Белый зал, в котором мы ожидали собственно самого представления, был уже полон — девицы с перьями, мужчины в мундирах и фраках, дамы в возрасте, надевшие лучшие украшения — все маялись в ожидании. Я же равнодушно разглядывала зал: высокие белые коринфские колонны, образующие по краям зала две галереи, огромные хрустальные люстры, балюстрада балконов второго яруса — казалось, все это должно было давить своей помпезностью и вычурностью, как подавлял сам императорский дворец, но нет. В белом зале чувствовалась какая-то легкость, я бы даже сказала — легкомысленное кокетство: «Посмотрите на меня, разве я не изящен?». У дальней от входа стены был установлен подиум с креслами для императорской семьи, которая изволила задерживаться. А еще в Белом зале было душно. Одна из моих соседок, выбравшая для себя букет, сейчас обмахивалась плотной табличкой из серебристого пластика с белыми буквами. У меня тоже была такая же, на ней значилось мое имя и титул вежливости, Рауль в качестве сопровождающего, и тетушка — в качестве спонсора. Табличку надлежало отдать церемониймейстеру, когда подойдет наша очередь. Я терзала несчастный букет, жалела, что не выбрала веер и отчаянно завидовала непосредственности соседки, которую не волновали ни осуждающие взгляды, ни волна шепота «дочь торговца», которая пронеслась по залу.
В какой-то момент в зале началось волнение, вызванное, как выяснилось, Лордом-распорядителем, который стал наводить порядок среди ожидающих. Лорд-распорядитель внешне был больше похож на любящего дедушку — седовласый, румяный, с немного раздавшейся от возраста и вкусной еды фигурой, одетый в стиле «проверенная временем классика», когда только запонки да булавка для галстука выдают истинный статус их владельца. Путем многочисленных, только ему понятных перестановок, претенденты на высочайшее внимание выстроились в левой галерее согласно их положению в обществе и седовласый лорд скользнул куда-то в маленькую, едва заметную дверь в стене. Я знала от тетушки, что сегодня было запланировано так называемое Малое, почти камерное представление, и попасть на него было большой честью — строгий отбор проводился не только среди кандидаток, но и среди спонсоров и сопровождающих. Тем более неожиданно было увидеть в череде претенденток Лику…. вернее даму Анжелику Фейрфакс. Я осторожно тронула тетушку за запястье и показала глазами на чету Фейрфаксов, сопровождаемую какой-то незнакомой дамой. Тетушка едва заметно пожала плечами.
— Баронет Нортвуд в большом фаворе у императора и считается «милым, чудаковатым историком», — пояснила она шепотом. — Поэтому ему позволяют несколько больше… чудачеств.
Мы еще немного подождали, но в какой-то момент церемониймейстеры начали постукивать своими тростями по полу, пока шум и шуршание одежды не стихли, и в образовавшейся тишине раздался звук фанфар. Большие двойные двери по обе стороны подиума открылись, и в зал, тяня носок и печатая шаг, вошли уланы почетного караула. По залу прокатилось дружное женское: «Ах!», дамы оживились, по галерее прошло волнение. Темно-синие мундиры с красной отделкой, белые эполеты, высокие шапки-конфедератки с белыми киверами, украшенными шнуром с кистями, и ноги, обтянутые до неприличия узкими темно-синими панталонами с красными лампасами. В начищенных до блеска коротких сапогах и многочисленных пуговицах отражался свет люстр. Для пущей торжественности вооружены императорские уланы были старинными доколониальными пиками в полтора раза выше их роста, с красным темляком с кистями и красно-синим флюгером под наконечником. Названия всплыли сами по себе, да и чего только не нахватаешься, если в приятелях у тебя ходят два кадета Императорской Академии, сыновья самого азартного коллекционера военной техники и оружия. Четко, красиво, выверено уланы заняли свое место у подиума, и тут снова зазвучали фанфары и Лорд-Гофмейстер, высокий, крупный мужчина в возрасте, в красном мундире, обильно украшенном золотом, зычно объявил:
— Его Императорское Величество Георг VI Мейденвельский с супругой Её Императорским Величеством Маргарет, Их Императорские Высочества наследный принц Генрих, принц Амадей и принцесса Августа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И в мертвой тишине, опустившейся на зал, мужчины склонились в поклоне, а дамы присели в реверансе.
Императорская семья прошествовала на свои места, и в зале зазвучал приятный мужской баритон:
— Добрый вечер, господа и дамы.
Император Георг VI оказался невысоким, полноватым мужчиной с круглым лицом. Большим потрясением для меня стало то, что несмотря на все достижения современности, император щеголял лысиной, блестевшей в свете люстр почти также, как амуниция уланов. Одет был Его Величество в щеголеватый фрак и вышитый жилет, который, однако, с трудом сдерживал натиск императорского животика. Устроившись в кресле, император слегка поерзал занимая удобное положение, откинулся на спинку кресла, положил руки с небольшими, пухлыми кистями на подлокотники, вытянул ноги и приготовился с комфортом переживать скучные формальности. Императрица Маргерит же, наоборот, словно в пику супругу, представляла из себя образец идеального правителя. Ровная спина, руки с белоснежным платком с вензелями, сложенные на коленях, лицо без эмоций — казалось, посади на её место фарфоровую статуэтку — никто не заметит подмены. В темно-синем платье и парюре из бриллиантов и крупных дюнаитов Маргерит была по-императорски великолепна.
Судя по внешнему облику императрицы, уж она-то, в отличие от своего чудака-супруга, не чуралась никакими новинками, способными отвоевать у возраста еще пару-тройку лет, а у природы — некоторую неидеальность черт. Впрочем, это вполне могло объяснять и отсутствие эмоций — все процедуры по коррекции и омоложению имели свою цену, и далеко не всегда эту цену можно было оплатить из имперской казны. Это было прекрасно заметно по наследному принцу, и при дворе категорически не рекомендовали упоминать хоть какую-то похожесть Императрицы и Его Высочества. Высокий, худой и нескладный Генрих, с вытянутым, «лошадиным» лицом и крупным носом, был в красном лейб-гвардейском мундире, который не спасал дело. Редкие кудри наследника были уложены на косой пробор, образуя надо лбом хохолок. Не смотря на то, что над этой приметной чертой облика наследника не позубоскалил только ленивый — Его Высочество Генрих наотрез отказывался что-либо менять в своей прическе.
А вот над внешностью Его Высочества Амодея природа потрудилась всласть, то ли устыдясь за прошлую свою попытку, то ли желая реабилитироваться, то ли из своеобразного чувства юмора. Принц Амодей, мой ровесник, был невысок, как его отец, также круглолиц, улыбчив и пропорционально сложен. Даже мышино-серый с голубыми лацканами мундир Инженерных войск на нем смотрелся удивительно изящно. Белокурые волосы его были старательно уложены с эффектом «легкая небрежность». Принц стоял за спинами родителей, между креслами Их Величеств, и увлеченно рассматривал тех, кто ждал представления.
Принцесса Августа, счастливо миновавшая возраст «гадкого утенка», в длинном, «взрослом» белом платье, украшенном шитьем, стояла справа от кресла императрицы. Все в её позе было сама скромность и благопристойность — аристократичная бледность, темно-русые волосы, зачесанные в простой узел, лицо без следа косметики, опущенные глаза, руки, сцепленные перед собой. У меня, однако, имелось крепкое подозрение, что таким образом юная девица читает с экранчика наладонника. Я искренне позавидовала её хорошему зрению.
Вокруг императорской семьи расположились адьютанты Его Величества и Их высочеств, фрейлины Её Величества, сотрудники охраны, секретари — в общем, подиум был полон.
И опять церемониймейстеры, успевшие выстроиться в линию от галереи до императорского помоста, застучали тростями об пол, заставляя шум и волнение улечься. Первые несколько представлений я рассматривала с жадностью: юный паж бегом подносит пластиковую карточку Лорду-Гофмейстеру, тот объявляет представляющих и дебютантку, те следуют к императорской семье. Придворный реверанс императору, придворный реверанс императрице. Император благосклонно кивает, императрица говорит что-то ободряющее, паж, возникающий словно из ниоткуда, помогает перекинуть шлейф через руку, и, начинается самая сложная часть представления — отойти к противоположной стене, не поворачиваясь к императорской семье спиной, не запутавшись в одежде, и не наступив никому на ногу. Но с каждым следующим разом интерес мой тускнел, процедура казалась все более скучной и рутинной, и я начала отвлекаться и глазеть по сторонам, машинально сдвигаясь после каждого представления вместе с остальной очередью. Поэтому, когда у меня из рук вежливо, но непреклонно забрали карточку — я испуганно вздрогнула, и с ужасом поняла, что вот сейчас, в этот момент, все и должно случиться.
