class="p1">Старик ничего не понимал да к тому же на одно ухо был глух.
— Как? Чего?—спросил он.
Кто-то подобрей сказал:
— Иди, дедушка, отсюда, а то как бы беды тебе не нажить.
Дед заковылял.
— Стой!- подбежал к нему вооруженный казак и выхватил шашку.— Голову сшибу, старая сволочь!
Дед остановился и развел руками.
— Чего ты, сынок, в чем дело?
— А в том дело, что убирайся отсюда к чорту, большевистская сатана.
— Да какой же я большевик? Мне уж в могилу пора. Я и так в толк не возьму из-за чего народ волнуется. Пришел поглядеть.
Казак стал было вкладывать саблю в ножны, как вдруг подскочил другой казак, тоже старый дед, лет семидесяти и, став за спиной полуглухого, начал делать знаки вооруженному, чтобы тот рубил бондаря.
Бондарь упал на колени.
— Неужели меня, старика?..
Сверкнула шашка и звонко ударилась о лысый череп старца. Потоки крови залили несчастному лицо, а поп, благословляя в эту минуту толпу и поднимая высоко крест, гнусавил:
— Постоим за веру и нашу Христову церковь!
Со двора станичного правления неслись душу раздирающие крики. Это секли шомполами жен, матерей и сестер ушедших в поход большевиков.
— Так ее, так!—подбадривала озверевшая толпа палачей.— Дай ей еще пару горячих!
А когда стих колокольный звон и стоны избиваемых, толпа ринулась к виселице, на которой качалось уже три большевика, три борца за волю рабочих и крестьян.
Тишка, на что был жестокий мальчик, и тот, взглянув на повешенных, попятился назад и, побледнев, прошептал:
— Что-ж они, чортовы души, делают? Хуже зверей!..11
МИХАЙЛОВСКИЙ ПЕРЕВАЛ
Но вернемся к нашим героям.
Теснимые сильным противником, обремененные семьями и домашним скарбом, большевики не были в состоянии задержаться в Новороссийске и двинулись вдоль побережья Черного моря на Геленджик, Туапсе и дальше.
Узкая полоса шоссе, по которому приходилось им двигаться, не давала возможности развернуть боевые силы. Всех вооруженных людей было около 20 тысяч и такое же количество беженцев. На десятки верст растянулось это необычайное шествие. Впереди — вооруженные, сзади — обозы и семьи бойцов.
Чтоб не дать возможности неприятелю настигать с тыла, каждый мост, по которому проходили эти тысячи людей, взрывался или сжигался.
С левой стороны шоссе поднимались высокие горы, с правой— оно обрывалось крутыми склонами к морю. Это давало неприятелю возможность обстреливать отступавших с моря и устраивать на каждом шагу засаду в лощинах и ущельях гор. Но отступавшим грозила смерть не только сзади и с боков, путь впереди также им был перерезан.
Однако, замкнутые в кольцо, большевики сметали на своем пути все препятствия. Босые, голодные, плохо вооруженные, они бросались в бой, сотнями гибли с красными знаменами в руках, но неудержимо стремились вперед.
Первым пролагал им путь неустрашимый Епифан Ковтюх.
Ганька, Алешка, Васька, и новый их друг пастух попрежнему держались вместе.
Как-то ночью, когда был отдан приказ готовиться к наступлению, мальчики сбились в кучу и вели между собой беседу:
— Эх, Фильки нет с нами!—вздохнул Ганька.
— Да, где-то он теперь, Филька?—тихо прошептал Васька.
— И Павлушки нет... Неужели погибли они?
Никто не ответил. Каждый думал свою думу.
— Неужели Павлушка в Новороссийске остался?
— Мать у него заболела. С матерью должно быть и остался.
— А отец-то его каков? Отец-то знал, что они остаются?
— Конечно знал. Павлушкина мать просила его остаться, а он сказал: „Оставайся ты, может быть как-нибудь перебьешься, а я не могу, должен я за революцию итти до конца". Павлушка с отцом просился, да отец никак не позволил, да и мать оставлять Павлушке уж очень жалко было.
— Да... А ребята-то какие были славные — что Филька, что Павлушка...
— А я так думаю, товарищи, что Филька вырвется. Башковитый он парень, башковитый!
— Да уж хоть бы, хоть бы ему целым остаться.
Так — в часы ли отдыха, в часы ли грозных бурь, наши юные герои ни на минуту не забывали своих друзей.
Впрочем, отдыхать им приходилось редко. Неприятель не давал передышки ни на минуту. Кончился бой — начинался новый, а лишения, голод, болезни—все эти ужасы становились страшней с каждым днем, с каждым часом.
Описать все подвиги доблестной Красной Таманской армии, как стала она называться с Геленджика, в этой книге нет возможности. Но об одном моменте мы рассказать должны.
Под высоким старым дубом, в дремучем лесу на склоне высокой горы, где бежит говорливый, неистощимый ручеек, насыпан маленький холм...
Быть может его уж нет... За десятки верст от человеческого жилья, лишенный заботливых рук, которые его берегли-б, холили, украшали венками из диких лесных цветов,—засыпанный осенней листвой, разметанный зимними вьюгами — быть может стерт тот холм с лица земли... Только старый дуб,— он один знает и помнит эту могилу, он один сторожит ее.
Таманская армия подходила к Михайловскому перевалу12.
Здесь шоссе, отошедшее от моря, извиваясь змеей, круто поднималась в гору и огибало глубокие овраги и щели. Для неприятеля, занявшего вершину перевала, все изгибы-шоссе были, как на ладони.
Таманцам двинуться вперед не представлялось никакой возможности, т. к. все повороты шоссе находились под перекрестным огнем неприятельской артиллерии.
Или взять перевал, или всем погибнуть — вот все, что оставалось большевикам.
Ковтюх остановил свои войска. Пытливый взгляд командира сразу определил положение.
— Товарищ Ковтюх, перевал занят неприятелем.12 Там с белыми и грузины.
— Знаю, — ответил Ковтюх.
— Пройти перевал невозможно.
Ковтюх улыбнулся. Разве есть что-нибудь невозможное для красного таманца?
— Нельзя' пройти прямо,—сказал он, так обойдем врага в тыл. Были-б охотники. По горе лесом зайти надо.
Вызвали охотников.
За охотниками, конечно, остановки не стало. Сотни закаленных бойцов на перебой выразили желание итти по указанию любимого командира.
— За Ковтюхом в огонь и в воду!
— Раз товарищ Ковтюх говорит, значит наша возьмет.
— Ого! Чтобы Ковтюх да не сшиб белых? Так дадим жару, что век не забудут!
За охотниками увязались и наши ребята. Первым вскочил пастух.
— Идем, ребятки, в обход по горам, а?
— Идем, идем,—согласились остальные.
— А вы куда, шпана малорослая?— шутили над мальчиками таманцы.
— Ну, ну,— огрызались те.- Не хуже вашего стрелять умеем. Дадим белым чосу!
Втыкая штыки в расщелины скал, карабкаясь по острым уступам,хватаясь за корни деревьев, изрезывая в
