— Весной обязательно возьмём, — сказал Саша. — Все поля будем обследовать.
— Да нет…. Надо сейчас же взять, немедленно, — настаивал Григорий Иванович. — И анализы срочно сделать. Вот они и покажут, есть в почве фосфор или нет…
— А если нет, значит, его не вносили туда, — договорил Саша.
— Ну конечно! Дошло наконец-то…
Через день школьники принесли несколько почвенных проб пахотной земли, сделали анализы и показали их Варваре Степановне.
— Что это? — удивилась учительница. — Откуда пробы?
— С поля третьей бригады, — сказал Саша. — Недалеко от Епишкиного оврага. Всего пять проб взяли… По совету Григория Ивановича.
— Смотрите, Варвара Степановна, — шепнул Федя, — фосфору совсем мало…
«В самом деле, — подумала Варвара Степановна, рассматривая анализы, — почему они показывают такое незначительное содержание фосфора?» Если в пробах, взятых с пахотной земли, его так мало, как и в почве с Ерёминой пустоши, то выходит, что суперфосфат в эту землю осенью не вносили. И, значит, Федя Стрешнев в своём сочинении написал подлинную правду. Только он ничего не мог доказать. Да и она на родительском собрании тоже никого ни в чём не убедила.
— Теперь всё ясно, — заявил Улька. — Мы сделали почти открытие! Удобрений в эту землю не запахивали…
— Интересно, что теперь Фонарёв скажет… — заметил Саша и предложил показать анализы почвенных проб комиссии.
— Выводы делать ещё рано, — сказала Варвара Степановна. — Пяти проб недостаточно. Надо будет всё поле третьей бригады проверить. Так что поднимайте ребят, и завтра же пойдём за пробами.
После уроков учительницу вызвал к себе в кабинет Звягинцев.
— Присаживайтесь, Варвара Степановна. Надо поговорить.
— Я вас слушаю.
— Понимаете, что происходит. Я ведь думал всё по-хорошему уладить, чтобы чести школы не запятнать. Мы бы отчислили Стрешнева на месяц-другой из школы, сделали ему внушение — подросток одумается, успокоится, и всё придёт в норму. А вы своим выступлением на собрании испортили всё дело. Сами понимаете: можем ли мы Стрешнева после этого вообще оставить в школе?..
— Словом, вы решили освободиться от неудобного ученика! — вспылила Варвара Степановна. — А это уж не честь, Алексей Маркович, а бесчестье наше… Ну нет, я за Федю драться буду.
— Похвально, конечно, но сейчас, пожалуй, это и не нужно, — вздохнул Звягинцев. — Тут дело в другом. Вы незаслуженно обидели председателя колхоза. И вообще сложились очень нездоровые отношения между школой и колхозом. К тому же в роно на вас поступило письмо от группы родителей…
— Письмо?!
— Да, да… Они очень недовольны вашим поведением… И настаивают, чтобы в роно приняли меры.
— А можно узнать, кем написано письмо? — поинтересовалась Варвара Степановна.
— Этого я не знаю. Письмо адресовано в роно, а не в школу.
— Так о чём же нам говорить. Если работникам роно всё ясно — пусть делают выводы.
Звягинцев сокрушённо покачал головой:
— Всё это не так просто. Вы, Варвара Степановна, педагог немолодой, опытный и сами должны понять, что положение создалось крайне ненормальное. Вы обвинили колхозного руководителя в нечестности, в обмане…
— Да, я уверена в этом. И постараюсь доказать…
— Но пока вы ещё ничего не доказали. И вот представьте себе: Фонарёв возбуждает против вас судебное дело по обвинению в клевете, суд поддерживает иск председателя, а вы, учительница Ведерникова, продолжаете работать в школе. Это же невероятный случай. Вопреки всем законам педагогики. Понимаете, как это подействует на школьников, на ваших коллег, на родителей…
— Чего вы, собственно, от меня добиваетесь? — устало спросила Варвара Степановна.
Звягинцев пожал плечами. Пока ничего конкретного. Решать что-либо он не уполномочен. Но не лучше ли Варваре Степановне самой оставить родниковскую школу и перейти в другое место? С её стажем и опытом ей всегда найдётся работа. А здесь, в Родниках, между тем разрядится обстановка и школьная жизнь войдёт в нормальное русло.
— Понимаю, — усмехнулась Варвара Степановна. — Роно намерено уволить меня из родниковской школы.
— Нет, нет, ни в коем случае! — запротестовал Звягинцев. — Роно не может разбрасываться такими кадрами. Речь идёт только об уходе по собственному желанию…
Учительница поднялась. Щёки её покрылись красными пятнами.
— Можете передать начальству, — бросила она Звягинцеву, направляясь к двери, — такого желания у меня пока нет…
Глава 28
Прозвенел звонок. С треском распахнулись двери, и ученики, словно бурливый поток, прорвавший запруду, хлынули из классов в раздевалку. Они громко топали, размахивали сумками и портфелями, перекликались, кто-то воинственно трубил в кулак: «Тру-ту-ту… Выходной… Завтра, завтра выходной…»
Варвара Степановна с досадой прислушалась к шуму за дверями — опять она не уложилась во время со своим опытом по химии.
Перед ней на длинном столе высились стеклянные банки с кислотой и химическими реактивами, шумела голубоватым венчиком огня спиртовка, на чугунных штативах были укреплены пробирки и колбы, соединённые резиновыми трубками, — целый химический завод в миниатюре.
Но звонок есть звонок… Варвара Степановна вытерла тряпкой руки.
— Ну что ж, друзья мои, закончим в следующий…
Но ученики не дали ей договорить. Они хором потребовали продолжить урок — завтра выходной, домой они успеют, а такого опыта, когда на глазах у них получается минеральное удобрение, они ещё никогда не видели.
Учительница решила продлить урок минут на десять. Наконец химическая реакция была закончена. И все увидели на дне колбы щепотку белого сыпучего порошка. Варвара Степановна высыпала его на бумагу.
— Можете убедиться… Самое настоящее азотное удобрение.
Ученики, окружив стол, потянулись к порошку — рассматривали его, нюхали, пробовали на язык.
Потом, попрощавшись с учительницей, они начали расходиться. Задержались только несколько девочек да Улька с Сашей.
Улька был сегодня дежурным, и ему полагалось навести в классе порядок, а Саша, по обыкновению, — принялся одолевать учительницу вопросами: что бы ему почитать о минеральных удобрениях и нельзя ли им всем классом совершить экскурсию на химический завод?
— К сожалению, это очень далеко от нас, — сказала Варвара Степановна. — Но летом, пожалуй, что-нибудь придумаем.
В класс заглянула школьная нянечка и протянула учительнице письмо:
— Алексей Маркович просил передать…
Варвара Степановна разорвала конверт, достала вчетверо сложенный лист плотной бумаги, развернула его и прочла на бланке районного отдела народного образования: «Преподавательнице родниковской полной средней школы Ведерниковой В. С. Во исполнение приказа облоно об укреплении педагогических кадров во вновь открытых школах предлагается Вам принять заведование бережковской восьмилетней школой. К работе приступить с 20 числа сего месяца…»
Варвара Степановна нашарила рукой спинку стула, подтолкнула его к столу, но не села, а продолжала оцепенело смотреть на бумагу. Потом медленно сложила её по старым сгибам.
— Мама, ты что? — вполголоса спросила Настя и посмотрела на письмо. — Откуда это? О чём?
— Да так, деловое… насчёт работы, — уклончиво ответила Варвара Степановна и, сунув письмо в карман, посмотрела на девочек. — Вам домой не пора?
— А завтра пойдёмте к незамерзающему роднику, — заговорила одна из них. — Вы же обещали… Помните?
— Ещё чего!.. — ревниво вмешался Саша. — Мы завтра с Варварой Степановной пробы брать идём… Это поважнее вашего родника.
В свою очередь обиделись и девочки — всегда эти мальчишки перехватывают учительницу!
Варвара Степановна слабо улыбнулась.
— Хорошо, хорошо… Но мы можем вместе за пробами пойти. Работы всем хватит. А в следующий раз… — учительница что-то прикинула про себя, — как-нибудь и к роднику… Договорились?
— Договорились, — недовольно буркнули девчата.
Ученики ушли. Варвара Степановна ещё раз прочла письмо.
— Ну вот, Марфуша, — обратилась она к нянечке, которая всё ещё стояла в дверях, — скоро прощаться будём… В Бережково меня посылают, школой заведовать.
— В Бережково? — удивилась Марфуша. — Это в такую даль-то! За что это вас, Варвара Степановна?
— Как — за что? — невесело усмехнулась учительница. — Уважают меня, в должности повышают. — Голос её дрогнул, и она, досадуя на себя, поспешила отойти к окну.
Бумага из роно не была уж столь неожиданной. Какие только грехи не приписывались Варваре Степановне за последнее время! Директор школы и работники роно обвиняли её в том, что она слишком добросердечна, не умеет быть требовательной к детям, всячески потакает им, переоценивает силы ребят, не щадит их, противопоставляет взрослым.
