— Василиса Петровна, вы только не подумайте чего… Но мы же у вас с Константином Иосифовичем неделю прожили, мы же вас вместе видели, вы же друг друга точно любите… Василиса Петровна, вы только не сердитесь, но мы как-то вас у него в кабинете застали…
Василиса прервала этот поток откровений. Она точно не хотела знать, что они делали в кабинете у Кощея. Она вообще ничего не хотела знать. И уж тем более вспоминать. В любом случае, все это было не так страшно. Свидетельство можно было подделать, фотографии смонтировать, на чужой разум воздействовать, не так уж и много людей нужно было заколдовать, всего с десяток…
На самое страшное она наткнулась, когда уже после посещения дома Кощея решила удалить сообщения, те самые, странные, что он прислал ей с утра того злополучного дня, когда все сошли с ума и мир перевернулся с ног на голову. Она совсем забыла о них, но они были первым, о чем она подумала, когда выбежала за калитку и юркнула в машину.
«У тебя все хорошо?»
«Да или нет?»
Тогда она не ответила на них, потому что не поняла, от кого они пришли. Абонент был подписан как «Кош», и на обратном пути в Контору Василиса вдруг сообразила, кому могло принадлежать это имя.
Надо было удалить всю переписку разом, не заглядывая, но влекомая неискоренимым женским любопытством, она открыла ее. Это была ошибка. К утру она прочитала ее всю. Несколько тысяч сообщений за последние пять лет. Сотни и сотни коротких посланий, рассказывающих о чьей-то чужой, абсолютно точно чужой, но такой заманчивой жизни. Жизни, о которой Василиса мечтала когда-то. Все это было абсолютно невозможно. Но разве можно подделать пять лет слов? Разве можно подделать ее слова? Ведь она узнавала себя в них. Или может быть, это была переписка вовсе не с ним?
«Кош, я понимаю, что ты бессмертный и ничего не боишься,
но кажется после сегодняшнего Баюн всерьез задумал тебя убить».
И ответ:
«Сижу в процессе, задыхаюсь от тупости представителя истца
и уже не так уверен в своем бессмертии».
«Все стало совсем плохо, пусть Баюн поторопится».
Какие-то бытовые просьбы:
«Забыла купить хлеб, заедь, пожалуйста.»
Ссоры, заканчивающиеся шутками:
«Еще раз повторится то, что сегодня было,
и домой можешь не возвращаться».
«С точки зрения права это мой дом.».
«У меня лучший адвокат в этом городе,
он тебя без носков оставит, не то что без дома».
«Лучший адвокат в этом городе — я».
«Ну так а я о ком? Ты же не бросишь меня
в такой непростой ситуации?»
Пару раз Василисе пришлось покраснеть:
«У меня большие планы на эту ночь.»
«Прости, но я пас. Жутко устал.
Хочу лечь и забыться.»
«Кош, я уже не помню, когда мы в последний раз были вместе.
Скоро начну отмечать эти дни в календаре красным».
«Ладно, просто скажи, черное или белое».
«Василиса, ты вышла замуж за старика.
Чего ты от меня хочешь?»
«Да, ты угадал, это мой план: загонять тебя
до смерти и остаться богатой вдовой».
«Всегда знал, что ты ме ркантильн аи
просто хорошо это скрываешь».
«Кош, я серьезно».
«Я тоже. Надо серьезно подумать
н ад своим завещанием».
«Я требую отдельную компенсацию за
невыполнение супружеского долга».
«На ком я женился?»
«Стоп. Как мы скатились от постели к завещанию?»
«В общем, жду тебя дома».
После этого Василиса отложила сотовый подальше и долго ходила по своему кабинету, пытаясь отдышаться. Лицо жгло огнем. Дошла до туалета, умылась ледяной водой: другой в центральном здании Конторы никогда и не водилось. В мутном зеркале над раковиной отразились ее раскрасневшиеся щеки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она не могла такого написать. Никогда. Никому. Не могла облечь подобные мысли в слова. Не могла их помыслить. Разве можно ей, женщине… Вспомнила последние десять лет брака с Иваном. Все внутри нее умирало, когда он приходил на ее половину, она старалась не показывать, но не хотела этой близости. Радовалась, когда все заканчивалось, и он уходил. Разве могла она захотеть всего этого теперь добровольно, да еще и с… Нет. Она предпочитала никак не называть того, переписку с кем читала. Не задумываться о том, кто был по ту сторону сообщений. Ей хотелось прочитать это как сказку. Как будто бы не про нее. Как будто она подглядывает за кем-то. Но это все было про нее, потому что…
«Настя беременна».
«И что чувствуешь ты?»
«Не знаю».
«То есть, я рада за нее».
«Кош, пожалуйста, не надо, мы все это уже обсуждали».
Василиса снова отложила сотовый, но на этот раз умываться не пошла, долго смотрела в окно.
Если допустить всего лишь на мгновение, что все, о чем говорят окружающие — правда, то почему у них не было детей? Разве это нормально, за такой большой промежуток времени не родить хотя бы одного? Или Кощей был против? Или против была она, а он почему-то согласился? Или же кто-то из них не мог иметь ребенка?
«Мы все это уже обсуждали»…
Что они обсуждали? Ей было почти жизненно необходимо знать это.
Василиса погасила экран телефона и закинула его в верхний ящик стола. Ее пугало уже то, что она так легко рассуждала об этом. С тех пор, как она съездила к нему домой, все усложнилось, его поцелуй до сих пор жег ей макушку. Во время ее заточения он ни разу не прикоснулся к ней, даже не заходил в ее комнату, не приближался. А теперь… Она то и дела машинально терла палец, тот, с которого Кощей снял кольцо. Убеждала себя, что о нем ей не дает забыть исключительно белая полоска на коже. И было еще кое-что, самое страшное, то, за что Василиса почти себя ненавидела: тоска. Она тосковала по кому-то. И знала по кому. По вечерам она гуляла до последнего, не желая возвращаться в свою комнату в общежитии, которую предоставил ей Баюн, когда обнаружилось, что милая квартирка, которую она снимала когда-то, уже давно занята другими людьми. В этой комнате было слишком тихо, слишком пусто. И все это было не ее. А по ночам ей снился дом, из которого она забрала свои вещи. Дом, в котором она знала каждую комнату, каждый закуток. Она приходила в кабинет того, кого должна была ненавидеть, сворачивалась в клубочек в кожаном кресле в уголке и все ждала, ждала… В этом кабинете стояло зеркало. Ей казалось, он должен появиться оттуда. Когда она однажды позволила себе подумать обо всем об этом при свете дня, решила, что в этом был смысл. Кощей был достаточно силен, чтобы ходить зеркальными путями.
И в конце концов Василиса не выдержала и снова поехала в тот дом. Она просто не могла жить со всем этим. Она должна была убедиться. Она прошла весь путь почти машинально и только у калитки сообразила, что ни разу не задумалась, куда нужно идти. Собаки во дворе бросились к ней, она помертвела, но они лишь облизали ей руки, весело поскуливая и требуя, чтобы она их погладила. Василиса потрепала шелковистые головы и спины, почувствовала, как по щеке скользнула слеза. Прочитала незнакомые имена на бирках, но они не показались ей странными.
А потом, ясно осознавая, что ей не стоило сюда приезжать, она вошла в дом.
Ключ она нашла еще в первые дни в сумке. Но забыла отдать, когда приезжала за вещами, а теперь вот довелось воспользоваться. Она никак не могла понять, чего ей хочется больше: чтобы Кощей объявился, накричал на нее, напугал, снова похитил, в общем, чтобы показал свое истинное лицо, и она могла уже успокоиться и продолжить его ненавидеть и точно знать, что все это рук дело темной магии…
