— На какое время заказал Международный машину? — поинтересовался Попов.
— В ночь на третьи сутки.
— Значит, в нашем распоряжении еще двое суток?
— Боюсь, что меньше. К машине ему ведь захочется вернуться не с пустыми руками. Не зря ведь он сюда примчался. Налей мне, Толя, еще чайку, и покрепче, а то тут в тепле разморило. — Михаил Николаевич пододвинул свой стакан к самовару.
— Значит, послезавтра, перед тем как отсюда драпануть, Григорий Павлович захочет расковырять приискового медвежонка?
Фомин вопросительно взглянул на Попова, а тот продолжал:
— Был я там, осмотрелся. Золото они хранят в старинном мюллеровском сейфе. Замки в нем на два ключа. Один у старшего приемщика, второй у главного бухгалтера. Примут дневную добычу и закрывают в сейф вдвоем, а опечатывает третий, председатель месткома. Днем охраняет один человек, а на ночь остаются двое, у обоих наганы. За несколько дней скапливают до пятидесяти килограммов золота, а уж потом под охраной на легковой машине везут в Иркутск. Был я в конторе позавчера, у них всего пуда полтора пока набралось. В общем, отправка через три-четыре дня. Где будем искать Гришку?
— На прииске, у Нюрки, Анны, Ангелины. Если не у нее, то где-то у ее знакомых. Оставим обоих наших помощников с машиной здесь. Вдвоем меньше внимания. Для начала надо бы по душам поговорить с Олимпиадой Быковой, да так, чтобы никто свиданьице это не засек.
— Дядя Миша! — вмешался в разговор молчавший до сих пор Саша. — Быкова расскажет. Не верю я, что она с ними спуталась. Ее, может, так же, как и шофера, запугали. А меня с собой не возьмете?
— Тебя там знают. Попадешься на глаза Анне — и все пропало.
— Когда брать Международного будем, без вас не обойдемся, — подбодрил ребят Попов. — Собирайся, Михаил, и выходи, а я пойду лошадку запрягу, сюда-то я в кошеве прикатил.
Фомин взял шубу, отдал Боровику карабин, подсумки с патронами и наказал им с Сашей и шоферу из дома днем не выходить. Во дворе Иван Иванович запряг невысокую лошадку в кошеву, наполненную сеном. Через час они подъехали к погруженному в сон прииску. На развилке Попов придержал лошадь.
— Значит, здесь этот Щукин высадил Гришку?
— Здесь, наверное, — огляделся Фомин. — Шофер утверждает, что Никитский отправился не на прииск, а спустился к реке. Куда ведет эта дорога?
— На вторую бригаду.
— Ты там был?
— Не успел.
— Может, там этот Хозяин обосновался?
— Знаешь, Миша, поговорил я тут с народом, и мне в голову одна мыслишка пришла. — Иван Иванович поудобнее уселся в санях, разобрал вожжи. — Думаю, вообще нет никакого Хозяина.
— Как так нет? — удивился Фомин.
— А вот так. Давай лучше поразмыслим, порассуждаем, откуда взялся этот неуловимый Хозяин и что предпринял вчера Григорий Павлович, когда сюда добрался.
РАСПЛАТА
За сутки до разговора Попова и Фомина перед прииском почти в то же самое время и на том же месте черный «форд», мигнув на повороте фарами, прижался к обочине и, погасив свет, застыл у самой развилки дорог. Его мягкий верх, покрытый серебристой изморозью, в лунном свете походил на искрящийся мех какого-то диковинного зверя. Оба пассажира несколько минут молча посидели, каждый закурил свою папиросу.
— Еще раз, Семен, предупреждаю. Буду ждать тебя здесь, вот в этом самом месте, в это время, ровно через трое суток. Приедешь, подкинешь меня к железной дороге — и все. Заплачу в два раза больше, чем спросишь. Не приедешь — лучше всего мотай тогда с насиженного места в тайгу, на юг, на север — куда хочешь, только на глаза не попадайся. Найду — всю семью под корень. Меня не будет, люди с тобой рассчитаются. Ты думаешь, все дружки атамана в могиле? Нет, милок, есть и на воле.
Никитский затушил в пепельнице окурок дорогой папиросы. Из-за спинки сиденья вытащил холщовый мешок с лямками, открыл дверцу машины и ушел вниз по дороге, спускающейся к реке. Ему было отлично видно, как сзади фары автомобиля описали полукруг. Слышно, как взревел на повороте мотор. Когда машина отъехала на значительное расстояние, Григорий Павлович вернулся, вышел на тракт, взглянул на почти исчезнувшие вдали светящиеся лучи фар, повернулся к востоку, снял шапку и стал истово креститься.
— Слава тебе господи, — говорил он во весь голос, — и на этот раз пронесло. Помоги твоему рабу Григорию в последнем деле, и я обещаю тебе, господи, отслужить благодарственный молебен в первой же церкви.
Отвесив низкий земной поклон, Международный быстро зашагал к прииску.
Уверенно сворачивая из одного переулка в другой, он остановился возле небольшого дома, три окна которого смотрели на улицу, огляделся. Кругом не было ни души. Собаки, пригревшиеся в своих закутках, не подняли лая на полуночного прохожего. Пробравшись через сугроб к окну, Никитский тихо стал скрести ногтем по раме. Несколько раз стукнул в стекло и снова, словно мышь, поскреб. Через морозные узоры заметил, как в комнате затеплился огонек, постучал еще раз и направился к крыльцу. Когда услышал скрип петель, тихо попросил:
— Пусти раба Григория на постой. Пришел я один, без хвоста, ни одна душа не попалась по дороге.
Дверь открылась шире, и, едва Григорий Павлович оказался в сенцах, теплые женские руки обвили его шею.
— Заходи, Гришенька, заходи, не чаяла до весны, до мая, и встретиться, — радостно и торопливо говорила буфетчица, помогая гостю раздеваться. — Сейчас накормлю, напою, обогрею. Вырвался, значит, из их лап. Да что я говорю. Разве тебя решетки удержат!
Она провела Никитского в комнату, ловко завесила окна, выкрутила фитиль в керосиновой лампе и бросилась в кухню. Почти тотчас вернулась с бутылкой, двумя рюмками и только потом сообразила, что предстала перед гостем в ночной сорочке. Накинув халат, снова исчезла, принесла закуску.
— Давай с мороза по рюмке, за встречу, а потом уж накормлю как следует. Расскажи, как ушел, как сюда добрался. Я как получила твою записку, так и обмерла вея со страху. Ну, думаю, опять схватили моего сокола ясного. Прощай все мечты и надежды. Я ведь только и живу надеждой на светлые денечки. Все время английский зубрю, французский повторять хожу к одной старой дуре.
Хозяйка налила еще по рюмке коньяка, но Никитский ее остановил:
— Сначала перевязку мне сделай.
— Что с тобой, ранили? — Ангелина бросилась к нему.
— Чепуха… Чтобы уйти, пришлось их «закосить» на больницу, сам стеклом пописался, меня дурачки в городскую доставили, вот оттуда и рванул. Ладно, перевяжешь, потом давай о деле.
— Дело стоит готовое. Интересовалась, когда повезут, говорят, еще дня три или четыре. Едва половину набрали. Сейчас, при морозах, поменьше добывать стали. Но я так думаю: пара-то пудов у них лежит.
