливости, решил свершить собственное правосудие и устроил поджог, в результате которого погиб ни в чем не повинный француз. Ведь уже на следующий день полиция задержала настоящую воровку.
– Кэтрин не следовало вспоминать тот случай при всех. Уверен, Калверт достаточно корил себя за то, что невольно обрек беднягу на смерть. Но мог ли он предугадать, что кому-то придет в голову поджигать отель?
Уолш пригубил бокал и произнес:
– Вы дважды правы, Дмитрий. И в том, что Найтли не предвидел такой реакции на свою статью, и в том, что Кэтрин не следовало упоминать о ней. Она не вспомнила имя француза, но оно было хорошо известно одному из тех, кто сидел тогда за столом в этом салоне. Он знал о поджоге, но не знал о статье. В тот вечер он наконец нашел виновного в своих бедах,
