Горячка одним движением скинула робу, скользнула внутрь, сверкнув молочно — белыми ягодицами и сухой, длинной спиной с выпуклыми клубками мускулов. По команде прошлась в броне, поднялась, приземлилась, проделала несколько физических упражнений. Ловко, легко, играючи.
Глядя на нее, можно было подумать, что это действительно легко. Те, кто не знал, как десантников натаскивают в разных модификациях броников, так и подумал…
После Горячки вперед вытолкали любопытного Кукушку.
Пока он, кряхтя и охая, заползал в броник, извиваясь, как змея в игольном ушке, ветераны начали предусмотрительно отступать к краям ангара. Поглядывая на них, попятились и остальные.
Я по себе помню, когда человек впервые оказывается в бронике и крышка спинного люка наглухо захлопывается, отрезая тебя от всего окружающего мира, ощущения возникают совершенно особые. Чувствуешь себя примерно как водитель — новичок в гоночной машине, неожиданно оказавшейся без руля и педалей. Броник сам считывает команды, прощупывая датчиками нервную систему, но ведь надо хотя бы командовать, а не метаться всеми нервными клетками разом, словно таракан, свалившийся в суп на плите.
Да, когда руки и ноги становятся больше, толще и во много раз сильнее, первое впечатление — абсолютной расхристанности. И только потом, постепенно, начинаешь врастать в броник, соизмерять усилия с мыслями, чувствовать его действительно как вторую кожу…
Закрывшись в бронике, Кукушка неподвижно стоял долгие три или четыре секунды, потом вдруг взвился до потолка, шибанулся макушкой о крышу ангара, пошел вниз «солдатиком», крепко ударился о бетонный пол амортизирующими подошвами, подскочил, закувыркался в воздухе и плюхнулся на четвереньки. Движения шлемофона довольно образно передали, как он ошалело крутит башкой.
Строй инстинктивно подался назад.
— Шухер, братва! Щас всех перетопчет, черт гунявый! — истошно заорал кто-то из уголовных.
Братва морально изготовилась к шухеру, а Кукушка неожиданно распрямился, встал, подскочил и изобразил что-то вроде пляски паралитика на пуантах. Двигался он пьяным, неровным зигзагом, но шел явно по расширяющемуся кругу.
Градник, надсаживаясь от крика, разом перебрал, наверное, всю земную и инопланетную зоологию, но на одних поучительных сравнениях из животного мира подразделение не построить. Рота окончательно смешала ряды и рассыпалась по углам.
Вообще-то первый раз сажать человека в броник положено на специальной арене с крепким сетчатым ограждением. Но штрафбат — запланированный процент потерь — кто из командиров тут будет морочить себе голову аренами и ограждениями…
Я тоже рассыпался вместе со всеми, метнулся в промежуток между контейнерами и прижался к их надежным, укрепленным, термоизолированным стенкам.
Занятый зрелищем, я как-то упустил из виду авторитетного Князя, которого до этого старался все время держать в поле зрения. Не то чтобы боялся, просто, по привычке разведчика, имел в виду как возможную, непредсказуемую опасность. Я знал, наши уголовники почему-то решили, что вся буза заварилась из-за меня, и, значит, меня нужно наказать примерно и поучительно… Вот тут, когда я отвлекся, авторитет и оказался рядом, неслышно вынырнул откуда-то из-за спины.
В последний момент я успел заметить едва уловимое движение руки в мою сторону, перехватил его кулак чисто рефлекторно, как отбивают шарик в пинг — понге при быстрой игре.
Но — перехватил, успел!
Я надавил, постепенно сжимая пальцы.
Кулак Князя был сильным и жестким, как камень. Булыжное лицо с кривляющимися татуировками спокойно смотрело На меня, пухлые губы — чуть прикушены.
— Пусти, — сказал он.
Я отпустил его руку. Момент внезапности он уже, мягко говоря, прокакал, а дальше — можно и посмотреть…
Он, похоже, не без усилия, разжал кулак. Показал мне раскрытую ладонь, широкую, как лопата. На ладони лежала сигарета.
Он протянул ее мне. Я взял. Сигарета стала совсем плоской и влажной от пота.
Я аккуратно размял ее пальцами. Часть табака просыпалась на пол.
Честно говоря, я все еще настороженно косился на каждое движение Князя. Никак не мог сообразить, почему и зачем авторитет протянул мне сигарету, то есть, на языке тюремных жестов — предложил «перетереть базар ништяком», то есть мирные переговоры. Очередная хитрость? Тогда, что он задумал?
Я сигарету взял и закурил. Значит — согласился «перетереть».
— А ты силен, взводный, — примирительно произнес Князь, потирая кулак о ладонь.
— Ты тоже, — сказал я.
— Я родился и долго жил на планете с сильно повышенной гравитацией. Так что силенка мало — мало имеется, — пояснил он без всяких жаргонных словечек.
— Понятно… Шахты Корреха?
Он чуть заметно кивнул. Глаза у него были цепкие и умные, просто за кривляющимися татуировками это не сразу заметишь. Не затем ли они и кривлялись, эти пресловутые татуировки?
Мы снова смотрели друг на друга. По крайней мере, понятно, почему он такой квадратный и выпуклый, весь словно литой.
Сила и ум — не частое сочетание. Ясно, почему он у них в таком авторитете, как отец родной, но суровый…
— А ты, небось, думал, что я буду с тобой разборки наводить? — вдруг спросил он.
Я не ответил. Все еще выжидал, пуская дым из подаренной сигареты.
— Эти… — Князь небрежно кивнул на нескольких блатных, наблюдавших за нами со стороны, но делавших вид, что заняты совсем другим. — Эти, конечно, хотят, чтоб я с тобой разобрался… Ну и пес с ними, плевать мне на то, что они хотят! Пусть обосрутся желчью, если невмоготу терпеть… Я не буду, я так решил! И никто не будет, служивый, живи спокойно… Я так решил!
Между прочим, я видел краем глаза, что Пестрый, Паук, Капуста, Щука и еще кое — кто из солдат — ветеранов тоже наблюдают за нами. Так сказать, моя группа поддержки…
— С чего вдруг такая милость? — спросил я. Он не принял легкого тона.
— Я жить хочу… Выжить! Понял?! — произнес Князь с нажимом.
Затянувшись сигаретой, я выпустил дым чуть в сторону. Кое — что прояснялось…
Выходит, я не зря решил, что он умен…
— Ты — солдат, здесь твоя воля, твоя «хата», твой мир, — пояснил Князь. — Ты умеешь выживать в этом мире. Я — нет, у меня другие игрушки. А ты — умеешь… Сам умеешь и меня научишь… Договорились?
Я неопределенно кивнул.
— Как взводный командир я отвечаю за всех своих бойцов, — добавил я.
— Ну, для начала сойдет и так, — усмехнулся он одними губами. — Как я догадываюсь, всю нашу «хевру» сюда пригнали не цветочки в далеком космосе собирать! Скоро погонят пинками под артиллерию…
— А там, в тюрьме? — спросил я.
— Там — моя воля. Там бы я тебя убил… Или — ты меня, — спокойно ответил он.
«Что ж, все ясно, все понятно, и все точки стоят над своими „і“», — подытожил я про себя. Люблю, когда все понятно…
— Ну что, тараканий понос, попрятались по щелям! — взревел неподалеку Градник, заводясь, как машина с оторванным глушителем. — А ну вылезать, вылезать, строиться, отрыжка говноеда!
Кукушку тем временем уже обездвижили и втроем вытягивали из брони. Тот придурковато ржал, голосил, как под кайфом, и во всю глотку передавал свои незабываемые впечатления на таком махровом жаргоне, что лично я не понял ничего, кроме матерных связок…
* * *
Да, если любой из солдат мало — мальски справлялся с броней и прилагающимся к ней оружием, то уголовных и политических нужно было учить и учить…
Все последующие дни были наполнены практическими занятиями под завязку. Всем выдали хоть и устаревшее, но достаточно сносное оружие и милостиво разрешили не экономить боеприпасы. Рота была разведена для занятий по взводам, взводы — по отделениям, и уже мы, солдаты, начали натаскивать остальных двигаться, ходить и прыгать в броне, не кувыркаясь на месте, будто игрушечные клоуны на веревочках. Учили стрелять… нет, стрелять их, конечно, не научишь за такой срок, но хотя бы направлять оружие на цель, метать гранаты не под себя, как… короче, понятно, а в сторону вероятного противника. Также бронепехотинец должен уметь быстро заминировать нужную территорию, не цепляясь за собственные мины, жечь плазменными струями то, что нужно сжечь, а не все кругом…
В этом смысле пустыня вокруг нам здорово пригодилась, по крайней мере, можно было учить людей с настоящим оружием, не боясь испортить рельеф и экологию местности.
Словом, обычная наука бронепехотинца. До отцов — командиров, наконец, дошло, что процент опытных солдат в батальоне не так уж велик, а остальные, хоть и годятся на роль пушечного мяса, но это мясо надо еще приготовить по минимальным удобоваримым рецептам.
Ни батальонное, ни ротное командование в занятия почти не вмешивалось, целиком переложив их на нас, взводных и отделенных командиров. Всех это устраивало. Штрафбат начинал все больше походить на обычную армейскую учебку. Даже Диц перестал лютовать и слегка поутих, то есть почти не показывался в расположении штрафников…
