Но сейчас все, что он чувствовал, — это злость. Прижимая к уху портативный телефон, он раздраженно говорил:
— Розенберг, вы что думаете, мне больше нечего делать, кроме как заключить сделку, а потом говорить клиентам, что это ошибка? Плевать на то, что сумма сделки сто миллионов долларов и я уже получил от них пятнадцать процентов предоплаты, плевать, что деньги обрастают процентами в цюрихском банке. Давайте на секунду забудем обо всем этом. Друзья друзьями, а бизнес бизнесом. Во-первых, мои клиенты будут весьма и весьма недовольны, если контракт отменить. Во-вторых, контракт не может быть отменен, потому что отправка началась, а я всегда стараюсь действовать так, чтобы не быть с этим связанным. У меня столько посредников, что я не имею возможности остановить операцию. Вы должны были подумать об этом раньше.
Розенберг начал что-то бормотать.
— Если у тебя мерзнут ноги, — прервал его бизнесмен, — не стоит лезть в воду. Или мерзнут не только ноги? Что-нибудь посерьезнее? Вам известны причины, о которых не знаю я и по которым товар отправлять небезопасно? Если это так, друг мой, и если вы не предупредили нас, очень скоро вы узнаете, насколько в действительности могут быть недовольны клиенты. Итак, в чем дело? Какие у вас проблемы?
— Никаких… — прошептал Розенберг.
— Что? Я вас почти не слышу.
— Все хорошо. Никаких проблем.
— Тогда какого черта вы мне звоните?
— Нервы… я…
— Нервы? — бизнесмен нахмурился. — Друг мой, наша беседа начинает мне надоедать.
— Такие большие деньги…
— Держу пари, это так. И пятнадцать процентов из них — мои.
— Это очень рискованно. Меня пугает товар. Меня пугают клиенты. У меня разболелся желудок.
— Попробуйте принять успокоительное. Насчет клиентов — вы правы. Любая группа, покупающая оружие на черном рынке на сто миллионов долларов, безусловно пугает. Кстати, не звоните мне больше. Я не хочу иметь с вами никаких дел. Вы выводите меня из равновесия.
5
Розенберг положил трубку и посмотрел на свои трясущиеся руки. Он никогда не верил в судьбу, но теперь задумался о том, в чьих же руках его жизнь. Никогда раньше он не чувствовал себя таким беспомощным. Розенберг поймал себя на том, что хватается за единственный оставшийся у него шанс спастись — Сосулька и Сет, их погоня за “Ночью и Туманом”.
Он воспрял духом всего секунд на пять. Собравшись выйти из снятой им для секретных переговоров комнаты, он вдруг резко замер на месте, до боли сжав дверную ручку. Если “Ночь и Туман” знают достаточно о его прошлом, чтобы терроризировать его черепом, если они знают достаточно о его настоящем, чтобы нарисовать этот символ не только на его кровати, но и на кровати телохранителя, который спит с его женой, разве исключена возможность того, что они знают и о других его секретах?
Таких, как эта комната.
С ужасом он вспомнил, что перед тем, как позвонить в Рио, не проверил телефон на прослушивание. Пытаясь скрыть от “Ночи и Тумана” информацию о сделке, не помог ли он сам узнать им об этом? В бешенстве на самого себя Розенберг хлопнул дверью, закрыл ее на замок и сбежал по лестнице.
6
Оконное стекло поглощало вибрацию голоса.
Через дорогу от дома, где снимал комнату Розенберг, на втором этаже отеля, на подоконнике открытого окна стоял вентилятор. На самом деле это был микроволновый передатчик, он перехватывал волны из комнаты Розенберга, а заодно и вибрацию его голоса. Декодер переводил волны в слова и передавал их на магнитофон. Записи забирал и каждый вечер.
Дом Розенберга находился под микроволновым наблюдением так же, как и дом Хэлловэя и всех остальных членов группы. Их проверки на прослушивание ничего не давали. Слышали каждое их слово. У них не было секретов.
7
Уильям Миллер смотрел на большой конверт, который ему принесла секретарша.
— Пришло специальной почтой, — сказала она. — Я начала было открывать его вместе с остальной почтой, но, вы видите, здесь помечено:
“Личное”, подчеркнуто, и поставлен восклицательный знак. Мне показалось, будет лучше, если вы сами откроете его.
Миллер изучил конверт. Небольшой, но набит так, что, кажется, туда не влезет больше ни один лист бумаги. Миллеру стало жарко.
— Спасибо, Марджи. Наверное, это просто новая рекламная схема. Или какой-нибудь молодой архитектор, желая работать в нашей фирме, решил произвести на меня впечатление своим проектом.
— Конечно, там может быть все, что угодно, — лукаво сказала Мардж. — Но я подумала, не подписались ли вы на какой-нибудь порно-журнал тайком от жены.
Миллер деланно рассмеялся.
— Что бы там ни было, я за этим не посылал.
— Вы не собираетесь открыть его?
— Потом. Сейчас мне надо закончить с этим предложением. Необходимо убедить городской совет в необходимости этого проекта обновления.
Он опустил глаза на бумаги перед собой и изобразил полную сосредоточенность на цифрах стоимости проекта.
— Если я понадоблюсь, мистер Миллер, вызывайте. — Она ушла, закрыв за собой дверь.
Конверт с жирно написанной черными чернилами пометкой “Личное!” лежал на столе. Цена отправления, включая стоимость спецпочты, — девять долларов пятнадцать центов. Обратного адреса нет.
Почему я нервничаю? — подумал Миллер. Это просто конверт.
Он снова попробовал вернуться к своим цифрам, но конверт притягивал его. Миллер не мог отвести от него глаз.
Ладно, представим, что я вообще не открывал его, может, я выкинул его в корзину.
Нет, Мардж найдет и откроет его.
Тогда я могу прихватить конверт с собой и избавиться от него по пути домой. А если Мардж видела, что там внутри? Что это изменит?
На конверте пометка “Личное!”, в этом вся причина. После того, что ты нашел на дне собственного бассейна, тебе лучше повнимательнее прислушиваться к себе, когда начинают позванивать колокольчики тревоги твоей психики. Ты можешь не открывать этот конверт, но, черт возьми, лучше бы ты это сделал.
Миллер, не двигаясь, сидел за столом и смотрел на конверт.
Наконец он выдохнул и потянулся рукой через стол. Конверт был тяжелый и плотный. Миллер начал вскрывать его и замер.
Это может быть письмо-бомба, подумал он. Первый импульс — отбросить конверт на стол и выбежать из кабинета, но Миллер колебался. Подталкиваемый более сильным импульсом, он тихонько взял письмо и прощупал конверт. Содержимое было сплошным, никакого намека на пустоты под картоном, начиненные взрывчатым веществом. Миллер осторожно вскрыл конверт и заглянул внутрь.
Толстая пачка фотографий. Он посмотрел на верхнюю. Черно-белая фотография — копия снимка, сделанного годы назад.
У Миллера от ужаса перехватило дыхание. Он с отвращением просматривал снимки, ужас сменял еще больший ужас. Миллер задыхался.
Трупы. На верхнем фото — и на пачке фото под ним — трупы, горы трупов, тела, наваленные друг на друга, нелепые углы рук и ног, обтянутые кожей ребра. Впалые щеки, провалившиеся глаза, иногда открытые, обвиняли и после смерти. Губы запали в беззубые рты. Лица, искаженные гримасами боли и страха. Старики. Женщины. Дети.
Так много. Он чуть было не закричал.
8
— Это правда! Поверьте мне! Я не знаю! — настаивал Медичи. — Пожалуйста!
И снова Сет ударил его ладонью по губам. Парадоксально, но такой удар, хоть и причинял гораздо меньше боли, чем удар кулаком, мог скорее сломать волю Медичи, который не выносил унижений.
— Священник! — требовал Сет. — Кардинал Павелик! Я теряю терпение! Кто похитил священника?
— Если бы я знал, я бы сказал вам!
На этот раз Сет ударил Медичи по щеке, оставив на ней красные полосы. У Сета самого щеки стали красные, как и волосы. Его обычно невыразительные глаза светились от того, что, пожалуй, можно было назвать удовольствием.
Сосулька стоял в углу кухни в снятом ими заброшенном сельском доме и с интересом наблюдал.
Его интересовали две вещи: техника ведения допроса Сета и реакция на нее Медичи. Сет привязал пленника к стулу, накинул ему на шею петлю, один конец которой привязал к связанным за спинкой стула рукам Медичи. Каждый раз, когда Медичи дергался от удара, петля стягивала ему шею, а связанные кисти поднимались к лопаткам.
Изобретательно, решил Сосулька. Минимум силы — максимум эффективности. Жертва понимает, что, главным образом, сама является источником страданий. Он пытается уклониться от удара, но то, как он привязан, не дает ему это сделать, его тело становится его врагом. Его уверенность в себе, чувство собственного достоинства — растоптаны. “Ты вот-вот расколешься”, — подумал Сосулька. По щекам Медичи, подтверждая эту мысль, текли слезы.
— В последний раз спрашиваю, — требовал Сет. — Кто похитил кардинала?
Медичи отвел глаза в сторону, обдумывая ответ. От боли прояснилось в голове. Он трезво оценивал ситуацию. Никто из его людей не знает, где он. Никто не будет спасать его. Боль — не проблема, главное — выжить.
