Покусав по привычке кончик косы, Таня написала первые строчки, потом, отложив ручку, задумалась.
А если Варвара Степановна в чём-то права? А ребята? Ведь почти весь класс стоит на стороне учительницы.
— А может, подождать с письмом-то? — сказала Таня. — Говорят, насчёт удобрений комиссия разбирается.
— Хоть десять комиссий! — отмахнулся отец. — А у меня свидетели есть.
— А если им не поверят…
— Да ты что? — удивился отец. — Кто тебе голову-то мутит? Чего вот сегодня с машиной натворила?
— Голова у меня ясная, — сухо ответила Таня. — А вот зачем ты обманул меня?
— Ну ладно, ладно, — примиряюще заговорил Кузьма Егорович. — Ты же у меня одна-разъединственная на белом свете. Если чего и не так — пожури отца, а ссориться нам незачем. Я бы на Варвару Степановну не жаловался, если бы она меня не опозорила… А то как с цепи сорвалась… — И он кивнул на бумагу. — Пиши-ка, дочка. А я потом подписи от родителей соберу.
Помедлив, Таня отодвинула от себя бумагу!
— Нет… Не могу я такое писать.
Отец озадаченно поглядел на дочь.
— Ну что ж, неволить не буду. Другие напишут… — Он поднялся и вышел из дому.
Таня долго сидела за столом. Достала учебники, тетради, но занятия не шли ей на ум. Мысли о Варваре Степановне не выходили из головы. Да, ребята хорошо знали свою учительницу, свою «Варвару», как они звали её между собой. Она жила на виду у всего колхоза, к ней всегда можно было зайти за советом, за книжкой или просто так. Когда другие учителя удивлялись, почему Варвара Степановна так свободно пускает к себе на квартиру школьников, она обычно отвечала: «А мне от них скрывать нечего… Да и не мешают они мне».
Охотно заходили к учительнице и взрослые. Получить совет, узнать о новом постановлении правительства, попросить написать заявление, похлопотать о документах на получение пенсии, пожаловаться на то, что неправильно начислили трудодни, — с какими только вопросами не обращались к ней люди!
Да и сама Варвара Степановна была нередким гостем в домах колхозников. То надо поговорить об успеваемости и поведении школьника, то побывать на дне рождения, а то и помирить мужа с женой. «Сочувственная, совесть наша», — говорили про неё в колхозе.
Так неужели отец всерьёз поднял руку на Варвару Степановну и решил выжить её из Родников?! Ведь она проработала здесь вот уже сколько лет… Нет, люди этого не допустят, не должны допустить! Но почему же она, Таня, сидит и ничего не предпринимает? Неужели она во всём согласна с отцом и хочет, чтобы его заявление застало учительницу врасплох?
Глава 27
О том, что над головой учительницы собирались тучи, знали уже и в школе и в колхозе.
Феде стало казаться, что во всех бедах Варвары Степановны виноват только он, со своей горячностью и несдержанностью. Он сказал об этом Саше и Ульке.
— Да не в тебе только дело, — нахмурился Саша. — Тут, брат, другое… Учителя большой спор ведут: как нас учить-выхаживать да как самим жить на свете…
— А может, мне всё-таки в чём-то повиниться?
— Да в чём?
— Ну вот, пойду и заявлю директору, — разошёлся Федя, — мол, про Фонарёва наобум написал. Варвару Степановну в заблуждение ввёл. Такой уж у меня характёр вздорный. Учительницу пожурят, и дело с концом… А меня пусть хоть из школы исключат.
— Ерунду ты порешь! — рассердился Саша. — Разве ты не по совести поступил?
— Да, это правда, — признался Федя. — Ни от чего отказаться не могу, ни от одного слова. Просто мне за Варвару Степановну обидно. Её-то зачем тягают?.. То к директору вызывают, то в роно. Я вот всё думаю, как бы её выручить. А чего придумаешь?
В тот же день на последнем уроке Федя получил записку:
«Предупреди Варвару Степановну… Под диктовку одного человека на неё написана жалоба. Жалоба будет подписана группой родителей и направлена в роно».
Записка была без подписи, но Федя по почерку сразу догадался, кем она была написана.
Едва дождавшись звонка, он бросился к Саше и Ульке.
— А кто этот «один человек»? — спросил Улька.
Федя сказал, что записка написана Таней Фонарёвой, а один человек — не иначе, как её отец.
— Вот это да… — удивился Саша. — А председателева дочка кое-чего понимать стала… Только почему же она записочками отделывается?
— Хорошо, что на такое решилась… — одобрил Федя.
— Началась заваруха, — вздохнул Улька. — Нет, надо что-то и нам делать. — И он предложил пойти по избам и попробовать уговорить родителей не подписывать письма против Варвары Степановны.
— А кто ж нас послушает? — возразил Саша. — Погонят в шею, и вся недолга.
— Это пожалуй, — согласился Федя. — А всё ж пойти, следует. Узнаем хотя, кто письмо подпишет.
Целый вечер ребята наблюдали, как бухгалтер Иван Лукич ходил по домам.
— Теперь картина ясная, — заключил Федя, когда колхозный бухгалтер, обойдя пятнадцать домов, направился к председателю. — Иван Лукич не в каждую избу заходил, а по выбору… Только к тому, кто за Фонарёва держится.
— Давайте и мы письмо напишем, — загорелся Улька. — Своё, в защиту Варвары Степановны. И тоже подписи соберём. От ребят, от родителей. Наших-то подписей куда больше будет.
Решено было, что после уроков ребята останутся в классе. Сторожить в коридоре поручили Ульке Вьюркову, а вести собрание уговорили самого спокойного человека в классе — Сашу Осокина.
— Собрались мы правильно, — начал Саша. — Оставаться в стороне больше нельзя. Мы комсомольцы. А как защитить Варвару Степановну, не знаем. Давайте говорить, только не враз…
Через минуту класс бурлил, разбился на группы, которые ожесточённо кидались друг на друга. Улька то и дело просовывал из коридора голову и шипел, чтобы орали потише.
Большая часть ребят шли за Федей Стрешневым, который требовал, чтоб сейчас же было написано всем классом письмо в роно.
— Изложить одни факты! — рубил он ладонью воздух, перечислив всё то, в чём Варвара Степановна обвинила на собрании Фонарёва.
— Пустой номер, — ухмыльнулся из угла Димка. — Факты ещё доказать надо, а у Варвары Степановны свидетелей кот наплакал… И нас никто не просит в чужое дело соваться.
— Как это — не просят?! — зашумели в классе. — Что мы, пешки? Как раз сегодня с нас и спрашивают.
— Кто бы это? — переспросил Димка.
— Комсомольская совесть, вот кто! — сказал Саша. — Я вам ещё один факт приведу, самый главный! Нас в школе девять лет правде учили. И Варвара Степановна первая. Помните, она с малых лет нам внушала: «Имей смелость сказать правду в лицо». И сама она никогда не изменяла этому правилу. Всем говорила только правду, не приглаживая и не прихорашивая её, хотя ей и доставалось за это. И мы верим учительнице. Так чем же мы ей не свидетели? Вот и пришло наше время сказать, что мы её в обиду не дадим.
— Не дадим! — подхватили ребята. — Кончай разговоры! Садись за бумагу!
На другой день Федя, Саша и Улька принесли Григорию Ивановичу письмо.
— Вот… насчёт Варвары Степановны… Двадцать три подписи в классе собрали.
Ребята писали в роно о том, что их учительница никакая не кляузница, она только осмелилась сказать на собрании чистую правду о председателе колхоза. И ещё ребята просили не верить первому письму о Варваре Степановне, которое сочинил сам Фонарёв, а подписали письмо его ближайшие приятели и родственники.
Григорий Иванович пробежал глазами исписанный размашистым почерком лист бумаги и задумался.
После бурного родительского собрания правление колхоза создало комиссию по расследованию загадочной истории с минеральными удобрениями. В неё вошли от колхозников Григорий Иванович и Прохор Михайлович, от учителей — Пётр Акимович. Но пока комиссия ничего не могла выявить. Все свидетели и бухгалтерские документы подтверждали, что удобрения были полностью внесены в почву.
— Это хорошо, что вы учительнице верите, горой за неё встали, — заговорил Григорий Иванович. — Я вот тоже готов свою подпись поставить, двадцать четвёртую. Но письмо ещё всего не докажет. Ведь фонарёвских свидетелей со счётов не скинешь… Да и самому председателю в районе ещё кое-кто доверяет.
— Так что же — не посылать письмо? — приуныл Федя.
— Да нет, письмо нам ещё пригодится, — подумав, сказал Григорий Иванович. — Но тут, ребята, такое дело. Надо нам насчёт удобрений убедить всех, на фактах доказать, чтобы ни у кого ни малейших сомнений не осталось в том, что Варвара Степановна права.
— А как докажешь? — спросил Улька.
— Вот я вам и хочу одно задание дать. Возьмите с пахотного поля, что около Епишкиного оврага, пробы почв…
— Весной обязательно возьмём, — сказал Саша. — Все поля будем обследовать.
— Да нет…. Надо сейчас же взять, немедленно, — настаивал Григорий Иванович. — И анализы срочно сделать. Вот они и покажут, есть в почве фосфор или нет…
