И она снова весело рассмеялась, направляясь на выход из главного здания Конторы. Сама не зная почему, Василиса последовала за ней.
Не то чтобы она очень часто виделась с Настасьей, и уж тем более вряд ли она могла назвать ее подругой или даже приятельницей. Жена Сокола была у них кем-то вроде специалиста по связям с общественностью: в ее обязанности входило поддержание контактов с властями в их зоне ответственности, она улаживала сложные ситуации, связанные с сохранением секретности. Но куда чаще ездила в командировки, выполняя поручения Баюна, связанные с другими отделениями Управления. В Конторе она появлялась редко, но всегда ярко, и чтобы пропустить ее, надо было быть слепым и глухим. Настасья напоминала Василисе горную реку, текучую воду. Жизнь в ней бурлила, требовала движения, ей тяжело давалось оставаться на одном месте, и даже на летучках она все подпрыгивала на стуле, ни на минуту не оставаясь в покое, вставляя едкие комментарии и неизменно раздражая этим Баюна. Она много улыбалась и много смеялась, много двигалась, и в каждом ее движении чувствовалась любовь к самому движению и к жизни. Ей нравились бесконечные командировки, перелеты и поездки, и каждый раз, когда она получала очередное задание, ее глаза загорались в предвкушении. Василиса плохо представляла и понимала какого это, постоянно пропадать где-то, пока твой муж дома. Покидать дом было прерогативой мужчин, ждать — женщин. Скорее всего Василиса отнеслась бы к этому неодобрительно, если бы к моменту, когда наконец поняла, что происходит, окончательно бы не запуталась в этом странном мире и его правилах. Варвара говорила, что Настя замужем за Соколом сорок четыре года, а это как минимум заслуживало уважения и признания того, что эти двое были вполне способны самостоятельно разобраться в своей семейной жизни.
Настасья была женщиной очень красивой и ухоженной, было видно, что она себя балует. Теплые карие глаза всегда сверкали, курчавые черные бархатные волосы ложились волной на плечи, прикрывая лопатки. Настя никогда их не заплетала, могла собрать в хвост, чтобы не мешали, и такая прическа очень ей шла. Джинсы и брюки она надевала чаще, чем платья и юбки, туфли давно променяла на кроссовки, любила косухи, а любым сумкам предпочитала рюкзаки. И тем не менее она была женственнее многих, кого знала Василиса. Было что-то такое в ее движениях, что приковывало взгляд. А еще Василиса видела, как смотрит на нее Сокол в тех редких случаях, когда она объявлялась на их собраниях. Вид жены явно доставлял ему удовольствие. Впрочем, было в его взгляде что-то еще, что-то, что Василиса сочла слишком личным, чтобы подсматривать за ними и дальше. И она отводила глаза. Поэтому, и еще потому, что не хотела испытывать зависть. Любой женщине хочется, чтобы был мужчина, который станет ею любоваться, даже если она решила, что ни одного мужчину больше никогда к себе не подпустит.
На свои шестьдесят один Настасья, разумеется, не выглядела. Максимум на тридцать пять. Сокол был сильным магом и продлевал жизнь и молодость своей жены, подпитывая ее своими силами. Но человеческое тело нельзя было обманывать бесконечно, и больше ста пятидесяти лет все равно никто из людей не проживал. В этом была трагедия всех подобных союзов. Один умирал слишком рано — другой оставался. Василиса вспомнила печальные морщинки в уголках губ у Варвары… И ее привычно кольнула совесть. Она чувствовала себя глубоко испорченной оттого, что после смерти Ивана не испытала ничего, кроме ощущения освобождения и безграничного облегчения от этого.
— Садись, — услышала Василиса и обнаружила, что они успели пройти парк и теперь стоят у маленькой ярко зеленой машины, и Настасья открыла для нее дверь.
— Давай-давай, — поторопила она, — съездим, развеемся. Шопинг — лучшее лекарство от страшных котиков.
И она улыбнулась: губами, глазами, скулами и лбом, на левой щеке при этом вырисовывалась очаровательная сияющая ямочка, и ей было невозможно отказать. Василиса села на переднее сидение, пристегнула ремень, радуясь, что уже умеет это делать. Учил ее Кощей, воспоминание было так себе…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Внутри машина оказалась совсем маленькой и тесной. Пахло чем-то приятным и мягким, на зеркальце заднего вида были подвешены фенечки и ладанка, на передней панели кивала головой собачка, консоль между сидениями скрылась под завалом из фантиков от конфет, гору которых венчала початая шоколадка. Настасья бодро повернула ключ, вывернула одетый в пушистый белый чехол руль и дала газу. Все вокруг немедленно пришло в движение, задребезжало. Василиса невольно сжалась: внутри большого черного джипа Кощея — на самом деле единственной машины, в которой ей до этого довелось ездить — всегда было тихо. Настасья нырнула в поток, обогнала один автомобиль, потом второй, пронеслась на светофоре в последние мгновения работы желтого сигнала.
— Сейчас музыку включим, — потянулась она к радио. — Ну-ка!
Она нажала на кнопку, и салон заполнили гитарные басы и громкий женский голос.
Кощей радио никогда не включал. Во всяком случае, при Василисе. А еще в его машине царила абсолютная чистота и пахло кожей, воском и полиролью.
Василиса мотнула головой. Зачем она вообще сейчас думает о нем? Возможно, это ее последняя поездка куда-либо, не стоит омрачать оставшиеся минуты жизни мыслями о своем мучителе.
— Есть хочется, — вздохнула Настя. — Может сначала в кафе завернем?
— Ага, — ошалело согласилась Василиса.
В принципе, она была готова на что угодно, лишь бы их небольшое путешествие закончилось и желательно на этом, а не на том свете.
— Чудесно! — воскликнула Настасья. — Я знаю тут отличное местечко!
И кивая в такт музыке, она резко перестроилась в соседний ряд.
Послышались гудки клаксонов, кто-то закричал что-то явно неприятное.
— Сами такие, — спокойно отозвалась Настасья и припарковалась. — Приехали, — с улыбкой известила она. — Идем?
Василиса не была уверена, что сможет оторваться от сидения. И почему ей раньше казалось, что ездить с Кощеем страшно? Сейчас она поняла, что он был крайне аккуратный водитель. Но страх, что Настасья передумает, и они поедут куда-то еще, победил. На плохо гнущихся ногах она вылезла наружу. Настя уже успела убежать вперед и теперь махала ей рукой из людского потока.
— Иди сюда! — крикнула она и умудрилась перекричать толпу.
Кафе располагалось в подвале, в нем был приглушен свет и играла негромкая музыка. Настю здесь явно знали. Стоило ей появиться, как официант тут же проводил их за столик возле окна, удачно прикрытый резной ширмой.
— Говорю же, отличное место! — щелкнула пальцами Настасья, когда официант ушел за их заказом. — Сейчас поедим, наберемся сил и айда за покупками. Боги, я обожаю этот мир. Магазины, самолеты, стиральная машина... А за средства женской гигиены и возможность обратиться к профессиональному стоматологу вообще душу продать можно...
Официант принес заказ, расставил посуду и приборы на столике и ушел. Василиса пригляделась к своей чашке. В ней заманчиво чернело то, что она давно хотела попробовать. Кофе. Она специально спросила Настю, хорош ли он здесь, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно менее заинтересовано. Ей нравился запах. В Конторе кофе пил Баюн, и еще так иногда пахло в машине Кощея, но она так и не решилась купить в магазине баночку. Стараясь не выдать интерес, Василиса сделала глоток и поперхнулась.
— Оу, — поморщилась Настасья, — первый раз, да? Не стоило заказывать сразу черный. Подожди-ка. Эй, официант! Молока!
Прибежал официант, принес молоко, долго улыбался Настасье и спрашивал, не нужно ли что еще.
— Вот приставучий, — недовольно пробормотала Настя, когда он наконец ушел. —Так, а теперь пей.
Сгорая от стыда, Василиса сделала очень маленький глоток, но он внезапно оказался обжигающе вкусным. И она выпила все еще до того, как приступила к еде.
Настасья болтала и болтала без умолку, Василиса слушала вполуха, сражаясь с пастой болоньезе.
