— А «духи» — охранники — где были?
— Я их не видел. Наверное, он от них сбежал…
— Даже в закрытом, совершенно секретном городе «духи» ходили рядом?
— И у него, и у Курчатова, и у Александрова, и у Харитона… Пожалуй, я впервые увидел Бочвара одного, обычно «духи» всегда были рядом — ведь Бочвар был одним из руководителей «Атомного проекта»… Кстати, ни Музрукова, ни Славского не охраняли. Только наука была постоянно под защитой… Бочвара начали охранять после того, как получили первый плутоний…
— Итак, отрываем дверь цеха № 4?
— Приоткрываем… Соседний завод «Б» получал раствор, содержащий плутоний. Он поступал в цех № 9, который располагался в соседнем бараке — это метров пятьдесят от нас. Он стоит и до сих пор… Там получали слитки, которые передавались нам… Кстати, тут и начиналась «главная секретность» — они не могли попасть к нам. Даже академик, знавший все и вся, не имел права прийти к нам. Здесь была абсолютно закрытая зона.
— Почему именно здесь?
— Делались детали для бомбы. Принцип закрытости был столь строгим, что главный инженер или директор завода не имели права вмешиваться в технологию, более того, даже высшим руководителям комбината не положено было интересоваться деталями производства…
— Чуть раньше вы говорили о том, что неизвестно было, делится плутоний или нет, однако на заводе «Б», где шли химические процессы его выделения, фон был страшный, и очень многие работники получали огромные дозы?
— Вы говорите о радиоактивности — она была высокой, а о делении плутония можно было получить четкий ответ лишь при достижении им критической массы…
— Но американцы взорвали плутониевую бомбу летом 45-го!
— Но мы-то не знали, что она именно из плутония! Разведка вроде бы сообщила, что американцы взорвали и плутониевую и урановую бомбы, но полной уверенности не было — Берия считал, что нас могут обманывать… А потому все руководители, кроме Курчатова, не верили в плутониевую бомбы. До тех пор, конечно, пока она не взорвется… впрочем, и до взрыва надо было показать, что мы имеем дело с делящимся материалом. И только когда мы начали получать большие слитки, то в лаборатории Русинова их начали изучать. Тут-то и обнаружили, что идет цепная реакция, то есть появляются новые нейтроны… Критмассу еще предстояло определить, но на душе стало легче, когда убедились: плутоний — делящийся материал…
— Тут и появилась легенда, мол, Сталину привезли шарик из плутония. Он спросил: «А как можно убедиться, что это тот самый материал?» Харитон сказал: «Пощупайте, он теплый…»
— Это выдумка!..
Строка истории: «Однажды поздней осенью 1948 г. Андрей Анатольевич Бочвар поручил срочно изготовить различные соединения плутония. Его, В.Б.Шевченко и И.И.Черняева вызвали с отчетом в Кремль к Сталину и нужно было продемонстрировать «живой» плутоний. Работа была очень сложной и кропотливой. В течение трех суток были изготовлены образцы таких соединений, как гидроксиды трех— и четырехвалентного плутония, пероксиды, оксалаты, сульфаты. Эти препараты в количестве 1–3 мг вносили капилляром через крохотные воронки в кварцевые ампулы объемом 0,5–2,0 мл, виртуозно изготовленные нашими стеклодувами, и запаивали. Для упаковки ампул в институте была изготовлена синяя бархатная шкатулка, обтянутая внутри белым шелком. В нее положили поистине сокровища — ярко-синие, зеленые, розовые, желтые ампулы. Торжественно вручили шкатулку Бочвару, Шевченко и Черняеву и проводили их до машины». (Из воспоминаний М.Е. Пожарской).
— … Какие-то соединения из плутония, наверное, показывали Сталину — он ведь был в курсе дел по «Атомному проекту»… Ну а плутоний, как материал, конечно же, теплый. И это стали ощущать, когда плутония накопилось много и начали изготовлять первую деталь. Кстати, это была сложная проблема: насколько нагреется? Помню, первую половинку сделали и начали думать, насколько же она нагреется в вакууме. Андрей Анатольевич этим занимался… Поставили изделие под колпак, ввели термопару, и начали смотреть, как идет нагрев. К счастью, постепенно он начал стихать — тепло уходило, значит, можно работать… в общем, шел постоянный поиск. Для первой бомбы использовали данные разведки, но потом отошли от первоначальных конструкций, так как материал был жесткий — он «трещал»… Надо было понять природу плутония и научиться использовать его в тех фазах, которые были бы наиболее технологичны.
— Мы пока остановились на первом слиточке, полученном в цехе № 9…
— У нас еще не было ни хранилища плутония, ни даже отдельного помещения — цех № 4 еще строился… Получить и хранить первый слиток было поручено мне. Я получил его у Александра Сергеевича Никифорова и положил в сейф. Никаких инструкций по работе с плутонием и, в частности, с какой точностью его надо взвешивать, не существовало. Было лишь одно требование — не должно быть утеряно ни одного миллиграмма…Плотность первого слиточка плутония определял я в полном одиночестве. Но уже на следующий день был установлен порядок, по которому все работы с плутонием должно вестись не менее чем двумя сотрудниками. Следующие два слитка, поступившие в цех, были оставлены на ночь в сейфе без какой бы то ни было защиты. Утром, вскрыв сейф, я увидел, что слитки покрыты слоем желто-зеленого порошка. Так впервые мы поняли, как легко коррозирует плутоний. Тут же Займовский поручил срочно изготовить герметичные контейнеры, в которых в дальнейшем в атмосфере аргона и хранили завернутые в фольгу слитки плутония.
— Рассказывают, что у вас были «боевые 100 граммов»?
— Опять-таки это из области легенд!.. Имеется в виду, что Ванников распорядился выделять на научные исследования не более 100 граммов плутония. Дело в том, что реакторе было накоплено этого материала чуть-чуть больше, чем нужно для бомбы, а потому расходовать его нельзя было… А при изготовлении деталей обязательно будут отходы, вот Борис Львович Ванников и выделил «боевые сто граммов». Однако Бочвар и Займовский сумели убедить его, что нельзя экономить на исследованиях, и Ванников согласился с ними. Плутоний после изучения поступал вновь в цех № 9, а после регенерации возвращался к нам уже в слитках.
— Берегли каждый грамм?
— Контроль жесточайший! Ответственность лежала на начальниках подразделений. Они имели право работать с плутонием или сотрудники, но обязательно в их присутствии. Оставлять плутоний в аппаратах или установках можно было только при технологической необходимости, да и то каждый раз надо было опечатывать личной печатью начальника.
— Опыт работы приобретался быстро?
— Никаких инструкций, как проводить операции с плутонием, не было и не могло быть, так как все делалось впервые. Поэтому установили, что любая операция с плутонием выполняется после детального обсуждения. Круг лиц, привлекаемый к такого рода «дискуссиям» был весьма ограничен. Все работавшие в цехе с плутонием, включая начальников лабораторий и отделений, должны были сообщать о результатах проводимых ими экспериментов только Бочвару и Займовскому, которые и определяли, кому еще нужно с ними ознакомиться.
— И даже начальство ничего не знало?
— Очень узкий круг людей — те, кому это было необходимо. Однажды к нам пришли ответственные работники ПГУ из Москвы, те, кому подчинялся комбинат. Они попросили Займовского показать им цех. Он извинился, сказал, что ему нужно разрешение на разговор с ними директора комбината. Музруков разрешил показать им только нережимные помещения цеха и ничего не рассказывать о технологии.
— Это касалось всех, не только гостей из Москвы?
— Конечно. Однажды в кабинете начальника цеха шло обсуждение какого-то процесса, точно уже не помню. Неожиданно в кабинет вошел директор завода «В» Захар Петрович Лысенко. Музруков спрашивает: «тебе что здесь надо?» — и директор сразу же вышел…
— Вы считаете, что такая секретность была оправдана?
— Она, конечно же, мешала делу… Но с другой стороны, мне кажется, в тот период она была нужна: любая информация о создании ядерного оружия в СССР имела стратегическое значение, да и нельзя было показывать, что мы «блуждаем в потемках»… К примеру, несмотря на все планы и отчаянные усилия, которые предпринимали ученые, инженеры и конструкторы, литейные печи и другое оборудование еще не были освоены, монтаж индукционной вакуумной печи не был закончен, технология изготовления тиглей из оксида магния была несовершенной: на донной утолщенной части тиглей при спекании появлялись трещины… Это я говорю только о тех работах, к которым имел отношение! А в целом по производству плутония, и особенно на соседних заводах «а» и «Б» своих проблем было с избытом. Но тем не менее мы обязаны были изготовлять конструкции и детали первой атомной бомбы!
