Королева без конца заводила речь о внуке.
— Мой первый внук!.. Самый первый! Но тут же вспоминала о хорошеньком ребеночке, которого Чарлз окрестил Джимом. Если бы это было дитя законной жены Чарлза, а не этой беспутной Люси Уотер, какой счастливой женщиной она, Генриетта-Мария, могла бы себя почувствовать!
Генриетта тоже начинала сразу же думать о Джимми. Она напоминала о нем матери:
— Он ведь тоже твой внук, мама. А кроме того, говорят, что у Чарлза уже не один сын, а больше.
— Языки бы оборвать тем, кто болтает об этом.
— Почему, мама? Разве это не повод, чтобы радоваться, когда у короля много сыновей?
— Если король решил завести сыновей, ему необходимо сперва позаботиться о подходящем браке.
— Зачем, мама? — Генриетта, как обычно, немедленно нашла оправдание для брата. — Может быть, он решил не вступать в брак, пока не коронован.
— Плут он большой, твой брат.
Генриетта засмеялась; ей в голову не приходило, что брата можно так назвать, но если все плуты такие, то это слово звучало скорее как комплимент.
— Он самый чудесный на свете, мама, — сказала она. — Как мне хочется, чтобы он был здесь.
Она с нетерпением смотрела на мать, надеясь, что ее заступничество смягчило суровость королевы в отношении сына, но на лице матери играла такая сложная гамма чувств, что ход ее мыслей невозможно было определить.
— Если бы принц Оранский был жив и увидел сына, — горячо сказала Генриетта-Мария.
— Но, мама, это же хорошо, что он оставил сына, пусть даже и не может сейчас увидеть его.
Вскоре они вернулись в свои апартаменты в Лувре, и новое потрясение ожидало принцессу:
Анна Мортон зашла к ней и сообщила, что уезжает домой в Англию.
— У меня свои дети, и они нуждаются во мне, — пояснила она.
— Но я тоже нуждаюсь в тебе, — сказала Генриетта, готовая разрыдаться.
— Миленькая моя, мне нужно ехать. Все, что я могла для тебя сделать, я сделала.
— Я не отпущу тебя, Нэн. Ты моя Нэн. Разве не ты привезла меня сюда? Нэн, не говори об отъезде. Давай вместе будем вспоминать те дни, когда мы убегали из Англии и я всем подряд доказывала, что я принцесса.
— Это было уже так давно, сердечко мое. Теперь у тебя есть мать и отец Сиприен, они за тобой присмотрят, и твоя Нэн больше не нужна.
Ясно, подумала Генриетта, Анна уезжает из-за ссоры с отцом Сиприеном. Девочка бросилась в руки воспитательницы, умоляя ее не уезжать. Но Анна уже приняла решение, королева — тоже, и в сравнении с этими непоколебимыми аргументами, слезы и упрашивания ребенка не имели никакого веса.
Настал и в жизни Генриетты чудесный день. Это было в октябре, сразу же вслед за днем рождения, когда ей исполнилось семь лет. Накануне этого события мать и вся свита были как никогда мрачны.
Генриетта пыталась выяснить, отчего они так унылы, но не получила ответа на свои вопросы. Вместо ответа ее усаживали за уроки, заставляли под руководством отца Сиприена читать вслух святые книги, приносимые им для нее, чтобы посредством таких занятий стать хорошей католичкой.
Но настал день, и мать сказала ей:
— Дочь моя, мы собираемся встретить одного человека, и я хочу, чтобы ты вместе со мной выехала из Парижа ему навстречу. Одень свое самое красивое платье; когда ты увидишь, кого мы встречаем, ты обрадуешься.
С губ Генриетты чуть было не слетело имя, но она сдержалась, испугавшись, что в ответ на ее предположение мать покачает головой и с раздражением скажет:» Опять за свое! Разве ты не знаешь, что он в Шотландии?»
Так она и молчала, сгорая от любопытства и нетерпения, до тех пор, пока на дороге между Парижем и Феканом она не испытала приступ величайшего в ее жизни» счастья, потому что Чарлз собственной персоной скакал им навстречу.
Ей пришлось несколько секунд всматриваться, прежде чем узнать» так сильно брат изменился. Его красивые локоны исчезли, волосы, подстриженные под горшок, еле-еле доставали до ушей. Бородатый, он казался еще более смуглым, чем прежде, более высоким, чем она его помнила, сильно исхудавший, он не производил больше впечатление молодого человека. Лицо загорело и обветрилось, незнакомые складки легли вокруг рта, на смену прежней задумчивой нежности пришли цинизм и угрюмость. Но это был Чарлз! Те же глаза, готовые засиять, тот же чуть кривой рот, готовый шевельнуться в улыбке.
А когда он увидел ее, лицо стало таким, как прежде, и вдвойне любимым. Он закричал:
— Даю голову на отсечение, если это не моя Минетта! А как выросла! Почти что молодая леди!
Она забыла о всех правилах этикета и закричала в ответ:
— Чарлз! Милый Чарлз! Это самый счастливый день со времени твоего отъезда!
Затем она поймала на себе взгляд матери и торопливо сделала реверанс и поцеловала руку короля.
Они часто вместе проводили время в покоях Лувра. Она ухитрялась находить возможность быть рядом с ним, а он, как обычно, помогал ей в этом. Она забиралась к нему на колени или сидела, тесно прижавшись, на подоконнике, как бы давая понять, что если он снова попытается покинуть ее, она удержит его, хочет он того или нет.
— Тебя долго не было, Чарлз, — с упреком говорила она. — Я боялась, ты никогда больше не вернешься.
— Это от меня не зависело, Минетта. Я все время вспоминал тебя, — отвечал он. — Я бы сам с радостью убежал от этих унылых пресвитериан в Париж!
— Они очень унылые?
— Ужасно! Они только и делают, что читают проповеди. Мне приходилось читать молитвы раз по сто в день.
— Совсем как в Шайо, — пробормотала Генриетта.
— Я тебе, пожалуй, расскажу об этом, Минетта. Пресвитерианство — неподходящая религия для джентльмена с моими вкусами и привычками.
— Тебе по вкусу игра в кости и женщины, — сказала она серьезно.
Чарлз невольно расхохотался, и она еще крепче сжала ему руку. Это было ему свойственно — отвечать шумным весельем на замечания, у других вызывавшие разве что град упреков, и Генриетта любила в нем это качество.
— Так ты начала понимать брата, а?
Она кивнула.
— Расскажи мне о Шотландии, Чарлз.
— О Шотландии?.. Скука и мрак. Ты уснешь, если я начну тебе о ней рассказывать. Расскажу-ка я тебе лучше о том, что со мной приключилось в Англии, хорошо? Это будет куда более захватывающая история.
— Да, пожалуйста, милый Чарлз! Расскажи, что с тобой приключилось в Англии?
— Только благодаря чудесам Провидения ты можешь видеть меня здесь, Минетта. И произошло не одно чудо, а много чудес, и они-то и довели твоего брата до дому.
— А что бы случилось, если бы ты не вернулся?
— Моя голова болталась бы сейчас на пике для всеобщего обозрения на одном из лондонских мостов, и люди, проходя мимо, тыкали бы в нее пальцем и говорили: «Это Карл Стюарт — второй по счету Карл Стюарт, который пришел взять корону, а вместе этого оставил здесь голову».
