Личностный аспект сократического исследования способен объяснить, почему моральная философия развивается столь медленно. Некоторые вопросы, волновавшие человечество тысячи лет назад, в той же мере тревожат нас и по сей день. И это неудивительно, если воспринимать философию так же, как это делал Сократ. Философия в ее сократический трактовке для каждого, кто обращается к ней, должна начинаться с нуля.
Приоритет разума. Тем не менее в других важных аспектах сократическое изыскание предстает как нечто совсем безличное. Во-первых, Сократ не использует аргументы ad hominem в наиболее распространенном современном смысле: он никогда не нападает на своих партнеров лично. Строго говоря, можно даже сказать, что Сократ вообще с ними не спорит; он лишь заставляет их спорить с самими собой. Философ, однако, без колебаний ставит под сомнение слова своих собеседников, причем иногда это делается с такой настойчивостью, которая раздражает не только его партнеров, но и читателя. При всем этом он остается непреклонно учтивым и никогда не использует жестких эпитетов в отношении сомнительного тезиса или выдвинувшего его человека. (Исключение можно найти в диалоге «Гиппий больший», где Сократ выражается довольно крепко, – но там он рассуждает о себе самом.)
Безличный характер его размышлений не ограничивается только отказом от оскорблений; суть дела гораздо глубже. Для Сократа оценка того или иного аргумента никак не зависит от личности высказавшего его человека. Вот почему он готов беседовать с кем угодно и слушать кого угодно. Он без колебаний опровергнет сказанное сильным и властным и примет опровержение от любого, кто просто рассуждает здраво.
Апология, 33b
Одинаково как богатому, так и бедному позволяю я меня спрашивать, а если кто хочет, то и отвечать мне, и слушать то, что я говорю.
Горгий, 470с
ПОЛ. Как трудно возразить тебе, Сократ! Да тут и ребенок изобличит тебя в ошибке!
СОКРАТ. Я буду очень благодарен этому ребенку и тебе точно так же, если ты изобличишь меня и тем избавишь от вздорных мыслей.
Хармид, 166e
– А посему, – сказал я, – смело отвечай, мой милый, на вопрос, что тебе кажется правильным, и оставь заботу о том, будет ли опровергнут Критий или Сократ: внимательно вдумавшись в само рассуждение, посмотри, какой выход останется тому, кто окажется опровергнут.
Из этого принципа вытекают следствия двух типов. Во-первых, рассматривая аргументы, Сократ ни с кем не считается. Даже самые выдающиеся деятели представляются ему вполне законным объектом для изучения: он задает вопросы и военачальникам, и аристократам. В «Апологии» он рассказывает, как пытался найти людей, по-настоящему мудрых и тем самым заслуживающих права на особое отношение, но так никого и не нашел[138]. Во-вторых, Сократ исходит из того, что опровергнуть его аргументы может кто угодно – ни бедность, ни отсутствие образования не выступают здесь помехой. Положение, занимаемое богатыми, также не является препятствием. Порой высокопоставленные лица, с которыми он ведет диалог, высказывают какие-то мнения, диктуемые их корыстными интересами, но, оценивая их, Сократ не принимает этот факт во внимание: для него это неважно, поскольку и корыстные аргументы могут быть вполне обоснованными. Утверждения оцениваются сугубо по качеству аргументации и свидетельствам в их пользу.
Из этого правила есть обоснованные исключения. К примеру, в «Государстве» Сократ и Главкон обсуждают, что приносит наибольшее удовольствие: материальная выгода, честь или мудрость. Они заключают, что лучше всех на этот вопрос ответит человек, который испытал на себе все три вида удовольствия и способен их сравнить. А еще им представляется, что в таком положении, скорее всего, окажется некто наделенный мудростью. Это приводит Главкона к выводу о том, что «так расценивает свою жизнь человек разумный – главный судья в этом деле»[139]. И это разумно, поскольку вопрос, заинтересовавший Сократа и Главкона, – это не вопрос чистого размышления. Они хотят понять, какое из удовольствий самое сильное, следовательно, это вопрос наблюдения. Те, кто испытал обсуждаемые состояния, знают о предмете больше, чем те, кому их не довелось познать. Их доказательства достовернее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Все упомянутые пункты можно свести в практическое руководство для тех, кто пользуется сократическим методом, будь то в строгой или в свободной форме. Логическая непротиворечивость мыслей того, кто делает то или иное утверждение, – центральный элемент метода. Другими словами, Сократа волнует, согласуются ли убеждения его собеседника друг с другом; но вот сами личностные особенности человека, делающего заявления, к анализу отношения не имеют. То есть участники сократического диалога не говорят друг другу: «Кто ты такой, чтобы спорить об этом?» – в нем нет места для подобных слов. Любой участник разговора может высказываться на любую тему. Если в споре предъявляются аргументы, подтверждаемые личными свидетельствами, то обладающий ими собеседник мог бы рассчитывать на определенное превосходство перед с теми, кто ими не располагает. Однако защищаемое утверждение требует такого же обоснования, как и любое другое. Таким образом, в методе Сократа повсеместно преобладает разум.
Прямота. Еще одно правило сократического диалога таково: надо говорить то, что думаешь, а не то, что хотят услышать другие[140]. Сам Сократ практикует его постоянно.
Апология, 38d–e
СОКРАТ. Не хватить-то у меня, правда что, не хватило, только не слов, а дерзости и бесстыдства и желания говорить вам то, что вам всего приятнее было бы слышать, вопия и рыдая, делая и говоря, повторяю я вам, еще многое меня недостойное – все то, что вы привыкли слышать от других. Но и тогда, когда угрожала опасность, не находил я нужным делать из-за этого что-нибудь рабское, и теперь не раскаиваюсь в том, что защищался таким образом, и гораздо скорее предпочитаю умереть после такой защиты, нежели оставаться живым, защищавшись иначе.
Такой же привычки требует он и от своих собеседников.
Горгий, 495а
СОКРАТ. Впрочем, и теперь не поздно высказаться, считаешь ли ты приятное тем же самым, что благое, или среди приятных вещей есть иные, которые к благу не причислишь.
КАЛЛИКЛ. Я войду в противоречие с самим собой, если признаю, что они не одно и то же, стало быть – они одно и то же.
СОКРАТ. Ты нарушаешь, Калликл, прежний наш уговор и больше не годишься исследовать существо дела вместе со мною, если впредь станешь говорить вопреки собственному мнению.
Протагор, 331b–c
– Мне кажется, Сократ, – сказал Протагор, – нельзя так просто допустить, что справедливость совпадает с благочестием и благочестие – со справедливостью; я думаю, здесь есть некоторое различие. Впрочем, это неважно. Если тебе угодно, пусть будет у нас и справедливость благочестивою, и благочестие справедливым.
– Ну уж нет, – сказал Сократ, – мне вовсе нет нужды разбираться в этих «если тебе угодно» или «если ты так думаешь». Давай просто говорить: «я думаю» и «ты думаешь». Я говорю в том смысле, что, если отбросить всякое «если», можно лучше всего разобраться в нашем вопросе.
Зачем нужно устанавливать правило на этот счет? Прежде всего из-за того, что требование говорить только то, что думаешь, удерживает фокус внимания там, где он и должен быть, – на обретении истины[141]. Кроме того, если кто-то из собеседников высказывает нечто, не соответствующее его собственным взглядам, то подобное поведение мешает и заботе о душе. Это все равно что лгать врачу или психотерапевту. Поступающего таким образом нельзя вылечить, поскольку то, что он говорит, никак не соотносится с его состоянием. Если же диалог не имеет никакого касательства к собеседникам, то он оказывается лишь пустой тратой времени. Педагогам эта мысль хорошо знакома. Если вы хотите, чтобы ваши занятия каким-то образом меняли учеников, позвольте им высказывать собственное мнение. Когда же им приходится говорить то, что, по их мнению, хотел бы услышать учитель, обучение страдает.
