Дождь не унимался; у партизан от холода ныли суставы.
Наконец со стороны Минска послышалось пыхтение паровоза. Тяжело нагруженный эшелон торопился на восток. Подрывники сжали веревки, бойцы из штурмующей группы взяли в руки кеглевые шашки и гранаты. Паровоз уже проскочил мимо Афиногентова и Тихонова. Пройдя две мины, он приближался к последней. Вот он достиг ее.
Оба товарища с силой, как будто желая придать взрыву большую мощность, дернули веревки.
Под колесами блеснул огонь, и раздался оглушительный взрыв. Паровоз, подхваченный взрывной волной, подскочил вверх и, как раненое животное, повалился, в предсмертных судорогах вращая колесами.
Раздался второй взрыв. Это сработала мина Постушенко и Кулеша. Эшелон в белом вихре огня на миг показался из темноты и разорвался пополам. Визжали и скрежетали ломающиеся вагоны. Раздавшийся одновременно взрыв мины Афиногентова и Тихонова поднял на воздух хвост эшелона; ему ответили взрывы с флангов: справа — Дудкина и Давыдова, слева — Красовского и Дмитрова. От этих взрывов в куски разлетелись рельсы.
Но вот все стихло, все утонуло в ночной темноте. После грохота взрывов тишина неприятным щемящим перезвоном отдавалась в ушах. Вдруг неожиданно красный свет ракеты разорвал мрак и бледным светом осветил исковерканный эшелон. В тот же момент на изуродованное тело эшелона обрушился огненный ливень свинца. Это штурмующая группа Усольцева бросилась в атаку. Каждый из партизан до мелочей знал, что ему делать. Пулеметчики и автоматчики простреливали уцелевшие вагоны. Взрывы на флангах придали партизанам уверенность: они гарантировали, что противник внезапно не нападет.
— Ура! — сквозь треск огня послышался голос Сермяжко.
Из-под разрушенных вагонов вылезали гитлеровцы.
— Гранатами! — крикнул Усольцев.
Партизаны стреляли в упор, без промаха. Мацкевич с небольшой группой поджигал термитными кеглями платформы с танками и пушками.
Афиногентов, Ларионов и Тихонов бросились к уцелевшему пульману. От воздушной волны он покосился, но не перевернулся. Когда партизаны приблизились к вагону, оттуда выше их голов просвистела автоматная очередь. Все трое залегли.
— Обождите, — крикнул Ларионов. Он быстро добрался до полотна и швырнул в окно вагона две гранаты. Затем впрыгнул в вагон и изрешетил из автомата все купе. Прибежавшие товарищи помогли ему собрать оружие и документы, из которых позже выяснилось, что этот вагон был офицерским.
Железнодорожная охрана, полагая, что партизаны, как обычно, после подрыва и обстрела эшелона немедленно покинут полотно, решила смело «напасть» на места диверсии, зная заранее, что никакого сопротивления не встретит. Выждав некоторое время, гитлеровцы выскочили из расположенного недалеко дзота и, стреляя по сторонам, побежали к месту взрыва.
Их заметил Мацкевич.
— Пусть поближе подбегут, — прошептал он.
Прибежавшие гитлеровцы были сметены залпом партизан. В другом конце эшелона еще пятерых охранников уложила вторая группа прикрытия.
Оккупанты умели быстро восстанавливать поврежденный путь. Так и на этот раз: к месту взрыва сейчас же вышли два аварийных эшелона — один из Борисова, другой из Минска, но оба вскоре остановились перед разрушенным путем, не доезжая километра до разбитого воинского состава. Фашисты вылезли из вагонов и по обеим сторонам полотна поползли к разбитому эшелону, пуская в воздух осветительные ракеты и беспорядочно стреляя.
Увидев условный сигнал — зеленую ракету, Усольцев подал команду:
— Отходить!
Партизаны, на ходу вытирая пот, группами отходили в лес.
Перед Константином Сермяжко, словно из-под земли, выросли его братья.
— Что нам делать? Примите в отряд, все равно немцы расстреляют, — торопливо говорил Гриша.
— Не расстреляют, ребята, вы еще здесь пригодитесь, — глухо отозвался Сермяжко, хотя у него от этих слов кольнуло в груди.
В то время оккупанты, опасаясь, что жители не пойдут жечь костры на железную дорогу, после диверсий сторожей из местных жителей не расстреливали.
— Так что же делать? — с унынием спросил Коля.
— Идите домой и молчите. Вся железнодорожная охрана перебита. Сам черт теперь не догадается, в каком месте вы в эту ночь были. Идите, братишки! — Константин нежно обнял их и расцеловал.
Стрельба немного стихла, но опасность не миновала. Партизаны находились в одном километре от противника.
Нужно было торопиться. Усольцев и Сермяжко проверили партизан — собрались все.
— Пошли, — коротко бросил Сермяжко, и все быстро побежали к лесу. Сзади догорал эшелон. В дождливом небе широко раскинулось зарево пожара.
В условленном месте, в двух километрах от железной дороги, партизаны нашли Дмитрова, Красовского, Дудкина и Давыдова.
— Не ранены? — спросил их Сермяжко.
— Нет, — за всех ответил Дмитров. — Только фасон у меня, проклятые, испортили. — Ему осколком мины распороло плечо у ватной куртки.
Усольцев фонариком осветил его и увидел вырванный кусок материи.
— Счастье твое, парень, ведь тебе могло голову оторвать, — сочувственно проговорил Сермяжко.
— Они так и целили, да я вовремя отвернулся, — засмеялся Дмитров.
Унося захваченное у немцев оружие, партизаны торопились уйти подальше от места налета. Они подошли к деревне Трубенки. С пригорка еще видно было пламя пожара.
— Эх, вот бы так же стукнуть и по здешним фашистам, — показал рукой на Трубенки Андрей Ларионов.
— В другой раз, — умерил его пыл Усольцев.
На опушке леса партизаны решили отдохнуть. Они сели в кружок, достали из вещевых мешков жареную баранину, размокший от дождя хлеб и с аппетитом поели.
Ветер доносил звуки разрывов мин, пулеметные очереди.
— Пусть себе палят! — усмехнулся Дмитров.
Эхо этого взрыва пролетело далеко окрест. Это был сильный удар по врагу.
Мы остались довольны, что небольшая горстка партизан нанесла такой чувствительный удар по врагу.
4
Эсэсовцы в Пудицкой Слободе становились все активнее: с противоположного берега Свислочи они обстреливали наш берег, но переправляться не решались.
К этому времени Меньшиков установил связь с командирами партизанских отрядов Иваненко и Тихомировым. Иваненко, родившийся и выросший в деревне Клинок, собрал в свой отряд около пятидесяти партизан, в большинстве жителей окружающих деревень.
Тихомиров — младший командир Красной Армии, попал в окружение, долго метался вдоль прифронтовой полосы, но нигде ему не удавалось прорваться к своим. Тогда он с группой конников остался в белорусских лесах и начал партизанскую борьбу. Подчас тяжело было кавалеристам воевать в топких лесах, но еще тяжелее было отказаться от коня.
Когда в отряд приходили новые люди, Тихомиров подводил новичков к лошади, приказывал ее оседлать и сесть, а сам внимательно наблюдал со стороны. Если новичок все выполнял хорошо, Тихомиров похлопывал его по плечу и с улыбкой говорил:
— Парень будет хорошим партизаном.
— А коня дадите? — радовался тот.
— А коня придется самому достать, — сразу охлаждал пыл новичка Тихомиров и тут же успокаивал:
— Не унывай, возьмем у оккупантов. Хотя их лошади не так быстры, но ничего.
Тихомиров вихрем налетал со своими партизанами на небольшие гарнизоны противника. Так, летом 1942 года он напал на гарнизон местечка Пуховичи. Партизаны выполнили приказ командира: беречь в бою не только свою лошадь, но и лошадь противника. После боя они увели немало коней. Толстых бесхвостых немецких лошадей Тихомиров обменивал в деревнях на местных, более легких. Его отряд быстро рос, вскоре он уже насчитывал около ста пятидесяти всадников.
Отряд уничтожил сотни оккупантов. Конные разведчики сообщали о продвижении реквизиционных отрядов врага, и Тихомиров внезапно нападал на них.
Всякий раз, узнав про подготовку оккупантов к проведению карательной экспедиции, его отряд за ночь проделывал по нескольку десятков километров, и противник терял следы; а в это время партизаны Тихомирова оставляли лошадей под прикрытием, залегали возле шоссе в засаде, ожидая подхода немцев.
Вместе с боевой славой Тихомирова распространились и неприятные слухи о его неправильном отношении ко всем, без исключения, старостам, к учителям.
Я решил проверить эти слухи и, взяв с собой Меньшикова, направился к Тихомирову. Мы шли по просеке, как вдруг услышали треск ломаемых веток. Повернувшись, увидели трех всадников. Расспросив нас, они посоветовались между собой и согласились отвести нас в свой лагерь.
В лагере застали обычную картину партизанской жизни: одни мыли лошадей и чистили оружие, другие отдыхали.
— К вам, товарищ командир, — сказал один из сопровождавших нас всадников.
