Подобную операцию провернули и с ее подругой. Ту просто посадили в КПЗ за лжесвидетельство, как ей объяснили. А когда трехдневный срок, отпущенный на задержание без санкции прокурора, прошел, следователь вынес постановление о ее освобождении, однако из камеры не выпустил. Можно себе представить, что было с несчастной женщиной. После такого страшного шантажа нетрудно выбить из человека любые показания. Что и было сделано.
Потом я взялся за «признательные показания» самого Кравченко, которые резко противоречили обстоятельствам дела. Подследственный спутают возраст девочки, неверно описал ее одежду, трижды и всякий раз по-новому описывают место преступления. Показал, например, что убивал ножом, купленным в таком-то магазине, а потом бросил орудие убийства в реку. Но в указанном им магазине подобными ножами не торговали, а в реке, как ни искали, никакого ножа не нашли.
Словом, я старался доказать, что в распоряжении следствия не было ни одною объективного доказательства, подтверждающего признание обвиняемого. И более того, сами его признания резко противоречат обстоятельствам дела. И когда Кравченко в жалобах и прошениях о помиловании продолжал доказывать свою невиновность, его доводов никто не желал слушать.
Уж если я, юрист с многолетним опытом следственной работы, обладающий определенными процессуальными правами, не могу доказать Верховному суду невиновность Александра, и это теперь, когда найден настоящий убийца и все его показания подтверждены фактами, то что мог сделать, на что надеяться этот бедный парень!..
Труднее всего было доказать, что сокамерник Александра настойчиво избивал его, превращал каждую минуту жизни в пытку, требуя взять убийство на себя. Да, Кравченко жаловался, что здоровенный амбал днем и ночью избивает его, но тюремная медицина следов пыток, как правило, не фиксирует. Значит, следовало отыскать этого уголовника, иначе спор с Верховным судом теряет всякий смысл. Кравченко утверждал, что его избивают, а сокамерник категорически это отрицает. Но почему же суд должен верить уголовнику?
Словом, поднял я все дела и отыскал этого М. Оказывается, в те дни он по новой сидел. На этот раз в Ставропольской тюрьме, где занимался уже привычным ему делом. Оказалось, что к нему в камеру подсадили одного арестованного председателя колхоза. И этот М. с напарником должны были заставить председателя подать «явку с повинной». За усердную «работу» напарник получал от М. наркотики в качестве оплаты труда. Дальше больше. Выясняю, что этот М. является вором и одновременно платным агентом номер 7 и нередко он использовался для выбивания из заключенных нужных следствию показаний. Но с председателем колхоза они перестарались. Медицинское обследование показало, что арестованному причинены закрытая травма грудной клетки с переломом семи ребер и другие телесные повреждения. Установили мы также, что свои систематические избиения председателя этот уголовник постоянно сопровождал угрозами убить и «циничными предложениями». Таким образом, по сути повторялась история с Кравченко: то же действующее лицо, те же методы выбивания нужного признания. Одно только изменилось — время. Началась перестройка, дело получило огласку, дошло до Горбачева, и началось расследование. В приговоре по этому делу все и было зафиксировано: и как уголовник «добивался», и как «склонял».
Но и этого оказалось мало суду. Знаете, какой я получил ответ? «Имеющийся в материалах расследования приговор в отношении М. к делу Кравченко отношения не имеет». Вот так.
И я снова поднял все милицейские разработки той давней истории. Вытащил на свет следы крови, которые вели к двери дома N 26, тайно купленного Чикатило, где по свидетельству соседей почти двое суток не гасла электрическая лампочка и где, судя по всему, было совершено преступление… Снова появилась Светлана Гуренкова, которую встревожил разговор между незнакомцем в очках и с покатыми плечами и девочкой, которую она через день опознала в погибшей, когда ту нашли в реке под мостом… И фоторобот всплыл, составленный по описанию Гуренковой, и то, что по нему узнали Чикатило и дважды допрашивали. Оставалось только представить его на опознание свидетельнице — но не представили! Потому что было ясно: увидев Кравченко, Светлана скажет, что это не он…
Кстати, когда Чикатило признаются в убийстве Лены Закотновой, его никто и не думал в нем подозревать. Мы вообще не знали о существовании такого дела. Кравченко был расстрелян, и с тем делом было покончено.
А теперь надо отменять приговор по Кравченко. Значит, возбуждать дела против своих — а как же честь мундира? Нет, проще сделать вид, будто ничего не произошло, будто все в порядке, никаких нарушений не было, и Кравченко расстреляли, как и положено. Ведь не раз уже сходило с рук, сойдет и теперь.
И все-таки мы победили.
Оставалось самое тяжелое. Как сообщить родителям Александра Кравченко, что их сына казнили по ошибке… Что никакой вины за ним в этом деле не было… Посылать письменное извещение не поднималась рука. Стыдно-то как! Да и язык не повернется сказать: понимаете, столько-то лет назад государство совершило преступление — убило вашего сына, а теперь мы готовы вместе с вами разделить радостную весть: оказывается, ваш сын был невиновен… Так, что ли? Да, и, кстати, никакой помощи вам, потерявшим сына, не будет. Родители афганцев, например, получают пенсии, квартиры, пользуются какими-то льготами, а вот вам, несчастным вдвойне, ничего не положено… Как же быть?
Нашел я одного следователя, который был родом из тех мест. Говорю: хочешь в отпуск съездить? Могу посодействовать, но только ты тоже должен будешь мне помочь. И рассказываю о сути своей просьбы — сообщить матери Кравченко о пересмотре приговора, а заодно найти возможность узнать, имела ли она какие-нибудь сведения о сыне. Может, он писал ей, рассказывал об аресте, суде, как он вел себя.
Да, это была, конечно, очень тяжелая миссия, но следователь все сделал, как я просил. Нашел в далеком селе хату, а в ней старую, сработавшуюся в крестьянских трудах женщину.
— Мой Сашко ничего нэ делал, — пожаловалась старуха. — А засудили его аж на пятнадцать рокив!
— Я приехал сюда, чтобы сообщить вам… — сказал следователь и осекся. Неужели никто так и не удосужился сообщить матери, что у нее больше нет сына? Ведь прошло уже семь лет после его казни! — Сообщить вам, выдавил из себя, — что приговор, вынесенный вашему сыну, пересмотрен.
— Ну, слава тоби, Господи! — слабо улыбнулась старушка. — А то Сашко ни разу нэ написал. Скильки ж я его нэ бачила, а? В тюрьме он, чи где?
Что мог ответить ей следователь…
— Снился он мне, — делилась с приезжим гостем женщина. — Бачу, он, Сашко, а над ним якись ливень… Чи дождь, чи снэг… И сэрдце у мэнэ так и мается…
— Запросы хоть посылали? — не выдержал следователь.
— Посылала, — кивнула мать. — Ответов нэ було…
МЕЖДУ ПРОЧИМ…
Между прочим, эпоха поиска преступника по фотоальбомам, кажется, уходит в прошлое. Сейчас подходят к концу испытания системы «Облик», которая позволит за считанные секунды отобрать из сотни или тысячи фотографий ту самую, которая необходима. Для этого компьютеру нужно «показать» снимок или фоторобот объявленного в розыск человека. Специалисты знают, что аналог в системе есть, даже если он в другом возрасте или отрастил усы (вариант — сбрил бороду). Среди всех «претендентов» машина вычислит и найдет «родную» пару и зачислит ее в первую десятку. Возможны и стопроцентные попадания. Но от «Облика» это и не требуется пока.
Смысл новой методики в другом: избавить потерпевшего от многочасового листания фотоальбомов или столь же длительного сидения у экрана, на котором мелькают фото- и видеоматериалы, и дать возможность выбирать из трех-четырех десятков типажей. Это еще не прорыв, но значительный скачок в отечественной криминалистике, если помнить, что банк данных в тех же областных УВД содержит в среднем десять тысяч подучетных лиц! То есть скорость опознаний возрастает как минимум в сто раз.
Разработала «Облик» группа специалистов МГТУ имени Баумана. Вместе с сотрудниками экспертно-криминалистического центра МВД Российской Федерации они рассчитали и сумели реализовать алгоритм распознавания образа человека. Это в принципе не так-то просто: примерно 60 процентов лиц, как мужских, так и женских, относятся к категории «средних», без особых примет и аномалий. Только в ГУВД Москвы каждый день приходят запросы о проведении 300 экспертиз, когда из массы похожих лиц требуется найти больше, чем просто похожее. «Облик» делает упор на математический анализ области глаз и носа, где наиболее выражены индивидуальные особенности.
Две минуты — и преступник опознан. А может быть, и найден.
А можно ли составить «сводный портрет» жертвы? Можно. Есть смысл поговорить о людях, которые словно бы лезут в пасть волку. Есть даже такая наука, виктимология, она изучает психологию жертвы. В последние годы в России стали появляться различные «школы выживания», которые берут на себя обучение людей простейшим правилам нашей непростой жизни. И точно так же, как нужно знать правила дорожного движения, нельзя забывать об условиях безопасности в экстремальных ситуациях.
