Да, на все в его жизни были весомые причины, и хотя самооправдание принесло некое облегчение, его все же терзали болезненные мысли, когда он повернул назад и, спустившись с Блэрхилл, направился в отель. Об обеде он не мог даже думать. Но, чувствуя необходимость перекусить перед дорогой, он выпил в баре бокал сухого хереса и съел одно печенье с тмином, после чего почувствовал себя лучше.
Машина прибыла в назначенный час. Подписав необходимые бумаги и заплатив взнос, он сразу выехал. Спрашивать дорогу не было необходимости. Вдали от многолюдных улиц он свернул на главную западную дорогу, миновал Ботанический сад и Уэстлендские игровые поля, затем оказался на шоссе, ведущем от городских окраин к подступам Фирта. С его времен оно расширилось и улучшилось, и хотя теперь огибало верфи и сталелитейные заводы прибрежных индустриальных городов, по-прежнему оставалось дорогой к Мэри. Он ехал медленно, продлевая ощущения, которые, однако, почти захлестывали его по мере того, как открывались знакомые виды, доносились знакомые звуки. Мерный стук с верфей, гудение парома, длинный хриплый вопль отчалившего грузового судна — все это слилось в привязчивую какофонию, едва не доводящую до безумия, как и мелькавшие пейзажи с зелеными лесами, мерцающей водой и далекими фиолетовыми вершинами гор, что открывались на секунду его взору при очередном повороте дороги. Все, все вызывало в нем со сладостной мукой образ единственной женщины, которую он по-настоящему любил.
Проехав миль тридцать от Уинтона, он достиг деревушки Рестон и, свернув с главного шоссе, оказался на извилистой узкой дороге, что пролегала параллельно расширявшемуся устью и вела к Ардфиллану. Сердце его стучало, как те молоты на верфи, когда он въехал в маленький городок, совершенно не изменившийся, словно он покинул его лишь вчера. Все та же узкая полоска эспланады, омываемая тихими волнами, железная эстрада для оркестра, крошечный пирс, дуга низких серых домиков, квадратные башни церкви. В глазах настолько помутнело, что пришлось на секунду остановить машину. О боже, оказывается, он притормозил как раз напротив той самой деревянной беседки, где обнял Мэри, отослав предварительно Уилли с мелким поручением. В голове сумбурно проносились мысли: сильно ли изменилась она за эти годы, узнает ли его, не говоря уже о том, что простит ли, а вдруг она вообще откажется с ним повидаться?
Наконец он взял себя в руки, проехал дальше по набережной и припарковал машину. После этого, с опущенной головой, вышел на тротуар, ведущий к булочной Дугласа. Оказавшись на знакомой улице, он поднял взгляд и тут же вздрогнул. Булочной больше не было. Вместо нее на него смотрел высокий кирпичный фасад, из-за которого доносилось тихое гудение станков. Он с такой беспричинной уверенностью рассчитывал найти все в неизменном виде, как было, когда он уехал, что сейчас испытал скорее растерянность, чем разочарование. Спустя несколько недоуменных секунд он прошел дальше по узкой мощеной тропе и увидел, что от старой улицы под прямым углом отходит новая, на которой стоит большое сооружение с двумя фронтонами и мерцающей неоновой вывеской: «Компания городских и деревенских пекарен».
Он застыл, разглядывая в витринах подносы с тортами ядовитых цветов, затем пересек улицу и вошел внутрь. За прилавком стояли две бойкие девчонки в лиловых платьицах с белыми воротничками и манжетами.
— Простите, — сказал он, — я ищу семью, которая когда-то держала булочную поблизости. Их звали Дугласы.
Девчушки были того возраста, когда все необычное кажется забавным, поэтому чуть не прыснули от смеха. Но что-то их удержало — видимо, холеный вид незнакомца.
— Я не слышала ни о каких Дугласах, а ты, Дженни? — спросила одна, бросив взгляд на подружку.
— Я тоже, — ответила Дженни, покачав головой.
Наступила пауза, потом снова заговорила первая девушка:
— Наверное, старый мистер Дональдсон вам поможет. Он живет здесь уже давно. — Она все-таки захихикала. — Гораздо дольше, чем мы.
— Дональдсон? — Имя показалось ему знакомым.
— Наш сторож. Если пройдете через дверь для автофургонов слева, то увидите его крошечный домик напротив пекарни.
Он поблагодарил девушку и, следуя ее инструкциям, оказался во дворе, который когда-то принадлежал Дугласам, только теперь двор значительно расширили, слева выстроили большую автоматизированную пекарню, напротив — гараж для автофургонов, а справа так и осталась бывшая конюшня, превращенная в маленький одноэтажный домик. Мори дернул звонок и спустя какое-то время услышал медленные шаги — дверь открылась, показался сутулый старик лет семидесяти, в очках в стальной оправе, матерчатой кепке, надетой задом наперед, черном альпаковом фартуке и мягких тапочках. На вопрос Мори старик ответил не сразу, для начала призадумался.
— Знаю ли я Джеймса Дугласа? — наконец произнес он. — Еще бы не знать. Я больше двадцати лет прослужил у него помощником.
— Тогда, надеюсь, вы расскажете мне о нем и его семье.
— Зайдите ненадолго, — предложил Дональдсон, — в это время года стоять в дверях зябко.
Мори проследовал за хозяином на маленькую темную кухоньку, где в очаге слабо поблескивал огонь. Здесь было душно и не прибрано, как у всякого одиноко живущего старика. Дональдсон предложил гостю стул, затем, по-прежнему не снимая кепки, прошаркал к себе в уголок, где устроился под деревянным стеллажом для труб.
— Вы друг Дугласов? — осторожно осведомился он.
— Старинный, — поспешил ответить Мори. — Но теперь меня здесь никто не знает.
— Что ж… — медленно проговорил старик, — история семейства Дугласов не очень веселая. Джеймс, бедняга, давным-давно лежит в могиле, и Минни, его свояченица, тоже. Вам, пожалуй, лучше об этом узнать с самого начала. Видите ли, Джеймса постигла неудача в делах, его сделали банкротом — какая-то темная история: его собственность признали непригодной, построили новую улицу, и все по распоряжению городского совета. В общем, Джеймс не выдержал позора, ведь он был человеком честным и прямым. Минни, которая всю жизнь была слаба здоровьем, вскоре последовала за ним на кладбище. Вот и весь сказ, а теперь на месте булочной Джеймса стоит шикарный дом со всеми постройками, и пекут там такое, что ни один желудок не выдержит. Заметьте, я не имею ничего против компании, как-никак меня не прогнали, даже дали работу.
Он умолк, на секунду погрузившись в прошлое. Но Мори, теряя терпение, его поторопил.
— Но ведь у хозяина была дочь?
— Да, — кивнул старик, — Мэри… Ей тоже пришлось хлебнуть горя. В юности она обручилась с каким-то прохвостом, который уехал и больше не появился. Долго, очень долго она переживала. Бывало, выйду из старой пекарни, а она сидит у окошка, печалится. Но со временем она успокоилась, стала очень набожной, а еще через несколько лет, когда в церкви появился новый молодой священник по фамилии Эрхарт, приличный мужчина, ей повезло выйти за него замуж. Через год или чуть больше она родила ему славного младенца.
Опешив, Мори так и застыл на стуле. Она вышла замуж, забыла его или, по крайней мере, предала то, что он считал единственной любовью на всю жизнь, и больнее всего — она родила ребенка другому мужчине. В его теперешнем состоянии он счел это чуть ли не святотатством. Тем не менее, несмотря на удручающую новость, он не потерял способности мыслить здраво. Да и кто он такой, чтобы запретить ей право на счастье, если она действительно его обрела?
Тяжело вздохнув, он вымученно поинтересовался:
— Выходит, она здесь, в городе, вместе с мужем?
— Нет. Она уехала из Ардфиллана с дочкой вскоре после того, как муж умер.
— Умер? — воскликнул Мори.
Старик кивнул.
— Он был не из самых крепких, знаете ли, а когда в тридцать четвертом нас тут всех косила «испанка», он отправился к праотцам.
Сам того не сознавая, Мори почувствовал облегчение. Стал ровнее дышать. Ситуация внезапно улучшилась в какой-то степени. Ужасно, конечно, потерять молодого мужа, которому лично он никогда не пожелал бы ничего плохого. И все же несчастный, видимо, с самого начала был хлипок; а его женой вполне могла двигать жалость, а не любовь.
Кое-как придя в себя, заново воодушевившись, Мори задал последний вопрос:
— Куда они отправились, Мэри и ее дочь?
— В деревеньку под Эдинбургом. Маркинч называется. Дочка хотела выучиться на медсестру, поэтому они искали жилье поближе к городу. Но что с ними стало потом, не могу сказать. Обстоятельства у них были не самые лучшие, а после отъезда из Ардфиллана они ни разу сюда не заглядывали.
Последовала длинная пауза. Мори, склонив голову, пытался привести в порядок мысли. Затем, по-прежнему находясь под впечатлением от услышанного, он поднялся и со словами благодарности сунул Дональдсону банкноту. Старик для приличия поломался, а потом уставился на гостя сквозь очки с нескрываемым любопытством.
