— Не надо, вижу, что подготовились.
Я осмотрел группу.
— Можете идти!
От отряда отделились Мацкевич, Жардецкий и другие разведчики. Они пошли вперед. За ними двинулась группа Любимова, затем мы с Вильджюнасом, сзади нас шла его группа и замыкающие колонну бойцы Сермяжко. В трех километрах от лагеря остановились, чтобы проститься.
— Спасибо, друг, за все, — обнял меня Ионас, — встретимся после победы.
— Привет родной земле! — только и успел сказать я. Вильджюнас, торопясь, обнял Морозкина, Кускова, Лунькова… Чтобы не выдать своего волнения, отвернулся в сторону и широкими шагами направился к своей группе. Перед поворотом он обернулся, помахал нам фуражкой и исчез за кустарником.
Через несколько дней возвратились группы Усольцева и Сермяжко. Они доложили о выполнении задания.
— Был гитлеровский эшелон, а теперь его нет, — пояснил Усольцев и добавил: — Ни одного целого вагона. Все там было: и танки, и пушки, и гитлеровцы.
Я знал, что Усольцев не преувеличивает. У нас установился строгий закон — сообщать только действительные результаты, и партизаны точно придерживались его.
Мы с Кусковым пожали руки всем партизанам. Затем повели с собой Сермяжко и Усольцева.
— Сообщим в Москву о вашей операции, пишите рапорты, — приказал я им.
По их отчету мы составили радиограмму:
«Тридцать восемь партизан подорвали около станции Жодино воинский эшелон с техникой в пятьдесят два вагона.
При этом было убито 22 фашистских солдата, ранено 19, уничтожены паровоз, 14 вагонов и тяжело поврежден весь состав. Ни один вагон не пошел на фронт. Движение по линии было остановлено на одни сутки».
В тот же день получили ответ:
«Советское правительство благодарит славных партизан и желает им новых успехов и подвигов во славу нашей социалистической Родины. Представьте отличившихся участников к наградам орденами и медалями».
Радиограмму я зачитал перед строем. В лагере был праздник. Позже выяснили подробности этой операции.
Когда партизаны вышли из лагеря, они несли с собой восемь литров бензина, несколько термитных кеглей, три заряда толовых шашек по шестнадцать килограммов каждый.
Пройдя тридцать пять километров, уже в сумерках зашли в небольшую деревушку. Из-за туч, нависших над деревней, выглядывала бледная полоска луны. До железной дороги осталось около десяти километров. Усольцев с Вильджюнасом и Любимовым решили заночевать в деревне.
Выставив посты, усталые партизаны легли в сараях на соломе. Под утро Сермяжко разбудил Усольцева.
— Костя, я с маленькой группой пойду в разведку, вы меня обождите.
— А стоит ли? — усомнился Усольцев. — Еще вспугнешь фашистов.
— Не вспугну, — усмехнулся Сермяжко. — До Судабовки — рукой подать, а я оттуда родом, там вырос, местность знаю, как свои пять пальцев. Разведаю расположение железнодорожной охраны.
— Иди, — согласился Усольцев.
Они условились, что встретятся в пяти километрах от железной дороги.
На рассвете с остальными партизанами вышел из деревни Усольцев. С целью запутать следы он выступил в обратном направлении, потом, сделав большой круг, по кустам пришел в условленное место и стал ждать. Начал накрапывать мелкий дождик.
В это время Сермяжко с товарищами подошел к железной дороге и в течение двух часов вел наблюдение, приглядывался к охране. Затем партизаны отправились к месту встречи.
Сермяжко забежал в деревню к своему старому знакомому и вернулся с большим куском бараньей туши.
Вскоре разведчики были с основной группой.
Нашли сухие, еще до войны заготовленные штабеля дров. Развели костер. Константин Константинович Тихонов молча разрезал мясо, а Андрей Иванович Ларионов заворачивал куски в тряпки, обмазывал глиной и клал в горячие угли. Скоро потрескавшиеся куски глины вытащили из костра, разбили и вынули запеченное мясо. В лесу запахло жареным.
— Учитесь, ребята, — говорил своим десантникам Вильджюнас.
— Жизнь всему научит, — ответил польщенный Ларионов.
С наступлением темноты Сермяжко ее своими разведчиками вышел к дороге на Судабовку. Спустя некоторое время к железной дороге начали подходить местные жидели. Немцы заставляли их жечь костры вдоль полотна железной дороги для предупреждения диверсий. Вдали показались два подростка. Сермяжко подполз к дороге, пригляделся, тихо позвал:
— Коля! Гриша!
Он узнал младших братьев. Выполняя приказ оккупантов, они тоже ходили жечь костры на железной дороге. Сермяжко использовал это и с помощью братьев уже пустил под откос два эшелона. В Судабовке стоял большой гарнизон полиции, и Сермяжко не мог заходить к себе домой, он встречался с братьями в условленном месте, недалеко от деревни.
Пареньки, предварительно оглянувшись назад, шмыгнули в сторону, откуда был слышен голос брата.
— Ты здесь, Константин? — не различая ничего в темноте, спросил Гриша.
— Я, хлопчики, я, — прошептал Сермяжко и обнял братьев. — На полотно?
— Куда же больше? — ответил Николай. — А вы в то же самое место? Выходит, придется опять посветить.
— Придется, — подтвердил Сермяжко, — но нам нужно пройти железную дорогу, пропустит ли охрана? — с улыбкой спросил он.
— А много? — поинтересовался Гриша.
— Около сорока.
— Гм, — Гриша в нерешительности покачал головой. — Многовато. — Но, подумав, решительно махнул рукой. — Сделаем.
Константин договорился с братьями, в каком месте и в какое время будут переходить партизаны железную дорогу, какой сигнал должны будут подать Коля и Гриша. После этого мальчики вышли из кустов на дорогу и продолжали свой путь.
Пошел дождь, поднялся ветер, сгибавший верхушки деревьев. В просветах кустарника показались огни костров.
Сермяжко подвел группу к месту, где должны были жечь костры его братья. Залегли. Издали трудно было отличить местных жителей от охраны. Константин смотрел на часы и ждал сигнала. Вот у одного из костров две фигуры начали гоняться друг за другом. Сермяжко понял: это его братья. Костер медленно гас.
— Пора, — сказал он Вильджюнасу и Любимову.
Они пожали Константину руку и вместе со своими партизанами поползли через поляну. В этот момент начал гаснуть и второй костер. Оставшиеся на опушке леса партизаны видели, как один за другим проскакивали через полотно черные фигуры. Облегченно вздохнув, Сермяжко тоже пополз к железной дороге. Недалеко от полотна, спрятавшись за пень, он заухал по-совиному. К нему, будто за хворостом, подошел Гриша и прошептал:
— Фашисты ушли далеко вперед. Возле костра справа свои люди.
— Ясно, — также шепотом ответил Константин и быстро отполз назад к товарищам.
— Начинаем, — шепнул он им.
Разделившись на три группы, партизаны поползли к железной дороге. Почти одновременно достигли полотна, вырыли ямы, положили в них мины и замаскировали гравием и щебнем; оставшуюся землю и щебень собрали в корзинки, отползли обратно и залегли, держа в руках концы веревок.
Недалеко от полотна лежали партизаны Усольцева.
— Порядок? — спросил Усольцев у Сермяжко.
— Сделано, — тяжело дыша от усталости, прошептал тот.
В это же время в километре от станции Жодино на полотно выползли еще два партизана из группы Сермяжко и быстро заложили мину.
Труднее пришлось Красовскому и Дмитрову. Они подкрались к костру, прислушались. Говорили по-немецки, значит, возле костра гитлеровцы. Красовский до боли кусал губы. Время шло медленно. Неужели не удастся поставить мину? Сразу из Минска примчится помощь, и товарищи окажутся в опасности. От этой мысли по телу пробежала дрожь. Ползти между костров нельзя — заметят.
Подрывники напряженно ждали. Наконец гитлеровцы, подняв воротники плащей-дождевиков, отошли от костра, поднялись на полотно и быстро зашагали к станции. Медлить было нельзя. Красовский и Дмитров моментально вылезли из укрытий и, сделав две перебежки, оказались около сторожки.
— Не шевелиться и не кричать, — задыхаясь от дыма, приказали они сторожам.
Старики, сидевшие у костра, подняли руки.
— Не бойтесь, — сказал Красовский, — мы свои люди.
Дмитров быстро поставил и замаскировал мину, протянул через полотно веревку, засыпал ее гравием. Вдали на полотне замелькали огоньки папирос. Это — патрули. Но теперь они уже не страшны.
— Сидите и ни слова, а то… — и Красовский красноречиво помахал автоматом.
— Что ты, сынок, мы православные, — перекрестился один из стариков.
Красовский нырнул в темноту. Патрули, не сходя с полотна, спросили у стариков пароль. Те ответили, и немцы пошли дальше.
Опасность миновала. Красовский вернулся к старикам.
— Как только услышите взрывы, убегайте в лес, — предупредил он их.
