— Куда ты идешь? — дрожащим голосом крикнула она.
— В парк, поиграть с ребятами.
Она потеряла его! Тело ее словно оцепенело. Сын был единственным человеком в мире, которого она когда-либо любила, единственным человеком, который любил ее. Кора хотела, чтобы он вернулся, она сделала бы все что угодно для этого, но у нее возникло страшное предчувствие, что уже слишком поздно.
И, как обычно, во всем была виновата Элис Лэйси.
* * *
Орла чувствовала себя так, словно была беременной всю жизнь. Ей было трудно ходить, таким большим стал ее живот. Может, она ожидала сразу пятерых близнецов, как та женщина в Канаде. Каждый раз, когда она поворачивалась на другой бок, кровать страшно скрипела, а Орла вертелась всю ночь, не давая заснуть Микки, который по утрам вставал с красными от усталости и недосыпания глазами.
Но Орле было все равно. Ей было наплевать, пусть даже у него вылезут глаза или отвалится голова. Все, что ее волновало, это она сама и то затруднительное положение, в котором она оказалась.
Она ненавидела Микки за то, что он стал причиной всех ее бед, ненавидела отца за то, что тот не позволил им жить в доме на Эмбер-стрит, где ей было бы намного приятнее. Она ненавидела своих сестер: Фиону, которая смотрела на нее с таким превосходством, словно хотела сказать: «Я никогда не вляпаюсь в подобное дерьмо», — что, вероятно, было сущей правдой, потому что во всем Бутле не найдется парня, который рискнет подойти к ней ближе, чем на пушечный выстрел, — она ненавидела Маив, которая постоянно навязывалась со своими советами, так что можно было подумать, будто она произвела на свет добрую сотню ребятишек, да и в больнице Бутля, где работала Маив, не было родильного отделения.
Больше всего она ненавидела Лэвинов за… в общем, по многим причинам. Они вечно ссорились, и изо всех комнат доносились пронзительно орущие голоса. Она ненавидела их за то, что они спускались в гостиную посмотреть этот чертов телевизор в то время, когда Орла хотела отдохнуть, и ей приходилось терпеть вопли Гилберта Хардинга, или Барбары Келли, или этой вонючей леди Барнетт. Она ненавидела миссис Лэвин за то, что та каждое утро посылала кого-нибудь из своих детей унести бутылку молока с чужого крыльца для будущей матери, а потом усаживалась рядом и следила, чтобы эта самая будущая мать выпивала всю бутылку до последней капли; при этом она услаждала слух Орлы чудовищными подробностями того, как она рожала своих девятерых выродков.
Было ужасно противно браться за чудесный ростбиф, или бараньи котлеты, или курицу и слышать, как миссис Лэвин говорит, подмигивая: «Нипочем не догадаешься, откуда это взялось!»
Орла догадалась давным-давно, да и кто бы не догадался на ее месте! Еда была краденой, она «упала через задний борт грузовика». Она представила себе мистера Лэвина бегущим за набирающим скорость грузовиком, в кильватере которого оставались рассыпанные куски мяса. Миссис Лэвин покупала только овощи. Недавно на столе оказался пропитанный вином и залитый сбитыми сливками бисквит в большой гофрированной картонной коробке.
— Нипочем не догадаешься, откуда это взялось! — подмигнул мистер Лэвин.
Как, черт возьми, он умудрился стащить бисквит?
Орла застонала. Если бы она по-прежнему работала в «Кросби стар», то сейчас могла бы брать интервью у политика или писать репортаж о каком-нибудь убийстве.
Часы на каминной полке, издающие замечательный мелодичный звон и, без сомнения, попавшие сюда таким же путем, каким в этом доме появлялось практически все, пробили пять. Скоро на Эмбер-стрит вернется мама, и она отправится проведать ее. Это было единственное место, где она могла отдохнуть, а мама — единственным человеком в целом мире, к которому она не испытывала ненависти. Да, и еще Кормак.
В одно дождливое сентябрьское утро Элис только-только отперла двери парикмахерской, как рядом на ржавом велосипеде затормозил Микки Лэвин.
— Орла, — выдохнул он. — Она пошла в больницу. Примерно час назад у нее начались боли.
— О боже! — Это означало, что ребенок родится на две недели раньше или даже на два с половиной месяца раньше, чем ожидали добропорядочные соседи, готовые поверить в то, что Орла сохраняла целомудрие до своей брачной ночи. Но они никогда не поверят! Она молилась, чтобы ребенок оказался маленьким и она смогла бы сказать, что он родился недоношенным.
Было ужасно думать так в то время, когда ее дочь готовилась стать матерью. Элис постаралась прогнать эти мысли и встревоженно обратилась к Микки:
— С ней все в порядке?
Микки закатил глаза:
— Да разве с Орлой что-нибудь когда-нибудь бывает в порядке? Она орала как сумасшедшая, когда я поехал за вами.
— Я пригляжу за салоном, мам, — предложила Фиона. — Скоро придет Пэтси, а после обеда появится Дорин. Мы справимся, не беспокойся.
— Спасибо, милая. — Временами Фиона оказывалась просто незаменимой. — Я постараюсь дозвониться к вам из родильного дома и рассказать, как обстоят дела. — Микки она сказала: — Возвращайся домой, дорогой. Я приеду на трамвае. Скоро буду.
Когда Элис приехала, взволнованная и со страхом ожидающая, какими окажутся следующие несколько часов, Орла была в больничной палате и по-прежнему вопила как сумасшедшая.
— Мне больно! — выкрикнула она. — Ох, мам, мне очень, очень больно.
У Элис упало сердце, когда она увидела миссис Лэвин, сидящую на стуле рядом с кроватью. Она держала Орлу за руку и по какой-то неведомой причине напевала колыбельную: «Качаю моего маленького в кроватке, спи, малыш…»
Неудивительно, что Орла так бесновалась.
— Почему бы тебе не пойти домой, мама, и не побеспокоиться о завтраке? — сказал Микки, словно почувствовав, что присутствие его матери сейчас нежелательно.
— «…и когда с дерева упадет лист, малыш перестанет кричать», — вполголоса напевала миссис Лэвин. — Приветствую вас, миссис Лэйси. Ей сейчас трудновато, как было и мне, когда я рожала своих деток. Наш Микки, однако, выскочил, просто как горошина из стручка.
— Мама ! — завизжала Орла.
— Давайте я вас сменю, миссис Лэвин. Вам еще надо присматривать за вашими маленькими детьми, не то что мне.
— Ну… — Похоже, миссис Лэвин не горела желанием ни отпустить руку Орлы, ни уступить свое место возле кровати.
— Мне кажется, они пускают только двух посетителей, мам, — осторожно сказал Микки.
— Хорошо, тогда я ухожу. — Миссис Лэвин удалилась, взяв с Микки обещание, что он немедленно придет домой сразу же после рождения ребенка. — Я принесу цветы и виноград, — великодушно заявила она.
— Только если она сумеет найти грузовик, с которого они упадут, — произнесла Орла сквозь зубы, когда дверь закрылась. — Вероятнее всего, я получу кусок ростбифа или куриную ножку, которую они припасли заранее.
— Тебе не нужно разговаривать, любимая. — Микки погладил молодую жену по голове. — Побереги дыхание для приступов. Они называются схватки, — пояснил он Элис, как будто та сама этого не знала. — Они становятся все сильнее и сильнее по мере того, как близится рождение ребенка. Я читал об этом в книге, которую взял в библиотеке, — с гордостью добавил он.
Орле достался один парень из тысячи. Понадобится, конечно, еще много времени, чтобы она поняла это, ему всего двадцать, но если она наберется терпения, то ей будет хорошо с Микки Лэвином.
— Заткнись, Микки, — резко оборвала его Орла. — О, снова накатывает боль! Ой, мама!
День готовился сменить утро, и Элис начала понемногу терять терпение, потому что ее дочь не прекращала вопить и ругаться. В палате были еще две женщины, которые тоже должны были вот-вот родить, но они вели себя куда тише и спокойнее. Элис подозревала, что крики предназначались для Микки, чтобы он проникся жалостью и почувствовал свою вину.
Схватки продолжались пять с половиной часов, и, как только акушерка увидела, что вот-вот начнутся роды, Орлу повезли в родильную палату.
Элис и Микки сидели в коридоре и ждали, что крики возобновятся. К их удивлению, прошло совсем немного времени, дверь палаты открылась, и появилась акушерка.
— Девочка, — торжественно объявила она. — Потрясающе красивый ребенок, весит целых семь фунтов и две унции. Мне еще не доводилось иметь дело с такими быстрыми и безболезненными родами. Поздравляю! Папаша! Не хотите ли зайти внутрь и посмотреть на свою дочь?
Микки обратил к Элис полный тоски взор.
— Теперь, когда все кончилось, будет ли она чувствовать себя счастливой? Как вы думаете, перестанет ли она обвинять меня? Я люблю ее, миссис Лэйси. Я люблю ее больше всего на свете! — с жаром воскликнул он.
— Я знаю, дорогой. — Элис поцеловала его, но не нашла в себе сил внушить ему хоть малейшую надежду на счастливое будущее. Вне всякого сомнения, ее своевольная и целеустремленная дочь считала, что этот молодой человек навеки разрушил ее жизнь.
