Ловорка, удивленно подняв брови, широко улыбнулась.
— Скажи: «Славься во веки веков имя Иисусово!» — приказал Йозо снова, а она с любопытством посмотрела сначала на него, потом на Звонимира и Домагоя, стоявших за его спиной. Оба они, как с изумлением поняла Ловорка, покаянно читали вслух молитву «Радуйся, Mария»:
— Господь с Тобою, благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего Иисус. Святая Мария, Матерь Божья…
— Простите, но о чем вы?
— Славься во веки веков имя Иисусово! Скажи это или отступись от меня, душа нечистая, — гневно прорычал Йозо.
— Да идите вы в задницу! — рассерженно ответила ему Ловорка.
— Ведьма! Я так и знал! — возликовал Йозо, протянул вперед руку, которую держал за спиной, и поднял над головой деревянный крест, чтобы защититься от этого инфернального существа, а Домагой и Звоне еще громче забормотали молитву святого Розария.
— Я было поверил, что ты человек крещеный, но когда ты со своей ведьмовской едой принялась околдовывать моих сыновей, я сразу сообразил, чем ты занимаешься, дьявольское создание! Возвращайся, откуда пришла! — кипел Йозо, размахивая крестом. — Возвращайся в огонь ада, там тебе место!
— Святая Мария, Матерь Божья, молись о нас, грешных, ныне и в час…
— Что здесь происходит? — спросил Крешимир, появившийся в этот момент на пороге дома в одних трусах и с растрепанными волосами, недовольный тем, что его разбудили.
— Вот, твой умный папа обнаружил, что я ведьма, — сердито сказала Ловорка.
— Он? Этот старый вампир, который здесь у всех нас кровь пьет? Он говорит, что ты ведьма?
— Крешо, сын мой, поверь своему папе, который тебя любит и желает тебе только добра…
— Марш отсюда! — прервал его Крешо. — И вы оба, — добавил он, угрожающе приближаясь к братьям. — Марш от моего дома!
Звонимир и Домагой испуганно попятились, но Йозо не двинулся с места.
— Пусть она тебе скажет, — сделал он еще одну попытку. — Если она не ведьма, то пусть скажет: «Славься во веки веков имя Иисусово!»
Крешимир вырвал из его рук крест, а потом схватил за грудки и слегка приподнял.
— Слушай, болван, — сказал он, заглянув ему в лицо, — еще хоть раз тронешь мою жену — повторять не буду. Клянусь кровью Господа, придушу тебя, как кошку!
— Она ведьма! — не сдавался папа.
Крешо очень захотелось лбом треснуть его в нос, но он сдержался и потащил папу через двор.
— Ведьма! Нечисть! Она всех вас обвела вокруг пальца, подружка дьявола! Пусть скажет! Пусть скажет, если это не так! — кричал Йозо, дрыгая короткими ногами. Даже после того, как Крешо за рубашку на спине подвесил его к железной арматуре, торчавшей из бетонной плиты, служившей крышей гаража, Йозо продолжал изрыгать проклятия: — Чтоб семя ее поганое погибло! Чтоб душе ее гореть в аду! Эта ведьма всех вас околдовала…
Всякий раз, когда подавал голос сыч, или начинал лаять пес, или от неожиданного порыва ветра шумели листья, Бранимир и Звонимир испуганно вздрагивали. Любой шум воспринимался как нечто загадочное и страшное, когда в тот вечер на кухне они, вытаращив глаза, слушали отцовский рассказ. Да и двум жавшимся к плите пленникам, которых теперь, после попытки бегства, не отпускали более чем на несколько метров от дома, нелегко было внимать ужасам, о которых вещал Йозо.
— В Купинах был один человек, Филип Мочибоб по прозвищу Лесник, — тихо рассказывал старик. — У него жена была, Тонка, и она каждый вечер очень рано загоняла его в постель, спать. Он все удивлялся, что это она его всегда спать гонит, видать, тут дело нечисто. Вот лег он как-то вечером и притворился, что заснул, а сам стал подсматривать за ней. И что же он увидел? А увидел он, что достает она какой-то глиняный горшок из духовки и берет оттуда какую-то мазь от нечистого духа. Мажет она этой мазью лицо и шею и приговаривает: «Ни об дерево, ни об камень, а в Смилево под грушу». Сказала так и полетела как стрела. Муж-то все видел, так у него и прошелестело в голове, что пусть дьявол унесет и его, как ее. «Попробую-ка и я намазаться», — решил он. Взял горшок, как следует натерся и говорит: «И об дерево, и об камень, и в Смилево под грушу». Подняло его в воздух, но не повезло бедняге, слова-то он произнес не так, как нужно, да и вляпался, шмякнулся и об дерево, и об камень, в Смилево под грушу чуть живой прибыл. А там кого только не было, большущая компания: и слуги дьявола, и ведьмы, и оборотни, мужчины, женщины, попы, монахи, ученые люди, даже один адвокат среди них, представитель ХДС[4] от местной жупании, — и все за руки взялись, коло водят[5]. Веселятся вовсю. Обрадовались, когда его увидели: «Вот и новичок к нам пожаловал!» — говорят. Протянули Леснику золотую чашу, чтобы и тост сказал, и выпил, а он-то никогда раньше не участвовал в плясках дьявола, взял чашу и говорит: «Славься во веки веков имя Иисусово!» И в тот же миг все развалилось от ужаса, в какой повергло их имя Божие, все заверещали и бросились бежать — и ведьмы, и оборотни. Исчезло волшебство, остался Лесник один под грушей, а вместо той золотой чаши в руке у него оказалось ослиное копыто.
У Бранимира из дрогнувшей руки упало блюдце, на которое он стряхивал пепел от сигареты. Фарфор звякнул об пол, и Звонимир от страха подскочил на стуле, будто его кольнули иголкой в задницу.
— Мать твою! — вскрикнул он нервно.
— Вот, видите, дети мои, и наша невестка такая же, какой была жена Лесника Мочибоба, — продолжал Йозо печально. — Это такое же неверие, она такая же дьявольская тварь. Когда я увидел, как вы жрете ее отбросы, сразу понял, что это не могло прийти от Бога. Она вас сглазила, навела порчу, а вы, невинные, как роса, и понятия не имели, что варится в котле этой ведьмы. Ваше счастье, что у Йозо есть опыт в таких делах. Дурни несчастные, папа вас спас в последний момент.
— А может быть, что и нет, — осмелился заметить Звонимир.
— Что — нет?
— Может быть, она не ведьма.
— Разве тебя со мной не было? — возразил ему отец. — Ты что, своими глазами не видел? Я три раза велел ей сказать: «Славься во веки веков имя Иисусово!», а что она мне сказала? «Идите в задницу!» Сила дьявольская послала в задницу славное имя Иисусово! Что тебе еще надо, чтобы до тебя доперло, чья она и какая она?
На несколько мгновений на всех опустилась тяжелая тишина.
— С Крешо, боюсь, все кончено, — сказал папа, теперь уже как бы самому себе, размышляя вслух. — Ему и сам епископ уже не поможет. Конференция епископов, возможно, сумела бы, но я бы и это не гарантировал. Возможно, если бы он покаялся и отправился в Марию Бистрицу, пятьсот километров на коленях, задним ходом, то тогда у него и был бы какой-то шанс, но без этого, не знаю, не знаю… — Йозо неуверенно покачал головой и добавил: — Вопрос только в том, является ли он все еще лишь жертвой или уже стал участником дьявольского коло? Если второе, дети мои, придется нам с обоими бороться. Забыть и кто нам родня, и кто нам дорог, и встать плечом к плечу против банды дьявола. Обоим снести головы с плеч и сжечь подальше от дома.
— Снести головы? — ошеломленно повторил Бранимир.
— Э, а что ты думал, сынок мой дорогой? Против дивизий ада не идут с вилкой в руке. Это великая борьба, и тут нет ни брата, ни невестки. Тут или мы, или они.
Бранимир и Звонимир задумчиво посмотрели друг на друга, как бы оценивая, кто из них способен отрезать голову старшему брату и его супруге. Ни тот, ни другой не продемонстрировал готовности к столь радикальному поступку.
Пока они размышляли, в углу возле плиты Ненад с забинтованной головой и сломанной ногой, зафиксированной двумя короткими досками, воспользовался моментом и на листке из блокнота, в котором братья записывали очки, когда играли в карты, незаметно написал короткую фразу: «Буду копать тоннель». Показал листок Ратко, и тот покачал головой, словно говоря, что сомневается в правильности такого решения. Ненад снова принялся писать. «Ты со мной?» — спросил он корявыми крупными буквами своего младшего коллегу, и тот после недолгого раздумья кивнул.
